Запретная любовь - Халит Зия Ушаклыгиль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аднан Бей открыл коробку, указал на булавку, которой можно было и заколоть волосы, и приколоть как брошь, и спросил у Бихтер:
— Заколешь волосы, моя роза?
Нихаль убежала. В холле уже одетая Пейкер обращалась к матери, которая не хотела отпускать Катину из комнаты. Наконец, спустились Шайесте и Несрин. Бешир одел чёрный сюртук и завязал красный галстук. Нихаль возразила против того, как завязан галстук, поправила его и сказала:
— Пейкер Ханым! Посмотрите на моего Бешира, красивый, верно? Он красивее всех нас, верно?
Наконец все были готовы и ждали в холле Фирдевс Ханым. Нихаль застенчиво посмотрела на Бихтер, увидела булавку, серьги и кольцо на пальце. Несрин и Шайесте спускали коробки с одеждой и сумки с ночной одеждой, чтобы погрузить на катер, мадемуазель Де Куртон надевала чаршаф на Нихаль. Бихтер и Пейкер не могли одеть чаршаф из-за длинных юбок и собирались одеть манто. Все нетерпеливо кричали Фирдевс Ханым, которая ещё не вышла из комнаты, а Нихат Бей, которому поручили успокоить Феридуна, стучал в дверь с жалобой: «Ребёнок расстроился, отпустите хотя бы Катину!»
Вдруг Бехлюль крикнул:
— Острожно! Дверь открывается.
Наконец дверь открылась. Катина стояла, уступая дорогу. Все с улыбками ждали. Послышался шорох, который означал, что идёт Фирдевс Ханым. Увидев её на пороге, они не смогли сдержать изумления. Сегодня женщина, которая уже некоторое время старела и дряхлела, вернулась на десять лет назад и полностью преобразилась, словно желала в последний раз блеснуть красотой прежде, чем полностью угаснуть. Ещё немного и они не узнали бы её. Маленький Феридун сообщил: «Мама!»
Даже звание Фирдевс Ханым, страшное звание бабушки, вырвалось из уст ребёнка приглаженным, приукрашенным и помолодевшим. Несмотря на боли, которые до вчерашнего дня приковывали её к специальному креслу, словно скрывая их магией своего искусства, молодая и красивая в возрасте пятидесяти лет, она победно шла, словно не замечая возникшего вокруг изумления. На ней было то задуманное платье: чёрная юбка, красный корсаж, придававший на контрасте с чёрным свежесть белым рукам и груди, и букет крупных красных роз в вырезе на груди…
Фирдевс Ханым оглянулась:
— Я заставила Вас ждать! — сказала она и, глядя на Бехлюля томным укоризненным взглядом, захотела сказать:
— Видите, я всё ещё молода и красива!
Бихтер взволнованно кричала и находила, что сказать и что спросить:
— Несрин! Мамин чаршаф… Пейкер! Феридун будет спать в комнате Нихаль, верно? Мадемуазель, пожалуйста, ночью загляните к ребёнку.
Затем она вдруг что-то вспомнила:
— Сумка? Где моя маленькая сумочка?
Она оглянулась в ожидании ответа. Все одевали чаршафы и были заняты. Нихаль и Фирдевс Ханым не могли поделить зеркало, чтобы прикрепить вуали, Пейкер, одев накидку, боялась, что тонкая вуаль испортит причёску, Несрин и Шайесте забились в угол подальше от дам, чтобы одеть на голову чаршафы, которые свисали с талии. Бихтер посмотрела на Бехлюля и сказала:
— Прошу. посмотрите в моей комнате? Думаю, она осталась там.
Бехлюль выбежал и, когда он исчез в коридоре, Бихтер вспомнила ещё кое-что и спросила себя:
— А перчатки? Положила ли я их в сумочку?
Все спустились по лестнице, Нихаль поцеловалась на прощанье с мадемуазель Де Куртон, Аднан Бей и Нихат Бей высунулись из окна, чтобы увидеть посадку на паровой баокас на набережной. Бихтер убежала за перчатками. Бехлюль был в комнате и искал сумочку среди платьев в белья, разбросанных кругом и разложенных на диванах и стульях.
Бихтер спросила: «Не нашли?» Потом она вдруг увидела упавшую на ковёр сумочку:
— Вот она…
Бехлюль поднял сумочку, но не отдал её и смотрел на Бихтер:
— Завтра ночью! — сказал он.
— Да, завтра ночью! Пожалуйста, отдайте сумочку, все спустились и придадут значение тому, что мы остались одни.
Когда Бехлюль отдавал сумочку, желание, вызванное словами, что они остались одни, заставило его взять Бихтер за руки. Их губы сомкнулись, они поцеловались долгим, почти мучительным поцелуем, у них кружились головы. Может быть в тот миг они упали бы в объятия друг друга. Но вдруг послышался скрип двери и они в страхе оттолкнули друг друга. Бихтер выбежала в коридор. Бехлюль, освободившись от равнодушия, последовал за ней. Казалось, дверь комнаты мадемуазель Де Куртон качнулась, когда Бихтер проходила мимо. Конечно, ничего не было, просто старая гувернантка должно быть вошла в комнату.
***
Наконец, наступила долгожданная ночь. Все в доме спали. Прошло, может быть, несколько часов с момента, когда Бихтер быстро поцеловала мужа и закрыла дверь между комнатами.
Она была в ошалевшем состоянии после почти бессонной ночи до свадьбы, проведённой в сумасшедшем веселье, толчеи и шума четверга. Она грелась у себя в комнате, вытянув ноги к изразцовой печке. Вдруг что-то в сердце подсказало, что настал самый безопасный момент, чтобы пойти. Взяв только накидку, она в ночной рубашке подошла к двери. В её теле не было дрожи и учащённого сердцебиения, как будто поворачивая ручку двери, она делала что-то весьма естественное. Она взяла с собой ключ от комнаты, заперла дверь снаружи и была уверена, что её не услышали. После того, как она прошла по коридору, места для страха уже не было. Её невозможно было увидеть или услышать в холле, на лестнице, внизу. Она приготовила ответ на случай, если встретит кого-то в коридоре. Она собиралась сказать, что ей не спалось и она спустилась, чтобы взять книгу из библиотеки мужа. Она удерживалась от раздумий, когда проходила по лестнице и холлу. Если бы она подумала, засомневалась, то, может быть, вернулась бы, а она не хотела возвращаться и собиралась обязательно пойти. Её тянуло туда как лунатика. Она толкнула дверь в комнату Бехлюля. Он ждал её. Не говоря ни слова, он взял её за руку и потянул, чтобы как можно скорее уйти из комнаты и пойти в полную тайн комнату любви и исключить возможность вернуться назад.
В комнате Бехлюля, пропитанной фиалковой водой, она, наконец, вздрогнула, будто просыпаясь от страшного сна, заставившего её безвольно бродить ночью по пустынному дому, и когда в розовом свете лампы с красным абажуром вдруг увидела тысячу разных мелочей, собранных по желанию Бехлюля, и особенно кровать, словно спрятанную в углу, за занавесками, то закрыла лицо руками, не желая видеть свет, оживлявший этот позор.
Бехлюль тянул её и говорил: «Ребёнок!», затем нашёл слова, чтобы поблагодарить:
— Ты любишь меня, Бихтер! О! Я уверен, ты любишь меня, раз пришла сегодня ночью!
Бихтер хотела поговорить о муках
