Власть предыстории - Игорь Узиельевич Ачильдиев

цепь «травоядное — хищник — собака — человек» сделалась устойчивой, привычной для всех ее участников и уже не требовала повышенного эмоционального напряжения от объединения предлюдей. Пратолпа постепенно начала закостеневать, принимая прочно установившиеся формы, что повлекло за собой ее внутреннее размежевание на будущие касты.

Произошло это, видимо, естественным путем. В ходе бега и действия внутри пратолпы должны были постепенно выделиться и закрепиться определенные группы, склонные выполнять привычные функции: фронтальная зона во главе с лидерами, боковые части, тыловое прикрытие, ядро — в последнее входили старики, беременные и кормящие грудью женщины, дети.

Кастовость противоречит главному принципу пратолпы — унификации ее участников, полному их равенству. Однако века и тысячелетия делали свое дело: кастовость нарастала, мешая пратолпе и вытесняя ее из жизнедеятельности предлюдей. Очевидно, победа кастовости знаменовала собой и распад пратолпы — это уже ложно проследить по этнографическим источникам. Древнейшие остатки людских поселений хранят разделение по демографическим признакам: женщины жили отдельно от мужчин, старики — от молодежи, дети — в особых домах… Однако должны были пройти тысячелетия, прежде чем кастовость победила.

Итак, спад биологической активности низвел пратолпу с ее принципом унификации и унитарности действий до положения предплемени с его групповым разделением «прав» и «обязанностей» по демографическим признакам. Существовал и второй, не менее, а быть может, более могущественный фактор, положивший предел существованию пратолпы, — возникновение речи.

В первой части книги говорилось о нескольких признаках феномена речи, которые требуют своего объяснения. Поражало, прежде всего, бурное развитие словесно-звукового ее ряда (3.1.1.), который потребовал анатомических превращений. Вместе с речью возник поразительный феномен главного «тормоза» нервной системы (3.1.2.). Удивляло и то, что словесно-звуковая речь появилась столь поздно, когда в предыстории шла подготовка к неолитической «революции» и произошел спад объема мозга гоминид (3.1.3.) Наконец, словесный сигнал в речи человека совершенно не сходен по звуку с обозначаемым явлением или процессом, то есть с оригиналом (3.1.4); создается впечатление, что нарождающемуся человечеству приходилось «конспирировать» от самого себя.

Можно ли объяснить эти четыре признака речи концепцией пратолпы? Казалось бы, она-то как раз и не нуждается во «второй» сигнальной системе, руководствуясь «первой», то есть древнейшим пластом знаков, заключенных в телодвижениях, жестах, вскриках, воплях, ритмических ударах в грудь и т. п. Взмах руки определял направление бега; крик, исполненный ужаса или ярости, легко понимался другими участниками. Какой же реальный эволюционный смысл имела для пратолпы речь и почему она непременно должна была ее продуцировать?

Если в первые тысячелетия своего существования пратолпа создавалась как элемент временного и неустойчивого объединения предлюдей, то впоследствии они проводили в ней значительную часть времени. Они буквально жили пратолпой, лишь на время рассредоточиваясь по участку кормления. Пратолпа стала, по-видимому, постоянным и длительным объединением, не разрушаясь даже на период сна, когда спали вповалку. Ели все вместе, готовя на всех; скопом пускались вслед за собаками по следу хищника. Надо четко себе представлять, что это было неразрывное, плотное объединение предлюдей, находившихся все время в эмоционально напряженном состоянии и связанных высочайшей имитативностью. В этих условиях криков и жестов было явно недостаточно. Мало того, пратолпа наверняка ощущала не только бедность привычных форм оповещения, но несомненно чувствовала явную нехватку в знаках иного рода.

Представим, что в процессе бега пратолпы по пересеченной местности особи фронтальной зоны увидели яму, которую вполне можно перепрыгнуть. Остальные ямы не видят и о существовании ее не подозревают. Как оповестить их об опасности?

Вопль, или крик несет однозначную информацию об угрозе, но какова она и как следует к ней отнестись? Возникшее в результате крика замешательство вызовет, очевидно, лишь остановку или даже переход от погони к панике и бегству в другую сторону. Жест, телодвижение в пратолпе не годились для всеобщего оповещения и предупреждения — их видно не всем, а лишь ближайшим соседям.

Возникает, следовательно, несложная, типичная для обыденной жизни задача, разрешить которую своими сигнальными средствами пратолпа не в состоянии. Отсюда необходимость создать знаки, которые воспринимались бы всеми сразу и одинаково. Ими могли стать лишь звуковые сигналы. Но не вопли и крики. Так как они не должны менять обуревавшей пратолпу эмоции! Этим условиям подчинялся процесс выработки новой сигнальной системы в пратолпе.

Посмотрим, к чему он должен был привести. Звуковой сигнал, брошенный внутри пратолпы одним из ее участников, был ясно слышен веем. Уже не требовался особо острый слух для его восприятия — и, как следствие естественного отбора, ухо теряет необходимость поворота к источнику звука.

Развитие звуковой системы информации в пратолпе шло, очевидно, не одной, а тремя параллельными линиями. Первой возникла, видимо, шипящая и свистящая система: затем — щелкающая, когда в процессе воспроизведения звука включались щека и язык; наконец, появилась и человеческая речь с использованием голосовых связок, гортани, неба, языка, зубов, альвеол и губ.

Исследование глотки неандертальца показало, что он мог использовать в обиходе щелкающий «язык»; записи очевидцев, слышавших и видевших троглодитов, чучуну, пещерных эфиопов и т. п., показывают, что они использовали свистяще-шипящую и щелкающую сигнальные системы. Однако, надо думать, они не отличались мощной разветвленностью и огромным тезаурусом, какой представляет в распоряжение людей словесно-звуковая речь. Наиболее сложная и биологически трудная, она возникла позже других сигнальных систем. Но зато обладала высокой способностью информировать об увиденных предметах, явлениях или процессах, не затрагивая напрямую эмоциональной сферы произносящего и воспринимающего словесный сигнал. Именно потому, что слово не несет в себе следа обозначаемого им явления, предмета или процесса, оно не сразу воздействует на эмоцию, а лишь через посредство осмысления сигнала, его «мозговую» переработку. И тем самым словесный сигнал непроизвольно снижает уровень эмоции, оказывая тормозящее воздействие на психику, сковывая и мускульные ресурсы.

Когда система таких «вторичных» сигналов была создана пратолпой, то постепенно ее знаки стали заменять выкрики, жесты и как бы перекочевывать в первосигнальную сферу. Возник поток словообразования, поскольку созданное слово быстро перемещалось из одного пласта речи в другой, влияя на эмоцию воспринимающего. Этот процесс происходил, видимо, бурно, потому что речь