Запретная любовь - Халит Зия Ушаклыгиль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бихтер отводила взгляд во время этих шутливых разговоров, не в силах смотреть на них. Ах! Если бы было можно, она бы крикнула: «Неужели не понимаете? Бехлюль бросил всё ради меня, только ради меня.»
Да, он всё бросил ради неё, а она не могла дать ему одну ночь, не могла сказать: «Вот и я подвергаю свою жизнь опасности ради тебя!»
Наконец она сумела найти такую ночь.
Уже было решено о проведении свадьбы. Она начнётся с особого развлечения для семьи и очень близких друзей. Фирдевс Ханым с дочерьми и Нихаль были приглашены на это особое развлечение. Они уедут в среду и вернутся под вечер в четверг.
В среду в особняке царила суета. Утром Фирдевс Ханым и Пейкер прибыли с платьями в коробках. Они собирались переодеться и на специально нанятом паровом баркасе отправиться в дом, где пройдёт свадьба. Другого выхода не было найдено, ведь нужно было взять целую кучу вещей, состоявшую из ночных рубашек, туалетных принадлежностей и коробок с платьями для четверга. Все были в замешательстве: Фирдевс Ханым кричала, не в силах найти помощника, Несрин и Шайесте не выходили из комнаты, полагая, что в такой день более уместно позаботиться о себе, а не о других, Бихтер злилась, что не могла найти ключ от шкафа, Пейкер ругалась с мужем, затягивавшим ей корсет и порвавшим ремешок, а Феридун, которого Катина оставила одного, чтобы помочь Фирдевс Ханым, плакал. Бихтер сказала Аднан Бею, который не выходил из комнаты, чтобы ей помочь: «Мне будет удобнее одеваться, если Вы оставите меня одну», но потом вручила ему пуховку от пудры и сказала, указывая на свои плечи:
— Помогите, раз не хотите уходить.
Вдали слышался голос Фирдевс Ханым:
— Бихтер! Прислала бы ты мне свои щипцы!
Бешир, который оторвал, пока застёгивал, пуговицу на ботинке Нихаль, постучал в комнату, где закрылись Шайесте и Несрин, чтобы попросить нитку с иголкой, а мадемуазель Де Куртон нашла, наконец, нитку с иголкой и кричала снизу со своим турецким произношением:
— Бешиг! Бешиг! Иди сута. Сдес эст.
Бехлюль останавливался у дверей и спрашивал:
— Помощник не нужен? В доме есть ничем не занятый человек.
Бихтер была готова раньше всех, но Аднан Бей демонстрировал неожиданную неспособность закрепить ленту на её поясе. Он крикнул Бехлюлю:
— Бехлюль! Иди сюда! Есть дело.
Бихтер с улыбкой застеснялась, считая это слишком личным, чтобы поручить Бехлюлю. Тот опустился на колени, взял иголку из рук дяди и сказал:
— О! Наконец-то! Устал с утра объявлять, что готов помочь.
Когда Бехлюль закончил и поднялся на ноги, Аднан Бей, вероятно, вышел через дверь между комнатами, чтобы посмотреть на Нихаль, чей смех был слышен издалека, Бихтер и Бехлюль остались одни и посмотрели друг на друга.
Бехлюль подвинулся и сказал глухим голосом:
— Как Вы красивы! Мне хочется плакать, когда вижу Вас такой красивой.
Бихтер во всём блеске и красе молодости, с изящным высоким телом в белизне шёлка,
оставлявшего открытыми шею и руки, обвивашего с двух сторон грудь и струившегося длинной юбкой, как будто создававшего волнистую юбку хрустальной статуи весны, была подобна символу торжества красоты.
Она слегка улыбалась, глядя на Бехлюля. Внезапно ей захотелось сказать ему то, чего никогда не говорила, отдать себя ему одним словом:
— Почему? — сказала она. — Ведь я люблю тебя….
Бехлюль хотел взять её за руки и поцеловать. Бихтер оглянулась и прошептала, отталкивая Бехлюля:
— Отпустите, Вы с ума сошли? Завтра ночью…
Завтра ночью! Она сказала это, не задумываясь. Как? Было ли это возможно завтра ночью? Она не знала. Но во взгляде Бехлюля была такая глубокая страсть, в нескольких словах, недавно сорвавшихся с его губ, была такая искренняя мольба, что, возможно или нет, но она собиралась пойти к нему завтра ночью.
Бехлюль не успел ничего сказать. Там уже был Аднан Бей и говорил: «Я веду кое-кого стильного!»
Он привёл Нихаль. Она, в конце концов, отказалась от наряда японки, который казался всем смешным. Ей нашли то, что раскроет изящество её лица. Это был наряд из бледно-жёлтой с белым ткани. Корсет начинался с середины тела, от шеи до корсета была прикреплена манишка, украшенная белыми бусинами, рукава из тонкого тюля оставляли худые руки полуобнажёнными.
Вот и всё; ни другоценностей, ни цветка в волосах… Простое, элегантное платье… Но в этом платье Нихаль была прекрасна такой тонкой, воздушной красотой, что Бихтер не смогла сдержать изумления:
— О! Моя маленькая Нихаль!
Она подбежала, взяла за руки и поцеловала Нихаль, потом, не отпуская рук, отошла, посмотрела на неё, затем сказала, глядя на Аднан Бея:
— Какая у нас красивая дочь!
Бехлюль сказал:
— Знаешь, Нихаль? Что бы ты не надела, я всё равно вижу в тебе японскую девушку. Не знаю, откуда взялась эта идея? Но мне кажется, что ты — японка, которая настолько стройна и грациозна, что может сломаться в руках людей.
Затем он наклонившись к её уху и спросил:
— Нихаль, ты же собиралась дать мне поцеловать кончик брови, похожей на линии на японском веере?
Нихаль отодвинулась, с улыбкой защищая бровь рукой:
— Вы всё ещё считаете меня ребёнком, — сказала она, затем посмотрела на отца и спросила:
— Отец, Бехлюль ведь больше не может меня целовать?
Перед зеркалом Бихтер вытаскивала комплект драгоценностей. После свадьбы Аднан Бей подарил ей прекрасный комплект с изумрудами, надеть который не было подходящего случая. Нихаль его не видела, но слышала о нём от девушек. Сколько они сказали он стоил? Она обиделась, когда услышала цену, которая увеличилась в устах слуг. У Нихаль были только серьги с маленьким камнем, окружённым крошечными жемчужинками. Сколько раз она собиралась попросить у Бихтер увидеть драгоценности. Каждый раз её останавливал страх показать, что она завидует.
Она, конечно, завидовала любым мелочам, а не только этому, и это изматывало её бедную душу. Нихаль очень хорошо осознала это чувство. Она завидовала не самим вещам, а значению, на которое они указывали, тому, что отец постоянно думал об этой женщине, позабыв про неё.
Сегодня Нихаль была счастлива от радости впервые в жизни пойти на свадьбу, но что-то вдруг
