Урочище Пустыня - Юрий Сысков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но я молчал, словно набрав в рот воды.
— И еще поговаривают, что он видит смерть, — нерешительно добавил военфельдшер. — Знает, когда кому суждено умереть… Такой вот он — сын полка и божий человечек…
— Божий человечек, говоришь? Не нужен мне каркальщик, который смерть накликает, — решительно произнес комбат.
Так и сказал — каркальщик.
— Как мне с бойцами, кому он предсказывает гибель в бой идти? Он же морально-боевой дух батальона моего подрывает. Поэтому пусть остается в деревне. Может, кто и приютит его…
Я не стал говорить ему, что лицо у него серое, как карандашный грифель и что он, сам не ведая того, слепо стремится в объятия смерти. Зачем? Все равно это ничего не изменит. Я не испытывал к нему сочувствия. Все сочувствие было вычерпано из меня до последнего наперстка. Я слишком устал…
Новый комбат погиб на следующий день. Как и предыдущий, смерти которого я так желал. Теперь-то я понимаю, что хотеть этого было зломысленно и святотатственно, ибо покушение на жизнь, пусть даже в мыслях есть самое страшное преступление в глазах Бога. Но что было то было. И все, что остается мне отныне — молить о прощении и спасении душ убиенных. Теперь все, кто принимал участие в моей судьбе, кого я всем сердцем любил ждали меня на холме, в церквушке, почти на небесах. А я так и остался на грешной земле, на задворках жизни, мечтая о скорой встрече с ними…
Проснулся он задолго до рассвета. И сразу в голове его завращались, заходили по кругу, заколобродили старые, изглоданные до последней косточки, изрядно опостылевшие мысли. Еще одна попытка собрать из пустоты и боли, из осколков прошлого что-то цельное, пригодное для ваяния так называемого образа будущего. Но чем упорнее ты пытаешься найти ответы на вопросы, которые объясняли бы причину твоего исчезновения из прежней жизни, причину исчезновения самой этой прежней жизни, чем активнее ищешь выход из множащихся тупиков, тем больше запутываешь ситуацию и усугубляешь душевный раздрай.
Было ли расставание с Идой неизбежным? Не было ли это ошибкой? Или ошибкой была встреча с ней? Давно прошло то время, когда он был готов совершать ради нее безумства, рисковать всем, что у него есть и до беспамятства целовать ее черноморский загар, особенно в тех местах, где он отсутствовал. Наверное, это была любовь — большая, захватывающая все существо человека, та, о которой он мечтает и которую ждет всю свою жизнь. Говорят, трудности только усиливают ее. Но странное дело, с какого-то момента преодоление препятствий на пути к ней стало важнее ее самой. И было уже не понятно, ради чего все это — ради Иды или ради чего-то другого? Может быть, ради него самого? Или только потому, что так нужно?
Но все когда-нибудь кончается. С годами характер ее испортился. Ида подурнела, растолстела и превратилась в настоящую мегеру, дико ревновавшую его ко всему, что относилось к местоимению «она». Его всегдашняя готовность лететь, мчаться, скакать на море, в горы, в поля и леса, к черту на куличики — лишь бы подальше от дома, в котором уже не осталось ни уюта, ни тепла, ни любви — делала ее глубоко несчастной.
Наверное, в этом была и его вина. Хотя, говорят, когда люди расстаются — виноваты оба. И не виноват никто. Просто не сложилось. Их любовь — когда-то жгучая, страстная, окрыляющая, вызывавшая ощущение полета и желание, взявшись за руки, бегать босиком по росе или раскаленным углям, не выдержала испытание временем, не смогла переплавиться в неодолимую привязанность, в потребность быть вместе.
То, что когда-то умиляло — стало раздражать, что вызывало восхищение — оставляло равнодушным, туманящий флер влюбленности постепенно развеялся, зрение, как после операции на хрусталик предельно обострилось и теперь все чаще в человеке, которого ты, казалось, изучил вдоль и поперек обнаруживались острые углы и слепые зоны. Ему казалось, что в ее взгляде он всегда мог прочитать понимание и сочувствие. Потом вдруг выяснилось, что это всего лишь оптический обман, что взгляд ее просто так устроен — глаза понимающие и сочувствующие, а душа нет. И сердце — морозильная камера.
Она изводила его своей подозрительностью, пуская в ход все доступные человеку органы чувств — зрение, слух, вкус, обоняние, осязание, обвиняла во всех смертных грехах, полагаясь на хваленую женскую интуицию, и была готова приревновать даже к соседской таксе, а в обычной поездке на рыбалку видела ни что иное, как хорошо замаскированный воблерами и виброхвостами банно-прачечный разврат.
Вместо того, чтобы держать мужа на длинном поводке или укоротить его до в меру короткого Ида со всей деспотичностью освобожденной женщины Востока попыталась посадить его на цепь. И тут же получила бродячего пса.
В общем, Ида была, конечно, в чем-то права — он частенько давал ей повод. Но не попадался. Ни разу не был пойман, застукан, изобличен. А значит, не было. К чему тогда все эти сцены ревности, если предмет ревности абстрактен и как таковой отсутствует?
Да, он, бывало, швырялся деньгами направо и налево. Особенно налево. Но на материальном благополучии семьи это никак не отражалось. Иногда не вовремя приходил домой. Как-то после корпоратива вообще не пришел ночевать. Это переполнило чашу ее терпения.
— Где ты был? — спросила Ида.
— Развозил девушек, которых… развезло. По просьбе начальства.
Он тогда устроился начальником службы безопасности в одну крупную компанию.
— Всех развез? По просьбе начальства. Вот к ним и иди.
Она захлопнула дверь прямо у него перед носом. И закрылась изнутри.
Он и не заметил, как его семья — до этого тихая гавань — стала тихим омутом, из которого повылазили все черти. И даже дочь, прежде боготворившая своего отца, стала ему чужой.
С годами жить на вулкане ему осточертело — эти вечные скандалы с битьем посуды и требованием развода, которые устраивала ему Ида, эти всполохи страстей и бесконечные разборки по поводу «мужик ты или не мужик и если мужик, то сделай хоть что-нибудь» измотали его. В общем, выходило, что настоящий мужик — это бессловесное существо, которое должно много зарабатывать, не выпускать из рук молоток (ножовку, дрель, перфоратор и далее по списку), наполнять холодильник продуктами и безропотно выполнять все распоряжения жены.
Когда же он ушел с друзьями на футбол она сменила дверной замок и объявила, что он здесь больше не живет. Пусть возвращается туда, откуда пришел. «К ней или к ним, не знаю сколько их у тебя».
В общем, выгнала его