Прямо сейчас - Сергей Нагаев

– Лично мне это и без опроса было очевидно.

– Но понимаешь, какая штука, через год, к выборам, энтузиазм по поводу присоединения Белоруссии у электората уже пойдет на убыль, а вот проблем из-за объединения может поднакопиться. Особенно в самой Белоруссии. Как тогда люди проголосуют?

– Даже если вся Белоруссия за него будет, Владимир Иванович, в России-то народу больше, а в России и через год его не выберут, он одиозная личность, человек прошлого. У него нет шансов.

– Да-да. Все правильно… Но как-то это… дико, раз-два и объединились, да еще Микулов для себя ничего не хочет. Готов быть вице и ничего взамен. Дико.

– Ну… да, диковато. Но Микулов всегда был… своевольным. Я тоже постоянно думаю про это. Микулов, как я понимаю, действительно уже у последней черты. Детей нет. На кого ему оставлять страну? На оппозицию, которая сразу после его смерти скорее всего придет к власти? Он оппозицию ненавидит всей душой. Поэтому, видимо, рассуждает, что уж лучше снова с Россией соединить Белоруссию, чем она достанется этим бесноватым. А его премьер-министр и другие подчиненные – все так себе руководители, без харизмы. Он их специально так и подбирал, чтобы ему конкуренции не составляли. Ему осталось жить недолго, и мне кажется, вв этой ситуации все логично. Микулов решил войти в историю как человек, который объединил два братских народа. Вместе с вами, конечно, – уважительно добавил Байбаков.

– Не знаю, не знаю, – сказал Паутов. – Пиар-поддержку уже запустили?

– Да, конечно, я дал команду. По всем главным каналам телевидения, по радио, в интернете – везде политологи, обозреватели и всякие ведущие и в новостях, и в ток-шоу пережевывают эту тему – что давно уже две страны должны были бы объединиться. И делают вывод, что очень удивительно, почему Россия и Белоруссия до сих пор еще не вместе, – Байбаков лучился самодовольством школьника, блистательно ответившего у доски. – В общем, по полной программе. Через сутки большинство в стране будет готово с восторгом принять новость о присоединении Белорусии.

– Все правильно, молодец. От этого хуже при любом раскладе не будет. Я, естественно, не против того, чтобы стать еще и президентом Белоруссии, в составе России. Но, хоть убей, это как-то… – Паутов вздохнул и, прищурившись, оглядел окрестности огромного бетонного поля аэропорта. – Слишком все ровненько. Слишком хорошо.

Президент дернул плечами, и Байбаков, сразу поняв намек, чуть приотстал, чтобы дать возможность боссу обмозговывать ситуацию в одиночестве.

Паутов сделал еще несколько шагов в сторону самолета, но затем внезапно остановился, из-за чего вся процессия смялась, так что некоторые из сопровождавших президента налетели на тех, кто успел сразу среагировать и остановиться. Паутов резко развернулся и сказал, ища глазами в толпе:

– А где мой Артемка? Артемку взяли?

– Взяли-взяли, Владимир Иванович! А как же, Владимир Иванович! Здесь он, Владимир Иванович! – раздались там и сям голоса.

И действительно, очень прытко протолкнувшись между сановниками, пред лицо Паутова явился Артемка – Артем Алексеевич, тот самый мужичок, который встретил писателя Кутыкина в Кремле и как бы нечаянно лишил его затемняющих очков. Артем Алексеевич был при президенте чем-то вроде любимого дворецкого или денщика, и Паутов иногда, в моменты принятия важных решений, становясь слегка суеверным, спрашивал его мнение по вопросам, в которых тот на самом деле ни бельмеса не смыслил. Впрочем, знание от Артема Алексеевича и не требовалось, Паутов в подобных случаях считал его ребенком, говоря окружающим, что, мол, устами Артемки глаголет истина.

Вот и на этот раз Паутов строго, но в то же время ласково, как родитель, посмотрел на Артема Алексеевича и спросил:

– Слушай, Артем, скажи-ка мне, что ты думаешь насчет того, что мы летим в Белоруссию? Все будет нормально? Быстро говори, не думай.

– Да, конечно.

– А если конкретнее? Какие-то слова еще тебе в голову приходят – быстро, не думая?

– И думать нечего, – ответствовал Артем Алексеевич. – Не волнуйтесь, Владимир Иванович, и долетите нормально, и приземлитесь.

– Да я не про это. Понятно, что долетим, – Паутов был раздосадован ответом. – Я про… да ну тебя!

– Вы спросили, я ответил – что да.

– Ну и я ответил – что понятно.

Паутов развернулся и двинулся к самолету.

– Понятно, да не всегда, – пробормотал себе под нос Артем Алексеевич. Он не обиделся на то, что босс раздраженно хмыкнул и махнул на него рукой. Просило начальство ответить быстро – он и ответил, а уж правильным ли был ответ или неправильным, начальству видней.

Двигавшийся позади делегации и говоривший до этого момента по мобильному телефону Аркадий Прибытков вдруг подбежал к руководителю президентской администрации Байбакову и сказал:

– Юрий Владиленович, извините, что отвлекаю. Мне отец только что позвонил, он сейчас в больнице, говорит, что совсем плохой, просит прямо сейчас приехать, а то, говорит, можем не успеть проститься. Сердце…

Прибытков тяжело дышал, хотя пробежал лишь несколько шагов, он и вправду был в смятении. Было заметно, что он старается держаться, но голубые глаза его, лишившиеся в эту минуту обычной своей колючести и даже слегка повлажневшие, выдавали искреннюю подавленность и растерянность.

– Надо же, как совпало, – Байбаков еще сбавил шаг. – И у него сердце… Ну, что тут скажешь – езжай к отцу. Это святое. Тем более такой отец, заслуженный сотрудник госбезопасности, хотя и на пенсии… Надо, конечно, проститься.

– А как же Беловежская пуща? В смысле вы намекали, что там будут назначения на руководящие посты Белоруссии…

– За это не волнуйся, мы тебя пристроим. Ты ведь не виноват, что в Москве останешься. Поезжай в больницу, – Байбаков похлопал его по плечу, отвернулся и прибавил шагу, чтобы, если понадобится, быть под рукой у президента, который уже вступил на трап самолета.

Аркадий Прибытков пошел, глядя себе под ноги, к отдельному небольшому зданию аэропорта, где над стеклянными дверями значилось: «Выход для официальных делегаций».

Он вдруг стал очень детально видеть окружающий мир, словно это не отец его, а он сам балансирует на грани жизни и смерти и в любую из минут может оставить этот мир. Как несправедливо и глупо, что человек может вот так, без особых внешних причин, взять и умереть. Аркадий смотрел на мелькающие под туфлями мелкие трещинки на бетонной поверхности и иногда попадавшихся на ней торопливых муравьев и думал, какое счастье, что он может видеть эти и подобные им мелочи, каждая из которых сейчас вырастала для Прибыткова в символ целой вселенной, в символ жизни. Аркадий подумал, что кто-то не так давно говорил ему что-то про трещины в бетоне и про муравьев. Или это он сам говорил кому-то про них. Но активировать в памяти, кто говорил, о чем конкретно говорил и при каких обстоятельствах, было сейчас совершенно не ко времени. Надо спешить к отцу. Как он там, в больнице? Долго ли протянет? Только бы не опоздать.

Глава 22. Муравьиная суета

За несколько часов до этого, ясным летним утром, Данила, как и планировал, отвез термос с наклеенной на него этикеткой «Кенозин» на станцию.

Конечно, ехать туда с такой ношей в рюкзачке было волнительно. С одной стороны, он был убежден, что никакой засады на станции быть не должно. Судя по повадкам таинственных владельцев кенозина, они вряд ли могли решиться при свете дня, на глазах у работников станции караулить его там, хватать – и затем что с ним делать? Сразу начинать обыск и допрос? Или, допустим, насильно сажать его в машину, чтобы обыскать и допросить в другом месте? Нет, это было маловероятно. Но, с другой стороны, можно ли быть в этом уверенным на сто процентов – с учетом стрельбы по машине Фигакселя в памятную ночь похищения проклятого термоса? Вдруг те люди все-таки ждут его у проходной?

Так или иначе, Данила заранее позаботился о том, чтобы на термосе не было его отпечатков пальцев. В случае если схватят на проходной, можно будет сказать, например, что подобрал этот контейнер рядом с автобусной остановкой. Отмазка, что и говорить, идиотская, признавал Данила, но уж лучше такая, чем никакой.

Однако выходя из автобуса на станции «Быково» он вдруг передумал идти с термосом в рюкзаке через проходную. Новое решение пришло в голову внезапно. «Как я сразу не дотумкал?!» – подумал Данила и двинулся вдоль дороги в противоположную от проходной сторону. Через некоторое время он нырнул в кусты, которые скрывали забор станции искусственного осеменения сельскохозяйственных животных. Вот и щель в заборе, в которую они шмыгнули в ту ночь. Данила водвинул в нее голову, огляделся – никого. Достав из кармана носовой платок, чтобы не касаться пальцами очищенного от отпечатков термоса, извлек его из рюкзака и, просунув в проем, примостил у забора. А сам налегке отправился к проходной. Теперь если его схватят – он чист, а если засады не будет, он прогуляется по территории станции до щели в заборе, возьмет термос и вернет его в подвальную камеру, где хранятся все остальные запасы бычьей спермы. Просто, а значит – эффективно, мысленно похвалил сам себя Данила.