Другой - Станислав Жейнов

— Не порвет, — обнадежил Игорь. — Это не леска — это мононить.

— Я что, опять вслух?..

Он смеясь:

— Давай уже, подводи, смелее!

Я с усилиемстал крутить катушку, щука поддавалась, подходила, метров за десять, вспенилась вода, забурлила, как кипяток в чайнике, и опять катушка затрещала, снова рыба пошла на глубину.

— Бред, — возмутился Игорь. — Такого не бывает! Это ж не "Голубой Марлин", полущур задрипанный а форсу…

— Откуда у нее столько силы?

— Сейчас поглядим, что ж там за зверь такой…

Игорь подкрутил фрикцион, сжал пружину до максимума:

— Все! Теперь только ты и она. Сойдет так сойдет, зато почувствуешь всю мощь… Тяни смелее мой мальчик, это момент истины!

Пробковый кончик уперся в живот, стало больно, я и вправду почувствовал "всю мощь"; крутить ручку трудно, не спеша, попятился к лесу. Рыба пошла в бок, обратно, к камышам. Потянул, что есть мочи, порвет так порвет, а в камыш уйдет, оттуда уже не вытяну.

Кончик лески менял направление, петляя и выворачиваясь английской "S" — рыба пошла на меня. Пятнадцать, десять, пять метров; только заметил, что по колена стою в воде, — когда успел, непонятно, наоборот же, от озера шел. Потащил к берегу, как упертую корову за рога, и опять леска обвисла, но щука не сошла, огромная зубаста, она уже в метре от меня, из воды, как выскочит, чуть руку не оттяпала. Не рыба а Анаконда — толстое брюхо и гигантская чешуя, — мерзкая такая, хищная — желтая с серым. Голова огромная, как пятикилограммовый арбуз, жабры раздулись, и там виднелось что-то ужасное, жестокое и голодное, — такие, зубастые колесики, или даже… Не успел разглядеть. Так испугался, что закричал, отдернул руку; спиннинг вырвался из пальцев, вылетел и больно ударил белоруса по голове.

Спиннинг не нашли; щука забрала его с собой. Игорь нырял полчаса, — прощупал дно в радиусе двадцати метров — ничего.

— Тут берег каменистый, он должен был зацепиться…

— Может, еще в камышах?..

Он опять полез в камыши:

— Глеб-Глеб, как же ты мог…

— Ну ты же видел, блин… она хотела меня укусить!..

— В это веришь?

— Я знаю, что я видел. Это не рыба… Какой-то злобный потомок Ихтиандра.

Игорь вышел на берег, стал одеваться:

— Да, так рождаются легенды. — Посмотрел на меня, улыбнулся, осуждающе покачал головой.

Спрашиваю:

— Сколько, думаешь, она весила?

— Пуд — это железно.

— Мало, что-то. Давай говорить: тридцать килограмм.

— Нет в тебе размаха. Семьдесят не меньше. Тридцать, любой дурак вытащит.

Сергей и Саша проснулись, сидели на скамейке, друг напротив друга, тихо беседовали, кофе пили.

— Ребята, что было! — крикнул им издалека. Сергей, какой-то злой, ничего не спросил.

Подошли. Я, то же, но иначе:

— Что было, ребята?!

— Кто оставил чайник на плите? — спросил Сергей.

— А чего сразу, я?! — возмутился я. — Может, Антон, или?!.

— Антон говорит, что не он. И вообще он спит!

— Тогда не знаю. Люди, признавайтесь, кто ставил чайник?

Внимательно посмотрел на присутствующих. Да, и ведь никто похоже не сознается…

— А смелых, и честных не осталось, — упрекнул я. — Жаль. Кстати, а что с чайником?

— Умер.

— Такое прощать нельзя. Любовь к чайникам, человек должен впитать с молотком матери.

— Значит, так и не признаешься?

— Я как все. Если другие признаются… А так, чиволи я хуже других?

Антон не хотел вставать, а между тем, уже пол десятого. Я стал нервничать, опять полез в палатку.

— Все встали, один ты валяешься, пошли…

— Мне надо спать, хотя бы, семь часов. Глеб, дай мне еще чуть-чуть…

— Потом, клева не будет, пожалеешь…

— Не рыбак я, не мое… Прощай Глеб…

— Сашенька просила, чтобы я тебя привел…

— Правда просила?

— Конечно! Говорит, без Антона так скучно!.. Одевайся, мы ждем… Тебе, место такое нашли… Пошли, пошли…

— Ну, разве только, если Сашенька…

Сидели рядом. Игорь справа от меня, у него три удочки. Пока ничего не словил. У Саши и Сергея по одной, и тоже, ни поклевки.

Для Антона, самое козырное место: да — камыша нет и допустим, мелко, зато вид — хоть влево, хоть вправо, — все как на ладони. Поставил ему стульчик, на крючки червей насадил, удочки забросил, садочек на рогатину и в воду, и подсачек, рядышком. А его все нет и нет. А между тем, уже без пятнадцати. Смотрю — Игорь тоже нервничает, на часы поглядывает.

— Сейчас, — говорю, — пойду еще раз позову.

Игорь несколько раз кивнул.

— Да пусть спит человек, — окликнул меня Сергей. — Не трогай его. Во сколько легли? И клева нет, чего будить?

— Давай, давай — зови его, сейчас начнется, — крикнул Игорь. Обратился к Сергею:

— Пропустит, потом обидится… Серега, потом же спасибо скажет… Такую рыбалку нельзя пропускать.

— Да что, пропускать-то? Не клюет ни хрена!

— Да! Не рыбак! — оскорбил Игорь друга, и отвернулся.

Притащил Антона, чуть ли не силой, усадил на стул, всунул в руки удочку:

— Внимательно смотри на поплавок.

Бородач махнул Саше:

— Привет. Вот я и пришел!

— Доброе утричко. — Саша помахала в ответ. — Ты сегодня в штатском.

— Мокрое.

Антон поежился, вздрогнул от сырости, посмотрел на меня:

— Пойду, зубы почищу.

— Антон, давай уже со всеми. Пол часа и пойдем позавтракаем, умоемся.

— А может, все-таки… — Он попробовал привстать.

— Сидеть, — рявкнул белорус.

Антон подчинился. Игорь натянуто улыбнулся:

— Сделай одолжение, посиди с нами пол часика. Я хотел бы поговорить с тобой о рыбалке… о жизни… о "Пегреме"… Понимаешь?

Опоздали. Появились в пятнадцать одиннадцатого и с противоположной стороны. А в остальном, все очень хорошо. Перьев хватило на всех, особенно удался вождь. У него самые яркие, большие. У индюков вообще очень красивые перья, почти, как у павлинов. Маленький был, выменивал: петушиные, утиные, но самые яркие — индюшечьи, очень их любил. Собрал коллекцию и подарил девочке — Настеньке. Где ты сейчас, Настенька?

Голые торсы, перья, разукрашенные лица и гребли правильно: каждый со своего борта.

И тут я испугался, — у третьего в руках гармошка, просил ведь: "Не импровизировать"! Сейчас запоет: "Вдоль по Питерской" и все пропало.

Должно быть так: подплыли, метров за сто — встали, побили ладошками по губам, поулюлюкали, десять раз крикнули — Майя-Майя! Загадочно махнули в сторону противоположного берега, и навсегда исчезли в резервации, за поворотом… Сто пятьдесят долларов — каждому по полтиннику, неужели так трудно сделать, как просил. Ведь все расписал, там, вверху, черным по белому — Майя-Майя! — идиоты, блин… Кричите уже!