Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян

Свою истину (если таковая у него была) Габриэл Айвазовский мог высказывать на страницах «Чракаха», «Мегу Айастани» и «Масьяц ахавни», общий тираж которых в несколько раз превосходил тираж «Юсисапайла/}. Но он, видимо, подсознательно чувствовал себя бессильным перед Налбандяном, который разгадал и публично выявил все его тайные шаги. Как ate еще мог он бороться с истиной Налбандяна?..

Доносами.

…Два года спустя Микаэл Налбандян несколькими меткими штрихами охарактеризует Габриэла Айвазовского: «Царский шпион, предатель и изменник нации, отступник от своей церкви и перебежчик папизма», а далее с иронией заметит: «И кто этот осудитель «Юсисапайла»? Тот, кто уже дважды менял свою веру и публично заявил: я рожден католиком и умру католиком!..»

Небезызвестными были Налбандяну и услуги епархиального начальника Третьему отделению.

«Сколько уже раз за прошедшие годы были мы оклеветаны им перед министром внутренних дел России как безбожники, как безнравственные, как бунтовщики и возмутители народа! Г-н Айвазовский предлагал сиятельному министру запретить вредный журнал «Юсисапайл» и подвергнуть нас жестокой каре по всей строгости закона. Может, г-н Айвазовский по отцовской своей заботе предуготовил нам место жительства в Нерчинске или Красноярске?.. Чтобы умерить нашу горячность морозами Сибири (в чисто лечебных целях)?..»

Да, все это через два года.

А пока что шел декабрь 1858 года.

Габриэлу Айвазовскому удалось бы, пожалуй, закрыть «Юсисапайл» и «в чисто лечебных целях» отправить Налбандяна в Сибирь, если б журнал и его сторонники не пользовались любовью читателей и не снискали среди них высокий и заслуженный авторитет.

Проведав о том, что Айвазовский добивается запрещения «Юсисапайла», группа петербургских читателей, таких, например, как купец Овсеп Измирян, уже направила Айвазовскому письмо, в котором предупреждала, чтобы он напрасно не старался вредить журналу, иначе ему самому придется несладко.

Рассказав об этом письме Карапету Айрапетяну, Микаэл советовал ему:

«Было бы вовсе неплохо, если б еще несколько человек написали вежливое письмо Айвазовскому, чтобы малость поостерегся в вопросе «Юсисапайла».

Не меньше его обеспокоенный судьбой своего журнала, Степанос Назарян оценивал события более спокойно и трезво.

Степанос Назарян — Абелу Мхитаряну.

«Истина может расти и распространяться только преследованиями… Давно знали я и мой друг, что папские аббаты поднимут целую бурю. Я предвидел это еще тогда, когда этот благословенный ступил на землю России».

Этот «благословенный» — Габриэл Айвазовский.

«Но я и мой друг стоим с мечами в руках, и враг не увидит нашей спины… Если есть у него сила, пусть выступит против нас с достойным оружием… Но паписты не привыкли действовать достойным оружием. Им ведомы только пути тирании».

«Этот год был одним из лучших в жизни Налбандяна, — писал Очевидец. — Не было конца его шуткам и остротам. Он успевал везде и всюду, а в последние дни лета занимался только литературой: читал, писал, готовил статьи для «Юсисапайла». Однако его пожелтевшее лицо, его добрые и умные глаза, в которых всегда отражалась задумчивость, показывали, что здоровье его пошатнулось».

Но «лучшие времена» длятся очень недолго. А для Микаэла Налбандяна тем более, ибо он был натурой вулканической, но никогда — иссякающей… Только всегда мучителен был для него период, когда зрели замыслы новых этапов борьбы. Но особенно мучительно было то, чтобы постепенно росло расстояние, отделявшее его от единомышленников.

Теперь Микаэлу грозило одиночество намного опередившего свое время мыслителя и деятеля, одиночество, которое не имело, несомненно, ничего общего с тем романтическим чувством, которое присуще мечтательному влюбленному юноше.

Уточним, кстати: он был в своем времени и со своим временем. Только вот соратники его отставали. Каждый из них, выступивший вместе с Налбандяном, остановился, достигнув своей заветной цели, и больше не хотел идти к зовущим далям. Один не слышал этого зова, другой не видел далей, а третий попросту устал от безумств Микаэла Налбандяна, вынашивавшего все новые и новые несбыточные планы и втягивавшего в бесконечные беспощадные битвы…

Карапет Айрапетян, например, добившись долгожданной должности городского головы Нахичевана-на-Дону, считал дальнейшую борьбу бессмысленной и излишней. Главное теперь — сохранить захваченную власть. И он был по-своему прав.

А восторженная молодежь, жадно поглощавшая каждую строчку Налбандяна, пока удовлетворялась утолением своей духовной жажды и не чувствовала необходимости предпринимать какие-либо практические шаги. Казалось бы, молодежь тоже по-своему права.

А Степанос Назарян после многолетних мучительных ожиданий наконец-то обрел свой «Юсисапайл», который за десять-двенадцать месяцев своего существования уже полюбился читателям и стал весьма авторитетным изданием. Поэтому для издателя-редактора главным сейчас было сохранение журнала, сбережение достигнутого. И Назарян тоже был по-своему прав…

Мы можем понять бессильную досаду Микаэла. Друзья и соратники не предали его, конечно, они по-прежнему были верны ему, по-прежнему ценили… Но они уже приобрели то, ради чего встали на борьбу, и были уверены, что и Налбандян не остался с пустыми руками. И были правы в этом.

Поэтому казались удивительными его неопределенные и расплывчатые желания, неопределенное и расплывчатое недовольство, неопределенные и расплывчатые планы действий…

Взять хотя бы вопрос о школе, которую Налбандян хотел противопоставить феодосийской школе Габриэла Айвазовского. Микаэл был уверен, что Нахичеван все-таки должен иметь свою школу — кузницу настоящих патриотов и будущих деятелей. Обстоятельство, которое многим казалось непонятным.

В конце концов Арутюн Халибян, пусть даже в виде «дара», выделил средства, школа, пусть даже в Феодосии, в конце концов открыта, она все-таки действует, пусть даже под покровительством такого ренегата, как Габриэл Айвазовский… Так чего же еще?.. Кому нужны новые битвы и новые заботы? Зачем еще усложнять себе жизнь и обострять отношения, когда все нашли уже, да, хоть и с помощью Микаэла Налбандяна, смысл жизни. Свой…

Нетрудно представить то сильнейшее потрясение, когда Микаэл почувствовал себя вдруг в полном одиночестве. Это стало для него страшным разочарованием. Как можно было подняться на борьбу с безнравственностью и невежеством ради таких низменных материальных целей? Ведь все то, чего они уже добились: пробуждение свободной мысли, боевой орган, политическая власть