Ева и головы - Дмитрий Ахметшин

— Связь очень многих элементов дала то, что мы видим сейчас перед собой. Я хочу в ней разобраться. Что-то из этого, может, не имеет значения, но что-то просто не может не иметь. Мне хватило куцего ума описать твоего господина, но как же мало его, чтобы сделать выводы! Но я разберусь, пусть даже положу на это всю жизнь.

— Божественное вмешательство теперь уже, по-твоему, здесь не при чём?

Эдгар посмотрел прямо в глаза Валдо.

— Божественное вмешательство всегда при чём. Всё, что ни делается, делается для одного его промысла. Но кто мы такие, чтобы знать лодку, на которой рыбачит со своими учениками Господь? Множество людей умирают без всякой вины. Взять хотя бы младенцев, из которых выживает хорошо если треть. Почему же Господь оставил на земле именно твоего барона?

— Он был благостным бароном, — сказал Валдо, скрестив руки на груди. Он нервно расхаживал взад-вперёд по помещению. — Везде, где попирались божии заповеди, был его огненный меч. Язычники в страхе валились на колени при одном лишь сочетании звуков, которые складывались в его имя. Наш герб… герб барона виделся им в самих чёрных кошмарах.

— Благостный, но не благостнее детей, — мягко возразил Эдгар. Было видно, что он хочет ещё что-то прибавить, но никак не может решиться. В конце концов, он задал другой вопрос: — Ты не участвовал в том походе?

На лицо Валдо набежала туча.

— Я провинился перед сюзереном. Он оставил меня в его отсутствие управлять делами.

— Сидеть дома очень скучно, — авторитетно сказала Ева.

— Что, простите, маленькая госпожа?

Ухо Валдо нависло над ней, точно хотело накрыть малявку с головой, и Ева почувствовала тяжёлый аромат духов, скрывающий обычный для любого горожанина, да и деревенского жителя, запах тела. Этот аромат её поразил, хотя Ева и не подала виду, но крепко задумалась: насколько скрытным должен быть человек, чтобы маскировать свой запах под запах цветов и фруктов? Во всяком случае, Валдо не прикладывал к носу кулёк с благовониями и не морщился, как многие господа и дамы из тех, что она видела на рынке.

— Сидеть дома очень скучно! — прокричала девочка. — Я просидела дома семь вёсен — сколько же, сколько ты!

Ева не купилась на «маленькую госпожу». Она знала, что никакая не госпожа, а просто деревенская девчонка, теперь уже без дома и без приданного, и Валдо хватит подушечки одного пальца, чтобы её раздавить. Если, конечно, позволит Эдгар. Костоправ, может, думает, что сделай он неверный шаг, появится десяток воинов с мечами и изрубит его, как капусту, но она-то знала, что кроме Валдо, старого Бернарда у ворот, собак, да, может, нескольких рабов, шныряющих по дому, как мыши, здесь больше никого нет.

— Ай! Тихо, тихо, зачем же так кричать, — поморщился Валдо, ковыряя указательным пальцем пострадавшее ухо. — Да, я бы предпочёл быть с господином бароном. Я был ему там нужен, ах, чёрт!

Эдгар, судя по выражению лица, был солидарен с Евой. Они в этом тёмном доме не значительнее пыльных штор, закрывающих окна. Не значительнее любой из тарелок с фамильным гербом барона.

— Как он погиб? — задал новый вопрос цирюльник.

— Я вам уже сказал. Его зарубил сарацин. Верно, это был сам дьявол, которому надоели богоугодные дела барона. Первый удар был, как рассказывают, в живот. Он был не смертельным. Но после этот шакал стащил с господина шлем, положил его, слабо сопротивляющегося или не сопротивляющегося вовсе, на этот шлем, и перерубил шею.

— А лошадь убили раньше?

Вадло помолчал. По лицу слуги Ева поняла, что великан задал правильный вопрос. Слуга сказал, медленно выбирая слова, будто семечки из дынной дольки.

— Лошадь осталась жива, вместе с ней доставили голову барона. Он зачем-то спешился. Спешился, хотя все — и его люди, и сарацины, сражались конными. Никто не знает мотивов поступка, но говаривают, будто он спешился потому, что увидел среди павших кого-то знакомого. Как по мне, это бред прокажённого. Барон не отличался излишней щепетильностью к собственным людям. Дьявол, да он проехал бы верхом по любому из них, лишь бы догнать удирающего неверного!

— А ты его любишь, — вставила Ева, пиная от нечего делать стену. И Эдгар, и Валдо воззрились на неё с нескрываемым изумлением.

— Он мой господин, — ответил Валдо, высокомерно накинув на локоть плащ. — Конечно, я его люблю. Я бы отдал за него жизнь, если бы мог.

— Я знаю точно — плохих королей никогда не любят. Вокруг них собираются завистники и бастарды, и все ждут удобного момента, чтобы завладеть короной…

— Мой барон был не королём.

— Тем более, — сказала девочка и привстала на цыпочки, чтобы мысль вернее достигла понимания Валдо. — Когда погибает король, случается большой скандал. Когда погибает плохой барон, все только жмут плечами. Даже если его светлость (Ева смешно растягивала слова — «Иивосве-етлость», получалось у неё) ни с того ни с сего задрал медведь или загрызли собаки из собственной псарни. Мне рассказывали множество сказок и историй, где с баронами так и поступали. Сама я их не очень любила — всё больше про далёкие земли и разных существ, которые не водятся даже там, куда можно доскакать на лошади за четыре дня, а водятся только на краю света. Но про графьёв, да королей, да баронов сказки любили даже взрослые. Они всегда очень смешные.

Валдо будто стал выше ростом, нос загнулся ещё больше и стал напоминать клюв грифа. Перехваченные железной заколкой волосы напоминали драконий хвост.

— Твоя девчонка слишком много болтает, — сказал он цирюльнику.

— Твоя забота об этой бессловесной голове и впрямь очень велика, — промямлил Эдгар. От его голоска угли в камине трещали и возмущённо плевались в потолок искрами. — Это достойно многих похвал. Сам Иисус делал бы так же, будь у него господин на земле, а не на небе.

В уголках губ Валдо появились глубокие складки — будто пытался удержать рвущиеся наружу ругательства.

— Идите-ка, занимайтесь делом, — сказал он, сделав жест, которым больше пристало отправлять в атаку конницу. — Что же ты намерен делать дальше, пыльный врачеватель?

Эдгар выпрямился и произнёс:

— Больше, чем увидеть святой лик Христа или любую из его реликвий, я бы хотел вскрыть твоему господину череп.

Валдо дёрнулся, врезавшись затылком в книжную полку. Оружие звякнуло на своих стойках, не то переживая за барона, не то насмехаясь над его слугой.

— Прежде я вскрою череп тебе! — воскликнул он, потирая ушибленный затылок.

— Я бы хотел этого, но этого делать нельзя, — спокойно пояснил Эдгар. — Если Господь захотел оставить ему жизнь, так и должно быть. Нельзя вскрыть кошку, чтобы посмотреть, как она устроена, если кошка эта имеет долгом уничтожать по округе мышей.