Власть предыстории - Игорь Узиельевич Ачильдиев

На первый взгляд эти факты не связываются с пратолпой. В самом деле, ведь не требовала же она большего ума, чем современная запутанная социальная жизнь, проектирование ракет или компьютерных установок. К тому же пратолпа, по-видимому, не требовала от своих участников умственного напряжения, поскольку действовала на основе имитативности, подражания лидеру. Охота, трудовая деятельность, изучение свойств камня, способов разжиганья огня, разделки шкур и т. п. — все это кажется более сложным делом и потому более сильным фактором развития мозга.

На самом деле, это не так. Пратолпа оказывала на своих участников огромное возбуждающее влияние, его обеспечивала центральная нервная система. Сила эмоций, постоянное перевозбуждение мозга требовало роста его объемов. На нем лежала не только ответственность за поддержание высокой имитативности, он обеспечивал быстроту перемены знака эмоций (от яростно; о нападения к безумной панике, от гнева к ужасу, от голода к насыщению и т. п.) в случае изменения ситуации.

Очевидно и другое: мозг каждого индивида в пратолпе выполнял труднейшие, прямо-таки невероятно сложные функции — на основе незначительной информации он вынужден был строить модели окружающей среды и ближайшего будущего в меняющейся обстановке. Представим пратолпу в действии, когда она бежит, стремясь, скажем, догнать хищника. Всю обстановку, складывающуюся вокруг пратолпы, не видит и не знает никто. Передние видят то, что им открывается по ходу бега. Те, кто сбоку, могут наблюдать лишь свою часть обстановки: задние могут, конечно, оглянуться. Но большинство членов пратолпы находится внутри нее и видит лишь своих сородичей. О том, что происходит вне пратолпы, они догадываются по воплям, выкрикам, жестам своих собратьев, Находящихся по краям объединения. Все это создает обстановку неуверенности, отсутствие информации заставляет членов пратолпы домысливать, воображать происходящее. В ходе естественного отбора происходил, очевидно, важный эволюционный процесс — головной мозг гоминид не только увеличивался в объеме, но и обретал все усиливающиеся эвристические способности, развивал то, что мы теперь именуем фантазией, — интуитивную способность воссоздать модель будущего при ощутимой нехватке информации. Стрессируемый мозг находился все время в чрезвычайной ситуации, он быстро рос в размерах, обретая от поколения к поколению свойства, которые плохо или вовсе не объяснены по сию пору: интуицию, возможно — зачатки телепатии.

После эволюционной гибели пратолпы большая часть нервных клеток мозга попала в бесполезный, никогда не востребуемый балласт. Естественно, что с той поры он должен был несколько уменьшиться. В это время произошла и перестройка ряда отделов мозга. Как бы ни была сложна жизнь в современном обществе, она не требует постоянного и чрезвычайного эмоционального напряжения, как то было в пратолпе, и часть нервных клеток мозга оказалась в «отставке».

В этот составной признак входят: сохранение в человеческих популяциях определенного процента (от 5 до 9) леворукости (1.6.2.); генетическая незакрепленность леворукости-праворукости (1.6.3.); неравномерное распределение амбидекстрии (обоерукости) среди разных демографических групп людей, нивелировка асимметрии к старости, а также у беременных и кормящих женщин (1.6.4); перекрестная асимметрия рук-ног (1.6.5.); асимметрия функций полушарий мозга (1.6.6.).

Рассматривая примеры эмоционально напряженных сообществ, мы убедились, что все эти объединения обладают строем. В пратолпе этот признак был, очевидно, доведен до предела. Плотность тел, необходимость защитить жизненно важные органы, в первую очередь — сердце, продиктовали правостороннюю стойку обороны и нападения. При этом праворукость непременно должна была дополняться левоногостью — это легко понять, если представить способ нанесения главного удара, который преимущественно использовала в своих действиях пратолпа: тело от левой ноги до кисти правой руки представляло собой как бы туго натянутый лук. Распрямляясь, он очень мощно разил. Труднее понять, зачем пратолпе понадобилось сохранять какой-то промчит леворуких и, следовательно, правоногих. Можно выдвинуть несколько предположений. Леворукие охраняли тыл пратолпы от неожиданных нападений хищников сзади. Они могли прикрывать пратолпу с левого фланга, что также обеспечивало гоминидам большую защищенность их объединения. Наконец, леворукие действовали в качестве «стабилизатора» направления при далеких миграциях пратолпой. При нападениях или бегстве от хищника пратолпа совершала некий круг, возвращаясь примерно в те же места, откуда начинала свой безудержный бег. Это кружение обеспечивала левоногость большинства участников пратолпы. Не будь у нее этого встроенного биологического механизма, она каждый раз покидала бы насиженные места, богатые пищевыми ресурсами, и уже не смогла бы найти к ним дорогу вновь.

Однако, когда ей требовалось переправиться в отдаленные места, она должна была нейтрализовать механизм кружения. Сделать это можно было, выдвинув в число лидеров левоногого и правоногого — вместе они бежали прямо к избранной цели или, точнее, по заданному курсу.

Праворукость была особенно важна в схватках с хищниками, когда в передних рядах пратолпы дрались взрослые женщины и мужчины. Беременные, кормящие грудью, старики и дети оставались, очевидно, в ядре пратолпы, в ее центре. Аналогичный строй, кстати, и у бизонов, обороняющихся от волков. Естественно, что у стариков, детей, беременных и кормящих грудью женщин функциональные асимметрии выражены не столь резко, как у других демографических групп.

Гоминиды были, по-видимому, мирными существами, скорее обороняющимися (особенно в начале предыстории), чем нападающими. Рассредоточившись, они прочесывали участки местности в поисках плодов, ракушек, мелких зверьков и т. п. Сбор происходил по крику, воплю одного из них. Естественно, что в пратолпу попадали те, кто находился окрест и услышал призыв. То есть скопление было именно случайным. Следовательно, среди тех, кто находился поблизости, всегда должны были оказаться в основном праворукие, но и несколько леворуких. Это предопределило генетическую вероятность появления леворуких в популяции предлюдей (и, кстати, людей тоже). Последнее обстоятельство до сих пор остается камнем преткновения в современной генетике. Совершенно очевидно, что латерализация признака имеет явную генетическую основу, то есть связана с наличием или отсутствием определенного гена. Но данные на близнецах «несовместимы с предположениями, основанными на менделевском исследовании». «По предпочтению правой или левой руки близнецы сходны друг с другом не более, чем можно было ожидать на основе случайности». Какой же вывод из этого тупика видят генетики, исследующие поведение человека? «Мы думаем, что если исследователи генетики поведения смогут выявить генетические аспекты латерализацни в филогенетическом плане, то эти данные нужно будет применить к