Арабская принцесса - Таня Валько

– Как ты думаешь, что мы могли бы сделать? А?

Хана, которая приехала из Америки в Эр-Рияд на короткое время, интересуется затронутой темой и, пожалуй, единственная не боится теорий, провозглашаемых земляками.

– Да хоть что-нибудь! – загадочно говорит Ламия, но очевидно, она вообще не углублялась в вопрос, потому что для нее самое важное – это только бунтовать и говорить «нет».

– Знаешь что? Ты жалкая! И вы все тут тоже! – Хана решает донести пару идей до ушей этих закоснелых причесанных тупиц. – Ты сильна только кричать, а не действовать!

Язвительно утверждая это, она хватает абаю и медленно направляется к выходу.

– Каждая из вас принадлежит к закосневшему классу, погруженному в комфорт! Вы не хотите ничего менять, потому что вам это удобно! А что должны делать обычные женщины, обычные саудовки? Униженные с ранней молодости, выданные замуж в детстве за старых, омерзительных мужчин? Проданные своими отцами? Без надежды на лучшее будущее, без денег и без шансов на освобождение? Им даже запрещено работать, чтобы улучшить свою несчастную, пропащую судьбу! – выкрикивает она. И видно, что Хана знает, о чем говорит. – Но вам это безразлично, так как вас это не касается! Оплываете жиром и на все остальное наплевать! – с досадой подытоживает она. – Такие богатые псевдоэмансипированные женщины, как ты, гроша ломаного не стоят.

– Ты, может, состояла в какой-нибудь феминистической организации? – спрашивает тетка Абла.

Она женщина образованная и мыслящая и разительно отличается от остальных. Ее не удается так легко оскорбить.

– А может, ты лесбиянка? – кто-то из ближайших женщин хочет задеть Хану за живое, произнося это.

– А если бы и была, так что? В нашей и других ортодоксальных арабских странах внебрачная гетеросексуальная любовь запрещена. Однако молодые страстные женщины и разведенки постарше или вдовы часто успокаивают друг друга, что на самом деле замалчивается. Девственности и чести они при этом не утрачивают, значит, все это игра. А девяносто процентов наших мужчин, так как не могут даже пригласить женщину на свидание, в молодости являются гомосексуалистами. Геи, обычные геи!

– Что ты чушь городишь?!

– Таковы факты!

Девушка не может выйти, постоянно задеваемая глупыми или обидными словами. «Кто этим бабам в конце концов вправит мозги?» – думает она, сверля взглядом собравшихся, обвешанных украшениями женщин.

– Мусульмане женятся очень поздно, они должны накопить состояние, чтобы заплатить за жену выкуп, другими словами купить ее. Даже самая простая, обычная девушка в этой стране оценивается самое меньшее в пятьдесят тысяч риалов! – сообщает она.

Женщины опускают глаза, а некоторые отворачиваются, не желая этого слушать.

– И вы думаете, что мужчины до тридцати придерживаются целибата и их не мучит вожделение?! Вы не видите парнишек, прогуливающихся за руки по торговым центрам? За это им ничего не грозит, так как закон в этом случае нем. Попробовали бы вы в девичестве пройтись с парнем под руку! Тут же служащий из полиции нравов вас бы выловил, и в лучшем случае ваш махрам должен был бы заплатить уйму денег за такую выходку. А если бы он не захотел или у него не было бы денег, то без бичевания, скорее всего, не обошлось бы.

– Ты говоришь о нас так, словно мы вещи! – злится младшая из собравшихся. – Что наши отцы и братья нас продают, а мы этому безвольно подчиняемся! У моих подруг по университету, которые выезжают за границу учиться, у всех есть мужья. Молодые, красивые, двадцатипятилетние парни. Ты обобщаешь! Есть изменения, и большие, но ты живешь себе удобно и свободно в Америке и не знаешь о том, что происходит в нашей стране. Все! А революции не сделаешь ни на расстоянии, ни со дня на день. Нужно быть здесь и сидеть в этом нашем арабском овраге, чтобы что-то изменить. А что геи? Что ж, их полно по всему миру.

– Не столько же! В каждом торговом доме их больше, чем на гей-параде в Берлине!

Хана саркастически смеется и решительно покидает общество.

– Я балдею, ну и дискуссия! – тетка Абла взволнованна и довольна обменом мнениями.

Однако немногочисленные оставшиеся женщины не разделяют ее радости. Они выжидают минутку, чтобы не натолкнуться на американскую феминистку, и исчезают не попрощавшись. С неудовольствием и страхом они покидают мраморный дворец, обещая себе, что никогда больше сюда не придут.

– Впервые было интересно и искренне, – говорит Ламия ближайшей родственнице, которая осталась одна и уже без стеснения удобно расположилась на софе.

– Ничего не скажу, – Абла крутит головой, шутливо поднимая вверх брови. – Неплохо пошумели.

По-видимому, Ламия в нее, такая же скандалистка.

– Значит, можно не думать о следующей встрече, – радуется молодая принцесса. – Не выношу этих ложных подруг и посиделок с ними.

– Иногда нужно что-то делать через силу. Такова жизнь! Но эта Хана во многом права, нужно что-то делать с этим нашим саудовским захолустьем, – утверждает тетка. – Нам действительно неплохо, потому что богатый всегда упадет на четыре лапы. Но бедных девушек из небольших городков и деревень терроризируют собственные отцы и братья. Я недавно проезжала через какое-то местечко и должна тебе сказать, что на улице не было женщин. Мы остановились у самого большого магазина, и там одна бедуинка с головы до ног закрытая, в чадре, на бегу схватила хлеб и умчалась.

– Я тоже думала над этим. Нужно помочь саудовским женщинам и девушкам.

Ламии пришла в голову какая-то мысль. Она вспомнила разговор с Марысей, который состоялся пару месяцев назад. «Может, это мой шанс, чтобы вырваться из маразма и депрессии?» – думает она, признаваясь себе, что окончательно застряла в этой западне.

– Ну, и что ты придумала, моя красивая? – тетка крепко прижимает ее к себе и поправляет локон волос, спадающий племяннице на лицо.

Девушка замирает, но потом расслабляет мышцы и кладет голову на пышную грудь родственницы. «Мне очень не хватает мамы, – думает она, как бедная маленькая девочка, и чувствует, что слезы собираются в глазах, и скоро придется шмыгать носом.

– Говори, все можешь рассказать! Ты знаешь об этом, – подзадоривает ее пухленькая женщина.

– Да, тетя, – Ламия отдает себе отчет, что это единственный человек, который прыгнет за ней в огонь, который много лет защищает ее от всех нападок и сплетен.

Это ведь тетя придумала фортель, чтобы молоденькая Ламия, избежала фатвы и ловко подсунула это дело дедушке. «Тот тоже меня любит, – довольно думает девушка. – У меня есть пара человек, которые не просто меня терпят, но и испытывают ко мне теплые чувства. Это неплохо».

Она глубоко вздыхает, вытирает нос и смотрит Абле в глаза.

– Я должна найти себе работу, я должна делать что– нибудь креативное. Я хотела бы основать такую организацию…

– А что с замужеством, моя любимая? – тетка не выдерживает и задает волнующий ее вопрос.

– Оставь же меня в покое!

– Ты уже немолода, а по-прежнему не замужем. В твоем возрасте нужно быть в разводе или вдовой, а не свободной, как ветер, вертихвосткой. Если бы не твое положение в обществе, никто бы уже тебя не захотел, а семья должна была бы тебя стыдиться.

– А кто хочет? – вдруг прерывает она тетку.

Сердце от страха подскакивает к горлу, потому что Ламия знает, что тетку вечно делегируют для оглашения печальных известий.

– Абдалла…

– Что?! Кто?! – принцесса верещит как ошпаренная. – Мы уже не раз и не два говорили об этом! Кто снова хочет меня выдать за этого мерзавца?! Кто?! Скажи мне!

– Успокойся, любимая.

Абла протягивает руку, желая ее погладить, но на этот раз Ламия подхватывается и не дает до себя дотронуться.

– Кто?! – снова спрашивает она.

Тетка только стискивает губы, что означает, что все, а прежде всего дедушка.

– Ты вышла бы замуж за мутавву? – спрашивает девушка, ожидая искренности.

– Любимая, у меня муж – военный.

Пожилая женщина вздыхает, забавно корча лицо.

– Не знаю, что хуже: ханжа или дрессировщик, требующий беспрекословного послушания, казарменной муштры, который трактует семью как боевую единицу для спецзаданий, – честно признается она.

Ламия при этих словах, идущих просто из сердца, столбенеет, а потом взрывается хохотом.

– Все зависит от характера женщины, а у нас еще козырь – княжеское происхождение, которое облегчает нам жизнь и не допускает, чтобы мы были рабынями или марионетками в руках самца, – акцентируя слова, она в такт грозит указательным пальцем. – Или ты думаешь, что я позволила бы себя терроризировать?

Молодая родственница вдруг замечает, что, несмотря на платье и огромный бюст, тетка выглядит, как солдат. «Сильная, ловкая, держится просто и гордо держит голову. Я бы так не смогла, – признается в душе Ламия. – Несмотря на все мое сумасшедшее поведение, я слабачка. Я трусло, только с задором».