Апостол Смерти (СИ) - Щербинина Юлия Владимировна

Дарья зажмурила глаза и растёрла виски, словно бы её мучили мигрени. Сестра дала ей время подумать и ненавязчиво продолжила наступление уже в снисходительных тонах:

— Возьми да и напиши ему. Или домой приедь. Если уж так не хочешь ребёнка навязывать, раз такая вся из себя гордая, закрути опять с ним, а потом, когда деваться будет некуда, расскажи. Хитрее надо быть, сестрёнка, хитрее! Заново замутите, сам будет к сыну рваться.

Дарья отдёрнула руки от висков и с ненавистью воззрилась на телефон.

— Ты за кого меня принимаешь?!

— Ой, посмотрите, какие мы правильные, аж тошно! — закривлялась в трубку сестрёнка. — Карьеру здесь не построила, потому что, видите ли, в одной конторе надо клиентов обманывать, в другой с начальником на свидание сходить. Ну и что, довольна теперь плодами своей праведности в вонючей гостинке в Кайеркане? А страдаю от этого я! Хоть какого бы мужика себе нашла, сколько лет уже монашкой живёшь, всё оболтуса своего малолетнего забыть не можешь! Что тебе мешает-то?! Он отслужил уже давно, наверняка устроился на нормальную работу и живёт себе припеваючи. А вообще, сама виновата! Рассказала бы сразу о своей беременности, ему бы отсрочку дали, ты бы замуж за него вышла, или денег на аборт пусть бы тебе достал. Так нет же, мы женщины гордые, навязываться не хотим!

С тяжёлым вздохом Дарья вознесла глаза к потолку.

— Он меня давно уже забыл. — Она глянула на настенный календарь и нахмурилась. — А ведь у него сегодня день рождения.

— Так это вообще замечательно! — возрадовалась Саша. — Вот и преподнеси ему подарок в виде себя, красивой, и сына расчудесного. Вот же он обрадуется! Ты только бантик пышненький завяжи где-нибудь сбоку, и у него не останется шансов.

Дарья лишь покачала головой и поинтересовалась поведением ребёнка. Сестра передала ему трубку, и из динамика в ответ на ласковые речи Дарьи стали доносится бессвязные детские лопотания. Иногда в них можно было различить некоторые слова, а порой и короткие фразы.

Напоследок сестрица повторила свои наставления, надавила на жалость опасностью своему личному счастью и отключилась.

С громким стуком Дарья задвинула слайдер и отбросила телефон куда подальше.

— Дрянь, — еле слышно прошептала она. — Дрянь ты неблагодарная!

Вылезла с кровати и скрылась в ванной комнате, а я так и остался сидеть, как громом поражённый. Ни живой, ни мёртвый.

Глава 14 «Дневник усопших»

Уже светлело, когда Дарья пришла на остановку и без всякой надежды на скорую дорогу спряталась от мороза в ларьке. На самом деле, светлое время суток в полярной ночи представляет собой кратковременную сумеречную пору. Ожидание автобуса в течение получаса, дорога с пересадкой, ни много ни мало, почти два часа, талнахский автовокзал, и на город снова опустилась тьма.

Дарья не собиралась приезжать сюда. Выйдя из ванной, включила старенький компьютер, нашла меня на сайте знакомств и увидела, что последний раз я появлялся там двенадцатого апреля. То есть, больше полугода назад.

Я внушил ей попытаться выйти со мной на связь, и Дарья, сомневаясь и негодуя на саму себя, набрала по памяти мой старый номер и только после колебаний и хождения туда-сюда позвонила. По понятным причинам абонент оказался недоступен.

— Ну что поделать. — Она отложила телефон и стала разогревать завтрак.

Что делать в этой ситуации, знал я. Позволил ей поесть и, не успела она положить вилку, стал уговаривать её поехать ко мне домой.

Дарья очень долго сопротивлялась моей воле. То решительно собиралась, то вдруг отбрасывала в сторону тушь, кофту или шапку с возгласами вроде: «Да куда ты собралась, дура!». Я был непреклонен и продолжал настаивать, но и в дороге видел по её глазам, что с минуты на минуту она выпрыгнет на первой же остановке, чтобы вернуться обратно. Мне пришлось контролировать её и продолжать внушать мысли о необходимости этой поездки, и я не расслаблялся ни на минуту.

У меня было время всё обдумать, пока Дарья принимала душ.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

«Дрянь неблагодарная», как выразилась она на свою сестрицу, было ну очень мягко сказано! После смерти отца Дарья, едва встретившая совершеннолетие, из кожи вон лезла, чтобы найти работу и оформить опеку над младшей сестрой. Целыми днями она училась в институте на бюджете, а по вечерам и ночам работала почти без выходных. Всё ради того, чтобы любимую сестрёнку не забрали в детский дом. И вот её благодарность. Личная жизнь у неё страдает!

«Рассказала бы сразу о своей беременности, ему бы отсрочку дали, — так и звучало в моих ушах, — ты бы замуж за него вышла, или денег на аборт пусть бы тебе достал».

Меня трясло, как на электрическом стуле. Я не знал, кого больше ненавидел в этот час — бывшую девушку, что скрыла от меня такое важное для нас обоих событие, или её сестру, посмевшую произнести столь гадкие слова в адрес собственного племянника, которого она растит и воспитывает. В адрес моего сына.

С одной стороны, Дарью можно было понять. Всё же она старше меня и где-то немного умнее. Точнее, рассудительнее. Что я мог сделать, расскажи она о том, что у нас будет ребёнок? Привести её к себе, жить в хрущёвке с младенцем и больной бабушкой, а самому за копейки сутками пропадать на жалких подработках? Это была бы не жизнь, а ад для всех нас. Жить у неё вместе с непутёвой сестрицей? Я не мог оставить бабушку одну, ей нужен был уход, а о том, чтобы поселить её вместе с нами в Дарьиной квартире не могло быть и речи.

С другой же стороны, Дарья не имела права скрывать это от меня! В какую бы яму не толкнула нас наша судьба, я привык к трудностям, и этот тяжёлый период бы мы пережили. Дарья всё решила за нас всех, и я не мог к этому спокойно относиться.

Звонок в квартире сломался ещё до моего призыва в армию, и Дарья была вынуждена стучать в дверь. Разумеется, никто ей не открывал, и я стал подначивать её поговорить с соседом. Она часто встречала его когда-то очень давно, здоровалась и знала по имени.

Пётр Иванович не открывал долго, как и в тот день, когда мы приходили к нему с Лерой и Демидом. Дарья отбила себе все костяшки пальцев, но, под моим чутким контролем, проявила терпение, и дверь наконец-то отворилась.

— Даша! Ты что ль? — воскликнул старик в квадратных очках.

— Здравствуйте, Пётр Иванович, — скованно улыбнулась она.

— Лет-то сколько тебя не видел! — Сосед выпрыгнул из квартиры в своих традиционных рваных тапочках. — Красавица какая стала, повзрослела! Возраст у тебя замечательный, когда годы только красят.

— Пётр Иванович, я… — жалобно произнесла Дарья, наверняка в который раз жалея, что приехала сюда. — Я к Никите пришла, а он… Я стучу-стучу, никто не открывает. — Взгляд её пробежался по моей двери и уткнулся под ноги. — Вы не знаете, где он? Уехали с бабушкой, наверное?

Старик растерялся и уставился на неё с раскрытым ртом. Сконфуженная Дарья и не сразу заметила, что молчание затянулось, и продолжала стоять, потупив взор и покусывая губы.

Наконец Пётр Иванович издал непонятный тихий возглас, пошаркал тапками и забормотал:

— Ты, Даш, знаешь чего? Заходи ко мне. Я тебе чайку̀ налью, да поговорим кой о чём.

Дарья хотела возразить и отказаться, но я не позволил ей этого сделать, и уже через пару минут она сидела на кухне.

В единственной комнате я увидел Мишу, внука Петра Ивановича. Подросток лет семнадцати сидел в огромных наушниках, рубился в компьютерную игру и даже не заметил Дарью. Наверняка мать в который раз выгнала необузданного парня из дому, и тот поселился у добродушного дедушки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Несмотря на свою старческую медлительность, Пётр Иванович довольно быстро разлил чай, выставил на стол вазу с печеньем и сел напротив Дарьи, нервно перемешивая сахар в своей огромной кружке. Кухонька была совсем маленькая, у стола всего два стула, и мне в который раз пришлось наблюдать стоя.

Новость о моей печальной участи Дарья приняла в абсолютном молчании. Она внимательно слушала рассказ соседа о смерти моей бабушки, о том, чего мне стоили её похороны, в какой рабочей суматохе шла моя дальнейшая жизнь ради выживания и погашения долгов, и как поведали ему о моей гибели мои сомнительные друзья.