Колыбельная белых пираний - Екатерина Алексеевна Ру

волю неумолимо растущей тошноте, но внезапно в коридоре вновь раздаются чьи-то шаги – на этот раз неспешные и развалистые. Спустя несколько секунд кто-то щелкает выключателем, и секционная мгновенно наливается нестерпимо ярким лабораторным светом. А на пороге оказывается санитар Сева (или Виталик – Вера точно не помнит, как его зовут).

Он тут же замечает сидящее в дальнем правом углу скрюченное тело и изумленно таращит прямодушные тюленьи глаза:

– Ой, здравствуйте! Вера? А вы тут какими… по какому…

У него простое круглое лицо, словно наскоро вылепленное из хлебного мякиша. Едва он заходит в секционную, как воздух насыщается пресной теплотой его дыхания.

– Ни по какому. – Вера медленно поднимается на ноги, борясь с тошнотой. – Просто зашла посидеть в тишине.

– Ну да, здесь тихо, с этим не поспоришь, – улыбается он в ответ. – А что, случилось что-то?

– Ничего не случилось. О жизни захотелось подумать. А здесь самое подходящее место.

В его глазах проступает нечто вроде напряженного недоумения. Возможно, он наконец замечает расплывшуюся красноту на Вериной щеке.

– У вас точно все в порядке? Может, помощь какая нужна?

– Точно. И помощь не нужна. И вообще хочу дать вам совет: не лезьте ни к кому со своей помощью. Чтобы хуже не сделать. Поверьте моему опыту.

Несколько секунд подряд он сосредоточенно моргает, словно переваривая услышанное.

– Да вы знаете, большинству людей, с которыми мне тут приходится работать, я вряд ли могу сделать еще хуже, чем есть.

– Как знать, – говорит Вера. – Доброй ночи.

Слегка пошатываясь от бегущего из-под ног плиточного узора, она обходит санитара Севу (или Виталика) и покидает морг.

Уже снаружи, в остро пахнущем свежестью ночном воздухе, обессиленной Вере наконец удается глубоко вздохнуть. Она делает несколько шагов и припадает всем телом к шершавому старому тополю. Единственному не срубленному во дворе дереву, растущему как раз возле морга. Думать ни о чем не получается, да и не хочется. Вера чувствует себя жертвенной амазонской коровой, обглоданной пираньями до костей. Только без крыльев. Она с тоской поднимает голову, туда, где тополь расходится все более тонкими ветвями, словно стремясь поскорее бесследно исчезнуть, раствориться в бескрайнем чернильном небе.

13

Точка невозврата

На следующий день Вера решает не идти на работу.

Отправлю сообщения Любе и Константину Валерьевичу. Напишу, что приболела и что сегодня меня не будет.

Хотя на самом деле Вера подозревает, что в больнице ее не будет не только сегодня. Возможно, ее там не будет уже никогда. После того, что произошло, после вчерашнего внезапного приступа умопомрачения она вряд ли сможет со спокойной душой вернуться на свое рабочее место. Даже если Коршунов-Захаров никуда не заявит о сошедшем с ума враче и больницу минует скандал.

И Вера не встает с постели, игнорирует автоматическое, равнодушно назойливое журчание будильника.

– Ты все-таки совсем разболелась?! – взволнованно спрашивает Кирилл. Нерешительно, как будто даже боязливо склоняется над ней, влажной горячей ладонью ощупывает ей лоб.

– Нет, не совсем, просто решила остаться дома, – отвечает она, неотрывно глядя на тонкую потолочную трещинку, бегущую по диагонали. Будто в этой трещинке сосредоточилось все ее притупленное отчаяние. – Иди на работу и ни о чем не переживай.

– Но ведь ты никогда не брала отгул, даже если с ног валилась от усталости, – настаивает он с мягкой, проникновенной суетливостью в голосе.

– А теперь решила взять. Все когда-то в первый раз. Заодно будет время подумать о нашей поездке. Туда, где не нужны прививки.

Кирилл томительно долго не уходит, несколько раз приближается к Вере, словно пытаясь высмотреть в глазах жены истинную причину ее телесной вялости.

– Все нормально. Не переживай, – повторяет она довольно ясным, гладким голосом.

Но Кирилл как будто не верит – по крайней мере, не верит до конца. И когда он в последний раз перед уходом заглядывает в комнату, в его взгляде по-прежнему тоненько бьется нитка беспокойства.

После того как за ним наконец защелкивается замок, Вера еще несколько минут лежит в стремительно остывающей постели – разворошенной, белой и сырой, словно рыхлый снег. Стоит ей пошевелиться, как руки и ноги будто мгновенно уходят в зернистый сугроб. В холодную влажную пустоту.

Отправив сообщения Константину Валерьевичу и регистратурной Любе, Вера ненадолго замирает. Словно пытаясь не быть, исчезнуть из пространства. В какой-то момент ей и правда начинает казаться, что ее нет в этой застывшей, обездвиженной квартире. Но в ушах тут же раздается отзвук тяжелого, вяжущего круговорота крови. И значит, движение в квартире все-таки есть. И исходит оно из ее тела.

Вера непрерывно думает о вчерашнем. Воспоминания – все более детальные – постепенно налетают изнутри, жирными навязчивыми мухами облепляют сознание. От них никуда не деться, не спрятаться в уютное беспамятство. Особенно ярко вспоминается рука, держащая секционный нож: собственная и в то же время как будто совершенно отчужденная, далекая, неподвластная. Словно из ночного кошмара. В конечном счете Вера и правда пережила ночной кошмар.

Она так отчаянно хотела переделать, починить случившееся тогда, что исправление прошлого вдруг явственно представилось ей возможным. Будто драматичное прошлое благодаря ее усилиям действительно могло расколоться, раскрошиться, сделаться небывшим. И воссоздаться в абсолютно другом виде.

Но оказалось, что для Коршунова прошлое и так свободно от всякой драмы.

Вера решает найти Коршунова-Захарова, чтобы все ему объяснить. Чтобы он понял, что она вовсе не спятивший врач, опасный для пациентов; что это было лишь кратковременное исступление. И чтобы он навсегда о ней забыл и продолжал жить своей ровной, лишенной трагического прошлого жизнью.

Ближе к полудню она собирается с силами и идет искать его на соседнюю улицу – к «Новому городу». В конце концов, сегодня обычный будний день, четверг, и Коршунов вряд ли решит из-за вчерашнего пропустить работу, как это сделала Вера. Ведь из целеустремленного, суперспособного школьника он наверняка превратился в «ответственного» и «выдающегося» руководителя компании. И никакой инцидент не способен настолько разворошить ему чувства, чтобы его вынесло нервозной волной из привычного делового равновесия.

Коршунов и правда вышел сегодня на работу. Приблизившись к бизнес-центру, Вера видит его стоящим возле входа. Он в светло-сером кашемировом костюме, пшеничные волосы гладко зачесаны. Вероятно, у него сейчас обеденный перерыв. В его лице сквозит какое-то смутное глубинное волнение, он то и дело напряженно смотрит в телефон: судя по всему, кого-то ждет. На этот раз – точно не Веру.

При виде Коршунова она тут же чувствует, как вдоль позвоночника острой ледяной крошкой рассыпается дрожь. Вера прячется за рекламным щитом: она не