Непостижимая концепция (антология) - Виктор Точинов

Светопреставление закончилось внезапно, словно кто-то снаружи выключил моторчик, приводивший в движение этот мирок. Митрофан поднял голову и осмотрелся. На душе сразу полегчало: Сухостоя он видел. Их отнесло совсем недалеко, метров на пятьдесят.

– Стойте там, – крикнул Сухостой, – я за вами приду!

Голос проводника звучал бодро, что несколько удивило Митрофана. Стало быть, дорогу он уже знал.

Упавшего в топь бойца нигде не было. Когда Сухостой добрался до них, на вопрос Майнера о бойце он ответил:

– Держаться надо было за кочку, а не за автомат. Я же предупреждал, что оружие не понадобится.

– Но сам карабин взял, – парировал Майнер.

– Здесь я диктую правила, – сквозь зубы процедил проводник. – Быстрее пошли, недолго уже осталось.

Теперь Митрофан понял, отчего повеселел Сухостой. Землетрясение не испортило ситуации, а, напротив, приблизило их участок болота к воронке, в которой застрял вездеход. Тот самый, добраться до которого так хотел Майнер. Настолько сильно хотел, что согласился лично ползать по болоту, чтобы до него добраться – это было условием Сухостоя, и выполнить его пришлось. Присланный на проверку правдивости рассказов проводника Шкодин утопил команду и сам немного умом подвинулся. Так что выбора у Майнера не было: либо отказаться от затеи, либо приехать самому. Где и как пересеклись Сухостой с верхолазом, Митрофан не знал. Но сомнительно, что о вездеходе Майнер мог узнать от кого-нибудь другого.

Топь закончилась очень скоро. Буквально через пару сотен метров. Почва под ногами еще оставалась влажной, но с каждым шагом совершенно промокшие ноги ощущали все более твердую опору. Трава теперь росла не столь плотно, и деревья – все такие же невысокие и чахлые – стали попадаться чаще, постепенно образовав нечто вроде небольшой рощицы. Если этот похожий на привидение лес не «перевернуло», сразу за ним должна начинаться Пустошь, а дальше уже и поле с шептун-травой и воронкой по центру появится. Это недалеко, километра три-четыре, но как удастся пройти – неизвестно. Чем ближе к воронке, тем кривей становятся прямые. Так Сухостой говорил.

Редколесье закончилось внезапно, как ножом отрезали.

Сухостой остановился, за что Митрофан был ему несказанно благодарен – идти по сухому, конечно, куда легче, чем в топи, но слишком уж быстрый темп взял проводник. Охранники Майнера, даром что ребята тренированные, тоже дышали тяжело и с удовольствием присели на влажную землю.

– Тихо здесь, – сказал Сухостой, внимательно вглядываясь в Пустошь.

Пустошь была пуста. Абсолютно. Ни травинки, ни залетного листочка из леса.

– Пошли, – отдуваясь, сказал верхолаз.

Проводник покачал головой.

– Пошли. Ты же сам говорил, что осталось немного.

– Расстояние не всегда можно измерить километрами, – возразил Сухостой.

– Ага, – согласился Майнер, – еще милями или верстами.

– Вон она, воронка, – Сухостой ткнул ненужным здесь шестом в направлении горизонта и пожал плечами. – Иди.

Гладкая, как стол, поверхность Пустоши там, куда показал проводник, плавно опускалась, образуя довольно крупную не то вмятину, не то даже яму. По форме это образование действительно очень напоминало воронку. Будто именно сквозь нее и засосало все живое с Пустоши. И от нее исходило слабое оранжевое свечение.

– Сколько времени? – внезапно поинтересовался Митрофан.

В его сторону обернулись все, кроме Сухостоя.

– Десять почти, – ответил Майнер.

Митрофан кивнул, потом стянул с плеч рюкзак, порылся в нем и явил на свет небольшую темно-синюю коробочку. Контейнер, в котором уже почти два года хранилась его «балалайка». Пользоваться ею Митрофану отчего-то совсем не хотелось, но выбрасывать не стал. Не то чтобы жалко было, просто Сухостой сказал, может пригодиться. Теперь Митрофан понимал зачем.

Чип в затылок бородач не вставил. Пока. Взвесил коробочку на ладони, словно примериваясь, и спрятал в карман.

Десять, стало быть. Значит, осталось меньше часа.

– Пошли, – сказал Митрофан, кивнув верхолазу, и ступил на серовато-бежевую почву Пустоши.

Земля здесь была рассыпчатая, хоть и влажная, как все в этих краях. Как будто ее кто-то тщательно боронил-боронил, да так и забыл засеять.

Митрофан сделал один шаг и застыл. Прислушивался к ощущениям. Остальные, похоже, тоже ждали от него чего-то. А чего ждать-то? Чего он сам ждет, будто не знает, что случится?

За спиной, в рюкзаке, что-то происходило с Сухостоевыми амулетами. Точно рой пчел завозился там. Не нравится им или своих учуяли?

– Пошли, – повторил Митрофан и шагнул в Пустошь обеими ногами.

И вот тут его накрыло. Не мог он объяснить, что накрывало. Не тоска, не страх. Пустошь. Абсолютный ноль. Бездна, где нет ничего и исчезает все, что ни кинь.

Первым желанием было – бросить все и побежать стремглав, не разбирая дороги. Все равно куда, главное, не останавливаться, пока не появится хоть что-то, что можно считать ориентиром. Что-то, от чего можно начать отсчет.

Митрофан глубоко вдохнул, плотно сомкнув губы, чтобы не выпустить распирающий грудную клетку воздух. Он зажмурился, продолжая шагать. Правая нога, левая. Правая нога, левая. Зовут меня Митрофан.

Все, голова включилась. В конце концов, он здесь не впервые, бывал уже на Пустоши, ничего – жив остался. И при памяти, вроде. Хотя, если совсем начистоту, на сто процентов Митрофан в последнем пункте уверен не был. Во всяком случае, пока память не вернулась. Но начало положено – вспомнить, кто он, удалось.

Пустошь была Пустошью не только потому, что там ничего не росло. На этом странном поле вообще ничего не было, даже мусор не задерживался. Митрофан не задавался вопросом, куда все девается. Пытаться понять устройство мира большой бутылки Клейна, которую Сухостой почему-то прозвал «точкой», было делом бесперспективным: не было в ее существовании никакого смысла. А если и был, людям его постичь не дано. И законы обычные, те, что в обычном мире, здесь не действуют. Нет здесь ничего привычного. На самом деле Пустошь опустошала все – и саму себя, и людей, которые имели наглость здесь появиться. Она высасывала все воспоминания, все, из чего состоял человек. То, что делало его личностью, а не ходячим мешком с костями и пятью литрами крови.

Хорошо, уже лучше, уже он знает, куда идет – вон та полоска, немного отливающая оранжевым на фоне остальной серости. Это воронка.

Точно! Воронка, вот туда и идем. И зовут меня Митрофан, повторил бородач, теперь уже вслух.

– Ты чего, Митрофан? – послышался голос сзади.

Знакомый голос, совсем недавно его слышал. А потом кто-то другой засмеялся. Смех-то он сразу узнал, так только Сухостой смеется.

Митрофан обернулся. Голова немного кружилась, но совсем чуть, не страшно. Сзади стояли какие-то люди. И Сухостой, который хохотал. Вот этот, что спрашивал, плотный такой, довольно молодой, в темной куртке и мокрых штанах, – знакомый. Его привел Сухостой, ему нужно к воронке.

Воронка, туда мы идем.

Еще десяток шагов. Нормально, помним, куда идем.

– Нормально, – сказал вслух бородач. – Можно идти.

– Ладно, – согласился мужик в мокрых штанах и занес ногу, чтобы шагнуть в Пустошь.

Его тут же остановил один из здоровяков с оружием, преградив путь вытянутой рукой. Майнер оттолкнул руку и…

Точно, это Майнер, верхолаз. А остальные – с ним, телохранители. Им к воронке надо.

Мы идем к воронке.

Там вездеход, он хочет до него добраться.

Черт, там же еще шептун-трава, ее не обойти никак. А Сухостой все смеется, аж заливается.

– Идите следом. Андрей, останься здесь, выходишь только вместе с проводником.

Майнер сделал шаг. Выражение лица у него изменилось резко, словно ледяной водой его окатили.

– Эй, – крикнул Сухостой, – как дела?!

Верхолаз повернулся, посмотрел на проводника. Он наморщил лоб, явно не в силах вспомнить, где видел его раньше. Все базы данных – те, что в голове, – отформатированы в ноль.

– Нормально, – голос звучал неуверенно, словно Майнер не верил в то, что вообще умеет разговаривать.

Да так оно и было. Митрофан вдруг вспомнил, что, когда попал в Пустошь впервые, на самом деле разучился говорить. Ходил и то с трудом.

Это уже почти рядом, осенило вдруг Митрофана, и он непроизвольно ускорил шаг.

К воронке надо, очень надо. Не помню зачем, но надо.

Верхолаз вместе с тремя своими людьми брел по безжизненной почве Пустоши, словно в космосе. Они переставляли ноги, но толку не было никакого. Так они могли бы бродить здесь вечность – просто топчутся, не зная зачем.

Нам к воронке, напомнил себе Митрофан, но тут же понял, что идет куда-то вбок, а воронку давно потерял из вида. Что-то не так на Пустоши сегодня. Вроде он и помнит, куда идти, а держать направление не получается.

Сухостой повернулся лицом к безвольно стоящему на одном месте Шкодину. Он что-то ему говорил. Или не говорил – звуки, которые вырывались изо рта проводника, назвать словами было сложно. А потом замеряченный Шкодин уверенно шагнул в Пустошь и пошел, с силой вколачивая ступни в пыльную поверхность, словно пытался измерить серое поле неестественно большими шагами.