Ева и головы - Дмитрий Ахметшин

Трогать книги никто не разрешал, и вряд ли этот мрачный человек с волчьим загривком пойдёт навстречу, не говоря уж о его светлости, который может на неё, Еву, только накричать. Поэтому девочка, заложив за спину руки, стала наблюдать за Эдгаром, дав себе зарок при первой возможности ощутить книжное волшебство на подушечках собственных пальцев.

— Приступайте, — скомандовал Валдо, так, будто давал начало некому судебному процессу.

Эдгар начал осмотр с того, что неловко споткнулся о ножку стола, едва не уронил со стены какую-то железяку. Огоньки свечи, до этого копейными остриями уставившись в потолок, беспокойно закачались. Руки его дрожали, глаза вылезали из орбит, словно таким нелепым образом цирюльник пытался подражать его светлости. Однако, как только пальцы коснулись тряпицы, что закрывала шейный обрубок и была намотана почти до подбородка, дрожь унялась, а лицо великана превратилась в сдержанную, пусть и слегка гротескную маску. Внимательно осмотрел он шею, причмокивая и щёлкая пальцами. Рана была рваной, оставленной каким-то тяжёлым оружием. И, конечно, недостаточно острым. Говорят, на востоке есть клинки, которые режут ткань, как воду, а кости разрезают, как влажную землю, но так далеко на восток бедный барон не зашёл.

Позвонок белел, точно распахнувший крылья тукан, реющий над морским побережьем. Мышцы высохли и стянулись, стали похожи на потемневшие яблочные огрызки. Чернели перерубленные артерии — выглядели они так, будто их прижгли угольками. Кожа к краю пожелтела и сморщилась.

— Открыть бы великую тайну — каким образом он может кричать, — пробормотал Эдгар.

— С языком у его светлости всё в порядке, — с оттенком недовольства сказал Валдо.

— Дело не в языке. Вот здесь — голосовые трубки. Видел такие у свиней, у коз и у птиц — у птиц они прочные, как бычьи жилы. У человека, видимо, тоже, ведь он может издавать разнообразные звуки. В том числе петь, реветь рычать… и прочая, и прочая. И, как видите, эти трубки тоже перерублены. Чтобы человек, или иная тварь, мог издавать звуки, их надо связать с лёгочными мешками. Так как же он кричит?

— Я не знаю, — признал Валдо. — Вы мне скажите.

— Я тоже не знаю, — покачал головой Эдгар. Обезьянье его лицо выражало глубокую задумчивость.

Он внимательно исследовал уши, рот, бесцеремонно влезая туда пальцами (Валдо дёрнулся, но понял, что мешать цирюльнику уже поздно), заглянул в глаза, где расширившееся, необычайно влажные зрачки приглашали окунуть в них палец. Надавил на слёзные мешки и внимательно изучил реакцию. С минуту сжимал его светлости нос, наблюдая, не проявится ли как-нибудь дыхание. Мышцы затвердевшие, будто дерево, кость очень хорошо прощупывается — кажется, между ней и кожей нет ничего. Эдгар попытался ощутить подушечками пальцев серое вещество, но не смог. Не смог он услышать и как оно плещется. Это серое вещество — единственное, что осталось у барона, и оно каким-то образом сумело взять на себя функции остальных органов.

Ева не отрывала взгляда от костоправа, поражаясь внутренне происходящим с великаном переменам. Когда тот берётся за работу, из взгляда исчезает кроличье выражение, руки теряют свою почти всегдашнюю дрожь.

Пальцы оттянули веки, сначала вверх, потом вниз, Эдгар внимательно осмотрел глазное яблоко и зачем-то на него подул. Проверил пульсацию крови на висках.

Когда Эдгар вновь повернулся к Валдо, тот был сам не свой от беспокойства.

— Его светлость действительно жив, если это можно назвать жизнью. Но, по меньшей мере, какие-то процессы в его голове имеют место быть. И отнюдь не процессы гниения. Кровоток в венах присутствует, хотя они далеко не полноводны. Как реки в годы засухи, что превращаются в ручьи. Зрачки не реагируют, дыхания, вроде бы, тоже нет… но мне кажется, что он дышит. Он много времени проводил за книгами, когда был… жив в полном смысле слова.

— Да, я вам уже говорил, — ответил Валдо.

Эдгар не обратил внимания на язвительный тон хозяина. Задумчиво он отодвинул пальцем прядь волос его светлости.

— Он начал терять близкое зрение, хотя далёкое оставалось отличным. Любил сладкое, и ещё подслащенное вино, но таился этой привычки. Старался создать образ не ведающего сомнений, иногда жестокого в деле карания еретиков, воина Господня, но часто изнурял себя вопросами, которые не находили ответа. Привык быть всегда впереди, умел мастерить из лица маску, чтобы одной ей внушать ужас врагам и трепет соратникам. Говорил мало, но держащий оружие, которое отделило голову его светлости от тела, слышал его последние слова.

Ева смотрела на своего спутника, распахнув рот: Эдгар говорил как ведун, что может, заглянув в глаза человека или мертвеца, а в данном случае — и то и другое одновременно, рассказать его историю и даже то, что не предназначено было для ушей первых попавшихся.

— С чего вы взяли, что его светлость будет болтать со своим убийцей?

Большая часть этих невероятных вещей не произвели на Валдо никакого впечатления. Зато последний факт заставил его наклониться вперёд. Пальцы на правой руке дёрнулись от недовольства.

Эдгар коснулся нижних зубов его светлости.

— Язык свело судорогой мышц, он остался в том положении, в каком бывает при произнесении речей. Для крика язык не нужен вовсе. Значит, барон с кем-то говорил перед тем, как перейти из той жизни в эту.

— Предположим, — тяжело сказал Валдо. Скулы его выпучились, отражая внутреннее колебание. — Ты описал барона так, будто знал его ранее, притом очень хорошо. Не знаю, как тебе это удалось, не знаю, да и не буду спрашивать. Наверное, это ведовство, которым владеют бродяги. Но один вопрос у меня остался. Что это нам показывает?

— Связь очень многих элементов дала то, что мы видим сейчас перед собой. Я хочу в ней разобраться. Что-то из этого, может, не имеет значения, но что-то просто не может не иметь. Мне хватило куцего ума описать твоего господина, но как же мало его, чтобы сделать выводы! Но я разберусь, пусть даже положу на это всю жизнь.

— Божественное вмешательство теперь уже, по-твоему, здесь не при чём?

Эдгар посмотрел прямо в глаза Валдо.

— Божественное вмешательство всегда при чём. Всё, что ни делается, делается для одного его промысла. Но кто мы такие, чтобы знать лодку, на которой рыбачит со своими учениками Господь? Множество людей умирают без всякой вины. Взять хотя бы младенцев, из которых выживает хорошо если треть. Почему же Господь оставил на земле именно твоего барона?

— Он был благостным бароном, — сказал Валдо, скрестив руки на груди. Он нервно расхаживал взад-вперёд по помещению. — Везде, где попирались божии заповеди, был его огненный меч. Язычники в страхе валились на колени при одном лишь сочетании звуков, которые складывались в его имя. Наш герб… герб барона виделся им в самих чёрных кошмарах.