Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях - Анна Стюарт

люди добры. Я думала, ты хочешь выжить, несмотря на то что нас держат здесь те, кто верит в ложные идеалы.

Ана закрыла глаза. Только сейчас она начала осознавать ужас того, что могло произойти.

– Я тоже так думала.

Эстер вздохнула, обняла Ану и так крепко прижала ее к себе, что Ана уже не понимала, кто из них мать, а кто дочь. Она почувствовала себя такой старой, очень старой.

– Какая же ты хорошая, Эстер! – пробормотала она, прижимаясь к костлявому плечу молодой женщины.

– Ну так борись за меня, Ана! А я буду бороться за тебя!

Конечно же, Ана согласилась, но это было так трудно. Попав сюда, Ана гордилась тем, что отстояла свое право помогать женщинам при родах, но теперь она начала подозревать, что эта победа была всего лишь извращенной шуткой нацистов. Она стала врачом, чтобы спасать жизни, а не пускать их на горький ветер Биркенау, но ветер этот продолжал дуть. И сейчас очередная несчастная должна была стать «уроком».

– Что будет завтра, Клара? – спросила она.

Клара ядовито усмехнулась.

– Завтра, Ана? Завтра вашу драгоценную беглянку казнят!

– Малу?! – ахнула Ана, не в силах выдержать новый удар по своему измученному сердцу.

– Именно ее. И знаешь что? Вы все будете смотреть!

Их всех вывели на площадь. Эсэсовские овчарки лаяли за спинами. Виселица резко выделялась на фоне серого неба. Шел дождь, мелкий, но непрестанный. Вся одежда заключенных промокла – какое зловещее напоминание о предстоящей зиме. Они знали, что утром в мужском лагере повесили Эдека, а теперь настала очередь несчастной Малы. Вынести это было невозможно, но Ана почувствовала, как справа ее подхватила Эстер, а слева Наоми, и она подчинилась их молодости. Она не хотела на это смотреть, но Эстер сказала, что они должны проводить Малу в последний путь, и она пришла. Впрочем, выбора у нее не было. В лагере ни у кого не было выбора.

– Заключенные, внимание!

Эсэсовцы порой развлекались тем, что стреляли по тем, кто не мог стоять навытяжку в драной одежде и треснувших ботинках. Но сегодня все подчинились приказу с необычной готовностью. Женщины стояли прямо не ради своих угнетателей, но ради женщины, которую вывели из грузовика прямо перед ними. На Мале была надета тонкая белая рубашка. Ноги ее были босы, но густые темные волосы собраны на голове в красивый пучок. Она больше напоминала кинозвезду, чем заключенную. Ана зачарованно смотрела, как она поднимается с земли и встает, глядя на всех них. Мария Мандель, которая всегда проводила эти мрачные церемонии, сделала охраннику знак, чтобы тот тащил ее к виселице, но Мала устояла.

– Убейте меня, – выплюнула она в жесткое лицо лагерфюрерин. – Ну же! Что мне еще терять?

Она насмешливо смотрела на виселицу, которая должна была сделать ее «примером». Охранник сильно пнул ее по голени. Мала пошатнулась, но не упала. Взгляд ее скользил по заключенным, и неожиданно Ана обрадовалась, что стоит здесь. Она не хотела, чтобы эта добрая, отважная женщина умирала, но если ей суждено умереть, она не должна умирать в одиночку.

– Мала, мы любим тебя, – крикнула она по-польски.

Охранники кинулись вперед, но не могли разглядеть, кто это сказал. А Малу вели к виселице. Она улыбалась. И охранникам пришлось заняться своим делом.

– Спасибо, – голос Малы звонко прозвучал во влажном вечернем воздухе. – Я тоже вас всех люблю. Хорошее чувство – любовь, правда? Куда как лучше ненависти.

Охранник погнал ее по ступеням виселицы, но она шла сама, с готовностью. Глаза ее сверкали.

– Я пыталась бежать, – крикнула она. – Я пыталась бежать, и у меня не получилось.

Охранники заржали, а Мала гордо выпрямилась.

– Но у других получилось. Другие пробрались под колючей проволокой и уже сейчас рассказывают все союзникам. Люди, помощь придет. Помощь уже идет. Сегодня был освобожден Париж, а скоро освободят и другие города – и возьмут Берлин. Германия проиграет эту войну!

Мандель взвыла от ярости. Охранники схватили Малу, пытаясь накинуть ей на шею петлю, но она сопротивлялась изо всех сил.

– Они проиграют, потому что они – бесчеловечные, дикие ублюдки, и Бог заставит их заплатить!

Она вырвалась из рук охранника и поднесла руку к волосам. В какой-то момент Ана подумала, что она хочет распустить пучок, чтобы волосы рассыпались по плечам, но Мала вытащила что-то из пучка и мгновенно полоснула по обнаженным запястьям. Хлынула кровь, очень алая. На белой рубашке Малы расцвели красные маки. Кровь забрызгала лица охранников.

– Мала! – тихо и нежно прошептала Эстер, и не она одна.

Заключенные одна за другой произносили это имя. Мала на виселице уже еле стояла, но подняла руку, схватилась за петлю, чтобы не упасть, и улыбалась женщинам, пока из нее вытекала жизнь.

– Сопротивляйтесь! – крикнула она. – Когда придет время, сопротивляйтесь! В Варшаве восстание! Я слышала это в тюрьме, слышала от нацистов – напуганных нацистов!

Ана окаменела, пытаясь осознать только что сказанное: «Восстание. В Варшаве». Она вздрогнула. Бартек в Варшаве. Бронислав тоже. Они наверняка сражаются. Они обязательно будут сражаться всеми своими силами. Она смотрела на Малу, которую охранники все еще тащили в петлю.

– Они сражаются на улицах, – кричала Мала, словно обращаясь прямо к Ане. – Русские продвигаются на запад так же быстро, как британцы на восток. Варшавяне сражаются. Все кончится, товарищи мои! Вашим страданиям придет конец!

Заключенные продолжали твердить ее имя, как молитву. Терпению Мандель пришел конец. Она взбежала на виселицу и дважды выстрелила в воздух. Воцарилась тишина. Мандель огляделась вокруг. Взгляд ее остановился на Ане.

– Ты! Акушерка! Перевяжи раны этой женщины! Быстро!

Ана выступила вперед. Эстер ее поддерживала, и Ана была ей благодарна.

– Мне нужны бинты, лагерфюрерин.

– Вот! – Мандель одним движением сорвала с Малы рубашку и порвала ее пополам. – Быстро!

Ана, спотыкаясь, поднялась по ступенькам и склонилась над Малой, рухнувшей на доски под виселицей. Она не осмеливалась поднять взгляд на петлю, отбрасывавшую на них темную тень. Она обматывала руки обреченной на смерть женщины тонкой тканью, и ее собственные руки дрожали.

– Не слишком туго, – прошептала Мала.

Ана посмотрела на нее. Она знала, о чем просит подруга, но не знала, как это сделать. Любая жизнь драгоценна для Бога.

– Мала, я…

– Пожалуйста, дай мне умереть по-своему, а не так, как хотят они.

Ана неуверенно смотрела на нее, но все взяла в свои руки Эстер. Она взяла ткань и громко произнесла:

– Позвольте мне, акушерка. Я лучше умею перевязывать раны.

Ана сглотнула, кивнула и отступила в сторону, глядя, как Эстер быстро – и совершенно неэффективно – обматывает запястья Малы тканью. Ткань тут же промокла от крови. Мала улыбалась.

– Зажмите здесь, – громко произнесла Эстер, чтобы Мандель слышала и считала, что они пытаются остановить кровь. Но с этими словами она склонилась над лежащей Малой и надавила на вены, чтобы кровь текла сильнее.

– Раны слишком глубокие! – воскликнула Ана, когда тело Малы обмякло.

Она обняла отважную женщину.

– Я позабочусь о тебе, – шептала она. – Я позабочусь о тебе…

Веки Малы дрогнули, на губах появилась слабая улыбка.

– Во имя Господа…

Мандель оттолкнула Ану и Эстер и схватила Малу за запястье, нащупывая пульс. Она смотрела на