Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Что осталось от наших прошлых дней, в каком положении мы сегодня, каков пройденный нами путь и каков его выход?» —
спрашивал Микаэл.
Уже сама постановка вопроса, пусть даже и без ответа пока, является программой действий. Тем более что в Польше Микаэл увидел — а чего не увидел, то понял по накаленной атмосфере, — как, познавая свое прошлое и настоящее, ищут свой путь в будущее поляки.
В Варшаве возникли тайные молодежные кружки, многие из которых вели пропаганду вооруженной борьбы и вовлекали в революционное движение широкие слои ремесленников, интеллигенции, служилого люда и студентов. Передовая русская интеллигенция поддерживала национально-освободительную борьбу польского народа. Русские и польские революционеры выступали плечом к плечу, и это идейное единство должно было укрепиться еще больше в трудные и полные испытаний дни восстания 1863 года.
…За несколько дней, проведенных в Варшаве, Налбандян ознакомился с революционной ситуацией и постарался завершить свои дела. Еще в Москве он задумал, по не успел написать опровержение на опубликованную в «Мегу Айастани» статью Паласаняна, также пытавшегося замять вновь поднятый вопрос о церковных средствах.
Микаэл, как всегда, был настроен воинственно. Он вновь готовился «говорить правду и стоять стойко». Поистине он был неисправим, и никакие напасти не могли образумить его.
Микаэл Налбандян — Григору Салтикяну.
31 марта 1859 г.
«Задержусь в Варшаве на пару дней, чтобы написать опровержение и отправить в «Юсисапайл». Пусть все насладятся зрелищем позора наших врагов… Уж они-то у меня попляшут!.. Будь спокоен, брат, мы в долгу не останемся. Бог милостив, истина на нашей стороне, и именно истина будет нам опорой».
Отослав статью Степаносу Назаряну, Микаэл продолжил свой путь. Но не на воды в Эмс, а в Париж, лишь ненадолго остановившись в Берлине.
Здесь Микаэл присутствовал на похоронах знаменитого немецкого естествоиспытателя и путешественника Александра фон Гумбольдта, о чем рассказал в «Записках» графа.
…Рано утром он оказался на Ораниенбургштрассе, у дома, где родился и где окончил свои последние дни великий ученый. Вся улица от края до края запружена скорбящими людьми. Возглавляли траурную процессию студенты университета с зелеными пальмовыми ветвями в руках. Был ласковый весенний день. Проводить в последний путь своего великого сына вышел весь Берлин. Процессия прошла по Фридрихштрассе, потом по Унтер-ден-Линден свернула к собору. Здесь генерал Гофман прочитал надгробную речь, поразившую Налбандяна своей хоть и тягостной, но искренней правдивостью.
«Даже такой человек, как Гумбольдт, не смог в гробу избежать суда суровой справедливости… И как же не вспомнить тех армян, которые, не стоя и половины, четверти и даже одной восьмой его, часто возвеличиваются армянской критикой до небес… Могу объяснить это лишь тем, что под долгим гнетом азиатской тирании армяне обрели столь раболепную душу, что, не имея никакого представления о человеческом достоинстве, могут только хвалить и восхвалять даже своих ничтожных, а во многих случаях и просто худших людей».
Трезвый и беспристрастный взгляд на каждое явление, каждую личность и деяния этой личности — вот о чем мечтал, вот что хотел привить своим соотечественникам Микаэл Налбандян. Без такого трезвого взгляда невозможным казалось будущее. А неимение или потеря критериев оценки явлений, личностей и деяний может поставить на грань нравственной погибели целый народ.
Рассказав о Гумбольдте и охарактеризовав его как «почетного гражданина мира», Микаэл призывал армянскую молодежь не довольствоваться теми крохами знаний, которые они приобретают ради куска хлеба, а посвятить всего себя благородному служению науке. Нельзя представить себе истинного ученого без высоких нравственных добродетелей. И Налбандян приводил в пример армянской молодежи достойную всяческих похвал жизнь Александра Гумбольдта, «его независтливую и незлобивую душу в жизни научного общества, его неустанные и непрерывные поиски истины как в природе, так и в области нравственности, а в особенности — его знаменитую благородную человечность».
«Приехав в какой-нибудь новый город, я считаю не только недостойным, но и постыдным для себя попусту шататься по улицам только из любви к новизне», — писал Налбандян, но в то же время объездил всю Польшу в поисках армянских церквей, в Германии был в знаменитом Берлинском музее, а в Англии посетил не только Британский музей, но и… зоологический сад. И во всех этих случаях целью его «было узнать что-то новое». Поэтому в Париже он тут же поспешил в Версаль, эту роскошную королевскую резиденцию, где «веками ковалась судьба Франции».
В Версальском парке он нашел «уже подвергшееся влиянию времени, среди статуй стояло изваяние нашего Тиграна Великого[23] — работа, выполненная с великим искусством. Холодный мрамор обрел душу под пальцами талантливого ваятеля, и каждая черточка статуи выражала исконно армянский тип». Неподалеку от статуи Тиграна стояла и скульптура Митридата[24]…
До позднего вечера бродя по залам Версаля и вступая в мысленную беседу с тенями его прошлых обитателей, Микаэл затем снова вышел в сад и очутился на округлой площадке.
«Тут некогда происходили концерты, устраиваемые наинесчастнейшей из французских королев — Марией Антуанеттой… Вспомнив это имя, я вздрогнул, словно от удара волшебным жезлом. Глазам сейчас же представились французские публицисты, Марат в своем белом парике, обещавший спасти жизнь королевы. Немного спустя я, казалось, видел беспорядочную толпу разъяренных людей, слышал крики, шум, мятеж, видел эшафот, палача и две отрубленные, залитые кровью бледные головы. Я узнал Людовика XVI и Марию Антуанетту… их очень похожие головы из воска я видел в Лондоне — у мадам Тюссо».
Поистине сверхчувствительным человеком был Микаел Налбандян. И обладал ярким воображением. Качества, которыми можно объяснить его непримиримость, нетерпеливость, неумение в иных ситуациях смолчать… И если при всем этом Микаэл не предавался целиком чувственным ощущениям и не блуждал в лабиринтах созданного своим же воображением мира, то лишь потому, что у
