Список ликвидатора - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне страсть как интересно посмотреть, чего у эксперта в чемодане! – сказал он. – Я этого даже в кино ни разу не видал…
Карп открыл чемодан, и взорам присутствующих открылся большой набор инструментов и… большая пластиковая бутылка пива. Управдом удивленно хмыкнул, Грачев и Попков усмехнулись, а Пухов вдруг завистливо проговорил:
– Ух ты! Двухлитровая… А в мой такая не влезает… – И он с сожалением посмотрел на стоящий у своих ног плоский металлический ящичек с инструментами.
Криминалист Чернов между тем достал увесистый современный фотоаппарат и принялся делать снимки поваленной мебели.
– Слушай, капитан! – сказал ему Грачев. – Начни с туалета, а? Там на бачке след остался…
Карп послушно опустил камеру, взял свою криминалистическую «лабораторию» и, не закрывая, перенес ее в указанное старлеем место.
– Так-так… – произнес он, увидев след. – Это уже что-то… – Карп Чернов достал из криминалистического чемодана линейку, положил ее на бачок и несколько раз щелкнул вспыхивающим, как молния, фотоаппаратом. Затем, взяв в одну руку пинцет, в другую – пустой целлофановый пакетик, он принялся счищать частицы желтоватого грунта, которые, собственно, и составляли след. Закончив это дело, Карп положил пакетик в чемодан и, оглядев присутствующих, сказал:
– Все, господа следователи, составляйте протокол осмотра и изъятия вещдоков, а я пивка хлебну! А то у меня руки что-то трясутся после вчерашнего…
Герман вышел из подъезда и отправился на пустырь, который, по Таниным словам, должен был находиться за домом.
«Сожгу и забуду! – думал он, сжимая папку. – Черт с ними!»
Редников завернул за угол здания, и его взору открылось пустынное пространство величиной с футбольное поле, очевидно предназначенное для строительства нового дома.
«Вот здесь и спалю эти бумаги!» – сказал он себе и зашагал к самому центру площадки. Необходимости в этом не было: документы отлично сгорели бы и с краю, но парню почему-то хотелось, чтобы сам момент их уничтожения выглядел торжественно и даже ритуально.
«Жалко, что Таня не пошла… – пожалел Герман. – Мы бы встали рядом, как древние язычники на капище…»
Надо сказать, что Редников был склонным к мистицизму человеком. Несколько лет назад, решив встать на путь духовного самопознания, он начал активно поглощать эзотерическую литературу, что сослужило ему плохую службу. Еженедельно подвергаясь в результате прочитанного все новым влияниям, Герман начал метаться от религии к религии, как от отдела к отделу в хозяйственном магазине, – там взяв одно, тут второе, а во-он у того стеллажа третье, – какие-нибудь «трансцендентальные упражнения даосских монахов» хорошо прочищают карму, словно металлический ежик – забитую раковину. В результате в его голове образовалась такая каша, что Редников перестал отличать Будду от вуду, медитацию от левитации, а Алана Чумака от «другого чувака», как называл его отец часто мелькающего на телеэкране колдуна Юрия Лонго.
Вообще с родителями Герман жил достаточно дружно. Все вместе они обитали в Ново-Косино в уютной «двушке», где Редников занимал маленькую комнату и оборудованную им под тренажерный зал кладовку. Там на коврике стояла одна-единственная гиря, которую Герман, впрочем, так ни разу и не поднял, остыв к идее телесного совершенствования на следующий день после того, как отец-фрезеровщик, по его просьбе, обливаясь потом, притащил эту тяжеленную дуру из заводской комнаты здоровья. Герман тогда решил попробовать вес гири и, оторвав ее от пола на полсантиметра, пришел к выводу, что дух тренировать легче, нежели мышцы.
Добрая и заботливая мама согласилась с ним, а Редников-старший назидательно сказал:
– С ума сойдешь со своими книжками! Читать вредно!
Сложно сказать почему, но Герман неожиданно внял словам отца и забросил эзотерическую литературу. Хотя склонность к мистике у него осталась. Так, например, Редников твердо верил, что обо всем, уготованном ему в будущем, он может узнать, если будет внимательно присматриваться к знакам, которые подает окружающая природа.
Например, в день, когда он ехал на встречу с Таней, Герман заметил, что стоящее на его окне растение, которое не цвело до этого несколько лет, вдруг неожиданно распустилось. Он посчитал это хорошим знаком, и вот пожалуйста – его надежды на благоприятный исход свидания оправдались! А сегодня утром Редников увидел, как в комнату влетела большущая бабочка, обогнула люстру и снова выпорхнула на улицу.
«Все вернется на круги своя!» – подумал тогда Герман и поэтому не особо удивился, когда дворничиха принесла выброшенные Таней документы…
Тем не менее сейчас ему предстояло их сжечь.
Редников остановился и осмотрелся. Да, это был самый центр пустыря. Он положил папку на землю и представил себя древним жрецом, которому предстояло принести богам жертву.
«Это ведь и есть жертва, – рассудил Герман, глядя на белую обложку, скрывающую документы. – Жертва моей любви к Тане…»
Редников быстро осмотрелся и, убедившись, что его никто не видит, воздел хилые руки к небу, проговорив:
– О всесильные боги, примите мой дар!
Он где– то читал, что настоящие жрецы слышали после этого доносящееся с неба: «О смертный! Воистину ты поступаешь хорошо!» Однако Герман не дождался от «всесильных богов» даже элементарного «спасибо».
– Ну что же… – пробормотал он. – Обойдусь и без вашей благодарности… Нужна она мне боль… – договорить он не успел, потому что внезапно вспомнил – спичек-то у него нет!
«Тьфу ты! – скривился Редников. – Как же это я забыл!»
Надо было или возвратиться к Тане, или дойти до ближайшего магазина. Герман выбрал второе. «Зачем снова раздражать Таню этой папкой…» – подумал он и пошел в сторону возвышающегося невдалеке универсама.
Минут через двадцать после того, как Жуков позвонил дежурному по городу, в квартиру примчался запыхавшийся участковый.
– Майор Веселкин! – представился он. – Дежурная группа с Петровки, 38 скоро подъедет, а я, как только мне сообщили, сразу из своего кабинета прибежал. Он у меня в соседнем доме. – Участковый поправил новенький китель и спросил: – Где убитый-то?
Оперы показали ему труп.
– Ну дела… – Майор вытер носовым платком потный лоб. – Я ж к нему позавчера заходил!
– Во сколько? – спросил Жуков.
– Да вечером… – сказал Веселкин. – В десятом часу уже. Шмаков у нас в неблагонадежных числился: он ведь судимость имел! А меня начальство заманало плановыми проверками, ни дня покоя нет… Вот и поперся к нему вечером…
– У него кто-нибудь был? – тут же поинтересовался Папалаев.
– Да нет! – сказал участковый. – Не было…
– А может, он кого ожидал?
Майор нахмурил брови, что-то вспоминая, и вдруг, переменившись в лице, воскликнул:
– Точно! Ожидал! Я еще думаю, почему это он то и дело на балкон выбегает. Спрашиваю: «Ты чего, мол?» А он мне: «Да так… Природой любуюсь! С этой стороны дома такой прекрасный скверик разбили!» – Участковый хмыкнул и пояснил: – У нас и правда жильцы как-то раз на субботник собрались и деревья с той стороны дома посадили. Дружно так, с энтузиазмом взялись. Я тоже помогал! – Тут Веселкин усмехнулся: – А вот Шмакова как раз там и не было! Небось со своими дружками уголовничками безобразия где-то учинял, вместо того чтобы общественно-полезным трудом заниматься!
– Какие безобразия? – не понял Жуков.
– Ну откуда ж я знаю! – развел руками майор. – Какие-нибудь! На то он и участник этого… как его… преступного сообщества!
– Вы и об этом знаете? – спросил Папалаев.
Веселкин снисходительно посмотрел на него:
– Ну я ж тут все-таки участковый, а не кто-нибудь!
– Погодите-ка! – сказал Жуков. – Так что там по поводу балкона, на который бегал Шмаков?
– Ну как – что? – удивился майор. – Я же говорю, он на скверик выходит. А через тот скверик дорожка идет, по которой иной раз машины ездят… – Веселкин направился к раскрытой балконной двери, перешагнул порог и подозвал оперов: – Вон она, видите?
Муровцы последовали за ним, еле протиснувшись в узкий проем, облокотились на перила и выглянули вниз. Под самым балконом действительно проходила грунтовая дорога.
– И что? – спросил Папалаев.
– Так вот, – продолжил Веселкин. – К Шмакову наверняка кто-то должен был приехать. Он ведь и в то окно, которое на другую сторону дома выходит, тоже выглядывал. «Смотрите, говорит, товарищ майор, как разительно отличается участок, занятый благоустроенным сквером от грязного, заставленного „ракушками“ двора. Надо бы, говорит, еще один субботник провести и снести все „ракушки“ к чертовой матери!» – Участковый поморщился. – А там одна из ракушек моя! Это Шмаков таким вот изощренным образом надо мной издевался. Ну да ладно, я человек необидчивый… Ты, говорю, Шмаков, свинья и подлец, но, пока я тебя, мерзавца, за руку не поймаю, ничего с тобой поделать не могу. Поэтому советую тебе, сволочь, жить тут тихо, а не то я с тобой, гадом, разберусь! – Майор кашлянул и закончил: – Сказал я ему такие вот поучительные слова и ушел.
