Светлое время ночи - Александр Зорич

– Гнорр, но Князь – это и есть Сайла исс Тамай! – вырвалось у Дойва окс Вормлина. Флот традиционно недолюбливал Свод Равновесия, зато обожал варанских князей, особенно если те являлись особами небесного пола, то есть княгинями.

– Нэйяр, что есть Князь и что есть Истина в сердце каждого аррума? – потребовал Лараф от ближайшего офицера Свода.

Ответ на этот вопрос сообщался только офицерам Свода и только при Втором Посвящении. Разглашение ответа при посторонних являлось должностным преступлением. Сам Лараф узнал обе формулы позавчера, когда листал прихваченные с собой в поход «Высокие Уложения» Свода Равновесия. Но Нэйяр, конечно, не мог ослушаться приказа гнорра и был вынужден поделиться этой тайной с Дойвом окс Вормлином:

– Князь в сердце каждого аррума есть потаенный внесловесный образ, который переносится аррумом на каждого верховного сюзерена Варана в качестве предмета сверхчувственной любви. Истина же есть результат упомянутой сверхчувственной любви.

Эту формулу не мог толком понять никто, не прошедший Второго Посвящения. Лараф, например, «та-акой галиматьи» не понимал. Однако «Семь Стоп Ледовоокого», играющие в данный момент на его сознании как на духовом органе, успешно извлекали из него правильные звуки.

– Сайла исс Тамай – простая, смертная женщина, – отчеканил Лараф. – А вовсе не то, что вы сейчас услышали, сигуанор. Так-то вот. Перед нами же – беззаконный бунт, во главе которого стоит искусный чернокнижник. Все это ясно, как ослиное очко.

– Мы не можем себе позволить, чтобы за нашими правителями прятались государственные преступники, – с напускным глубокомыслием, будто бы про себя, пробормотал Нэйяр.

Йор не смог сдержать облегченного вздоха. До сего дня он был уверен, что любовная связь с княгиней заставит Лагху принять какое-нибудь чудовищно нелепое решение. Например, предложить Сонну его, Йора, голову. В качестве платы за примирение и за возврат княгини в гноррскую постель. Йор недооценивал амбиции Сонна, Йор переоценивал сластолюбие гнорра.

– Что ж, это и впрямь ясно, – развел руками пар-арценц. – После того, как Сонну удалось использовать в своих целях шептуна, от него можно ожидать других, ужасных, воистину ужасных неожиданностей.

– Д-да, – неуверенно согласился Иогала. – Такой прецедент может быть очень опасен. И все-таки, мой гнорр…

– Я. Отказываюсь. Принимать. В этом. Участие.

Это сказал Дойв окс Вормлин, сигуанор. Он поднялся, глядя гнорру точно в переносицу. Его полутораручный клинок завис над столом горизонтально, словно бы раздумывая: вернуться в ножны или рубануть гнорра во имя Князя и Истины. Лезвие покоилось абсолютно неподвижно, словно влитое в прозрачный кристалл воздуха, оно не подрагивало и не ходило из стороны в сторону – сигуанор, косая сажень в плечах, был самым искусным мечником флота.

На покрывшемся испариной лбу Дойва окс Вормлина скрестились два десятка взглядов. Помедлив полмгновения, пятеро других офицеров флота молча вскочили со своих мест и стали за спиной Дойва, вцепившись в рукояти своих мечей.

«Пропало государство! Всех не перевешаем!» – Йор перепугался едва ли меньше, чем во время схватки с Сонном. Испуг, однако, не помешал ему обнажить «облачный» клинок. В зале запахло не только ливневой свежестью, но еще и – авансом – кровью.

Лараф жестом остановил пар-арценца.

– Не надо. Дойв окс Вормлин всего лишь следует присяге, – произвела на свет глотка побледневшего гнорра.

«Подруга, ты – умница! – восхитился Лараф. – Тебе бы книги писать!»

Мысль о том, что книге следует писать книги, не показалась ему странной. Перед его внутренним взором с изумительной, привораживающей четкостью раз за разом проскальзывал быстрый клинок Дойва окс Вормлина, который вскрывает ему, Ларафу-гнорру, сонную артерию. А Йор и все достохвальные аррумы не успевают, всякий раз не успевают уложить Дойва или хотя бы отвести его удар. Потому что несгибаемое намерение сигуанора опережает все самые смелые их ожидания.

Своим единственно уместным и вместе с тем тошнотворно казенным, обезличивающим упоминанием о присяге, Лараф сломал волю сигуанора. Секунду назад тот и впрямь был готов во имя Абстракции и Абстракции отправиться в Святую Землю Грем вместе с гнорром. Теперь же сигуанору только и оставалось следить за тем, чтобы не задрожал предательски кончик его клинка, чтобы не дрогнул ни единый мускул в его волевом лице, в общем – сохранять позу.

Лараф обнаружил, что тоже стоит в полный рост. При этом торба с книгой весьма противоестественно болтается на его левой руке, будто отрубленная голова огромной жабы, успевшей перед смертью вцепиться в своего дружка мертвой хваткой.

– Милостивые гиазиры, говорить больше не о чем. Мы начинаем немедленно, прямо сейчас. Передайте Сонну: «Ваши условия приняты, ожидайте парламентеров». Ровно через десять минут, когда наши подлинные намерения будут тайно переданы всем кораблям, «Лепесток Персика» должен открыть огонь.

«Теперь – игра в великодушие», – от кисти, через локоть, плечо и ключицу пришел приказ «Семи Стоп Ледовоокого».

Лараф перевел взгляд на Дойва окс Вормлина.

– Все офицеры, не желающие принимать участие в подавлении бунта урталаргисской черни, отправляются в увольнение до завтрашнего вечера. Затем они снова могут приступить к исполнению своих обязанностей. Им гарантируются жизнь, свобода и честь. Слово гнорра.

Через минуту Лараф – теперь уже окончательно пробудившийся – взбежал на палубу. Колеблющаяся пелена ливня разошлась в стороны, как занавес Волшебного театра.

Лараф увидел Урталаргис. Город был почти таким же, каким открылся Сиятельной княгине три дня назад.

Отличий было немного. На входе в гавань торчали обгоревшие остовы кораблей, попытавшихся ранним утром произвести рекогносцировку гавани. Прямо посреди фарватера они напоролись на рукотворный подводный риф и были расстреляны крепостными метательными машинами производства мануфактур Имерта окс Гашаллы.

На бастионах Приморского форта Сонн сосредоточил все мощные машины, которыми располагала урталаргисская крепость. Только одна площадка, выдвинутая вперед всех, была свободна от пирамидальных гор зажигательных снарядов, громоздких поворотных станков и воздуходувных нагнетателей.

На эту площадку княгиню вывели несколько минут назад. Вокруг нее морским змием вился Сонн. На своих двоих, безо всяких костылей и тем более без инвалидного портшеза. На пар-арценце, похоже, заживало как на собаке.

«А вот руки у тебя как не было так и нет», – удовлетворенно отметила Сайла.

– Они приняли мои условия! – ликовал пар-арценц. – Глядите, Сиятельная, они согласились!

Над их головами перекликались вороны, посланцы Опоры Безгласых Тварей.

– Толмач Будущего не может лгать! «Раздвинуть пределы, возвысить Сонна» – вот увидите!

Чуть мористее останков кораблей-неудачников, развернувшись правым бортом к Приморскому форту, стоял на якоре громадный «Лепесток Персика» в окружении быстроходных парусников «Голубого Лосося». Вокруг них двойным широким полумесяцем выстроились другие корабли Флота Открытого Моря.

На всех флагштоках бились черные полотнища. Флот, пришедший из Пиннарина, покорен. Флот не будет стрелять, нет. А на сигнальном фале «Лепестка Персика» всякий, кто знаком с морским уставом, мог прочесть дополнительное разъяснение: «Оружию – мир. Всем вымпелам стоять по местам до дальнейших распоряжений.»

Сейчас, вот сейчас они вышлют парламентеров…

– Сиятельная, а ну-ка оглянитесь, – ухмыльнулся Сонн.

Княгиня нехотя обернулась и обмерла: перед ней стояла… Сайла исс Тамай. Но – десятисаженного роста. И одета та, вторая княгиня, была в точности так же, как и она сейчас. А из-за правого уха княгини выглядывал какой-то мерзкий тип… Пар-арценц Сонн!

– Сделайте своему доблестному флоту ручкой, – предложил десятисаженный пар-арценц, голос которого, однако, слышался за ее спиной. То есть там, где на самом деле и находился настоящий Сонн.

Тут наконец Сайла сообразила, что перед ней – сотканное из воздуха и частичек воды колдовское зеркало, которое пар-арценц специально поставил здесь для вящего воздействия на экипажи кораблей гнорра. Княгиню посетила наивная мысль: может, зеркало не только увеличивает размеры предметов, но еще и усиливает звук?

– Лагха! Ла-агха! Ну где же ты!!? – закричала Сайла что было мочи.

Шесть «молний Аюта» по правому борту «Лепестка Персика» выплеснули грязное облако дыма и совсем немного огня. Зеркало перехватило и вышвырнуло в море, в дальноглядные трубы варанских кораблей огромные зрачки Сонна, капризно наморщенный лоб княгини и черные матовые жемчужины, опередившие звук выстрела на один удар сердца.

А затем фонтаны расплавленного камня, куски дерева и «облачного» металла, расходящийся по швам стальной панцирь и кипящая кровь Тамаев возвысили Сонна на сто семьдесят четыре сажени.