«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу - Иэн Бэнкс

Длинные письма и стихи, адресованные Софи, он аккуратно датировал и запечатывал в конверты; оставалось только узнать, где она живет, надписать адрес — и можно отправлять. Он послал коротенькую записку в Лидкомб, сделав пометки «Конфиденциально», «Лично в руки» и «Просьба переслать адресату», причем печатными буквами, чтобы его не опознали по почерку; в записке он довольно сухо просил Софи позвонить или написать и желал ей всего наилучшего, хотя знал, что конверт, скорее всего, будет перехвачен Джеймсом и Кларой.

Мрачные образы измены и разлуки перемежались в его стихах с длинными лирическими пассажами, которые пестрели многочисленными упоминаниями цветов, весны и красоты. А письма больше походили на дневник, повествующий о том, как проходят его дни и недели (отчасти это имело целью убедить ее, что он не помышляет о других девчонках), или на мемуары о лете, проведенном вместе в Лидкомбе; он не скупился на пылкие признания и заверял, что полон решимости ее отыскать, чтобы их любовь не угасла.

С родителями никаких заморочек не было. Как-то раз он нечаянно подслушал, что его хотят направить к школьному психологу, но дальше разговоров дело не пошло. Энди больше не беседовал с ним «по-мужски». А Лия стала относиться к нему еще добрее и бережнее, чем прежде. Когда они выходили куда-то вместе, это ему даже докучало. По дороге в центр города он обычно держался на пару шагов сзади.

Как-то раз Энди и Лия пригласили на ужин Кеннарда и Ренэ с детьми, и он решился поговорить с кузеном Гайдном. Мальчики сидели за компьютером в комнате Олбана. Гайдн оказался полным тупицей. Родители запрещали ему играть в компьютерные игры и заставили пообещать, что в гостях у друзей он тоже не будет садиться за компьютер. Олбан не знал, что хуже: давать такие идиотские обещания или держать их. За Гайдном увязался его младший брат Филдинг, вредина и нытик. Взрослые считали само собой разумеющимся, что Олбан с Гайдном должны развлекать этого сопляка, намного младше их самих. Десять лет, мелочь пузатая. Вообще уже!

К счастью, Олбан сумел раскопать в ящике с игрушками старый кубик Рубика, чем привел Филдинга в полный восторг: мальчишка никогда такого не видел и на некоторое время оставил их в покое. Гайдн как попало давил на клавиши, но играл с увлечением. Он загорелся таким отчаянным азартом, будто хотел за один вечер наиграться на год вперед.

— Ты же дал обещание не играть с друзьями, — поддел его Олбан, принимая из рук двоюродного брата теплый пульт игровой приставки.

— Я обещал не играть с друзьями, а ты — родственник, — объяснил Гайдн, прищурившись за стеклами очков.

— Хм. — Олбан решил, что настал удачный момент. — Кстати, о родственниках, ты давно не видел дядю Джеймса и тетю Клару?

— С прошлого года не видел. Вроде они в Сомерсете живут, разве нет? — Гайдн смотрел, как Олбан рассеянно крутит в руках пульт, не спеша уступать очередь.

— Угу. А кузина Софи?

— В смысле? — нахмурился Гайдн, не сводя глаз с вожделенного пульта.

— Где она сейчас?

— Откуда я знаю? Ты играть собираешься? А то дай сюда, я за тебя отстреляюсь.

— Получилось! — завопил Филдинг и соскочил с кровати, чтобы вклиниться между ними и похвалиться кубиком с одной сплошной красной гранью.

Олбан вздохнул.

Он звонил и писал другим двоюродным братьям и сестрам, но все как в рот воды набрали. Из-под его пера выходили все новые стихи. Некоторые из них, самые складные, романтические и печальные, он переписывал и вставлял в письма к Софи.

Как-то раз вся семья собралась за столом во время позднего воскресного завтрака, и Олбан спросил, не планируется ли на Рождество поездка в Лидкомб, но ему напомнили, что они все вместе едут в Австрию кататься на лыжах. Может, на Пасху? Нет, на Пасху останемся дома или наведаемся в Гарбадейл. А летом? — не унимался он.

— Сколько мо-о-ожно! — протянула Кори, переворачивая пустую яичную скорлупку, чтобы разыграть старый трюк. — Скушай яичко, мамочка.

Энди закрыл воскресный номер «Обсервера» и посмотрел на Олбана поверх газеты:

— Сдается мне, Олбан, что в обозримом будущем нам не придется больше ездить в Лидкомб. По крайней мере, пока там живут Джеймс и Клара.

Казалось, за этим последует что-то еще, но отец только переглянулся с Лией и опять развернул газету.

— В Австрии мы прекрасно отдохнем! — сказала Лия.

Австрия. За тридевять земель от тех мест во французских Альпах, где раньше каталась на лыжах Софи и где был бы хоть какой-то шанс ее встретить.

Олбан опять начал подумывать о том, чтобы добраться до Сомерсета и разыскать кого-нибудь из подружек Софи.

Ближайшим поводом для большого семейного сбора, запланированного на февраль следующего года в Йорке, была женитьба кузена Стива — сына тети Линды и дяди Перси — на его избраннице Тессе. Олбан знал, что родители получили приглашение и уже ответили, что приедут. Для верности он уточнил, где они остановятся. Остановятся они в отеле, ему уже шестнадцать, так что у него будет свой отдельный номер.

Она тоже приедет, ведь так? Это же свадьба. Очень важное, символичное событие. Семейных торжеств не случалось уже пару лет, родня давно не собиралась в полном составе; все должны там быть. И она в том числе. Наверняка она добьется, чтобы ее взяли.

Чтобы не вызвать подозрений и не спугнуть удачу, он не спрашивал, приедет ли на эту свадьбу Софи. Но втайне продолжал думать о ней, вспоминая ее улыбку, смех, голос, запах волос, прикосновения своих рук к ее телу и ее рук — к своему, ощущение себя у нее внутри.

Он хранил в памяти все ее словечки и фразы — теперь включенные в его стихи. «Где их черти носят?», «С лошади свалилась, сэр», «Ну, не до такой же степени». У него появился тайный ритуал — шептать каждую ночь перед сном, как молитву: «Сестра, сестра, милая сестра».

— Ты, должно быть, считаешь меня жутким хамом.

— Раз должно быть, значит, так и есть.

— Нет, правда, Уин, я виноват…

— Не бери в голову, солнышко. Вовсе я так не считаю.

Ах ты, черт, бабка Уин где-то совсем рядом. Голоса за его спиной приближаются.

— Ну, поскольку мы…

— Конечно-конечно. Вот…

— Тогда ладно. Надеюсь, скоро увидимся.

— Не надейся, — слышит он шипенье бабушки Уин.

Кому принадлежит другой голос, он не разобрал. В большом отеле около Йорка накрыт фуршет, а на вечер назначен свадебный ужин. Престарелые родственницы не давали ему прохода — наперебой сюсюкали, как он вырос (после лобзаний двоюродной бабушки Берил пришлось долго вытирать щеки), поэтому он взял стакан лимонада — Энди запретил ему до вечера прикладываться к спиртному — и переместился к огромному, от пола до потолка, окну. Там стояли стулья, и Олбан хотел присесть, но побоялся, что будет выглядеть брошенным и одиноким, как дамочка без кавалера, а потому, раздвинув зеленые бархатные шторы, принялся изучать пейзаж — мокрую траву, голые деревья и далекую серую реку. Он не пытался спрятаться, просто уткнулся лбом в белый оконный переплет, но шторы сомкнулись у него за спиной, и он оказался в ловушке.

С превеликой осторожностью он поворачивается, чтобы не сорвать эти долбаные шторы. По паркету чиркнул стул, и в штору вдавился отпечаток спинки. Вот зараза, уселась.

Так можно застрять не на один час.

С другой стороны, можно услышать и что-то полезное. Чем черт не шутит, вдруг бабка Уин станет кому-то рассказывать, где сейчас Софи?

Эта свадьба идет ни шатко ни валко. Софи не приехала. Зато Джеймс и Клара тут как тут. Он видел их обоих. Дядя Джеймс заметил его, когда все гуськом заходили в церковь, но сделал вид, что не узнал, просто посмотрел сквозь него. Тетя Клара выделила его из толпы, когда он входил в банкетный зал чуть впереди Энди, Лии и Кори. Испепелив его взглядом, она отвернулась. Он все время говорит себе, что надо бы подойти к кому-то одному из них, просто поздороваться, может, даже извиниться, но об этом даже думать противно, а потому, видя с их стороны открытую неприязнь, он вздыхает с облегчением. В самом деле, ничего хорошего из этого не выйдет.

Тем более что он теперь в западне; чуть двинешься, чихнешь или заденешь этот чертов стул — и пиши пропало: разумеется, бабка Уин решит, что он за ней шпионит. Холера. Это все из-за отца: он категорически запретил брать в церковь и на банкет новехонький «уокмен». Был бы с собой плеер — можно было бы сделать вид, будто слушаешь музыку и ни сном ни духом не ведаешь, что происходит у тебя за спиной.

Звучит чей-то приглушенный голос, а потом бабушка Уин произносит:

— Сделай милость, солнышко. Тебе не трудно? Да всего понемножку. И налей мне еще, если не сложно. Грэм, поди-ка сюда, присядь. Где Кеннард? Фабиол, солнышко, будь добр, сходи посмотри, где Кеннард. Лорен, моя ненаглядная, не могла бы ты пересесть? Ты же знаешь, Кеннард вечно бубнит себе под нос, а я с этой стороны лучше слышу. Вот спасибо, храни тебя Господь, дорогая.