Новый Мир ( № 3 2013) - Новый Мир Новый Мир

И вот, закончив школу, элегантный Серж со своим не менее элегантным другом Костей приехал в Москву поступать в тогда очень престижный Институт международных отношений, чтобы стать впоследствии дипломатом и работать в одном из зарубежных посольств или, на крайний случай, консульств. Поселились они с Костей, естественно, у тети Шуры, потому что больше не у кого было. Костя был сыном уборщицы, которая воспитывала его без отца. Этот факт в разговорах всегда подчеркивался. “Надо же, сын уборщицы, а какие манеры!”

К экзаменам ни Серж, ни Костя не готовились, потому что считали, что своим сочинским шармом они могут обворожить кого угодно, включая приемную комиссию, а так как у Оли, дочери тети Шуры, были школьные каникулы, то они втроем довольно весело проводили время, в основном играя в карты, поскольку это занятие им больше всего нравилось. В перерывах тетя Шура их часто кормила чем бог послал, так как работала в детском саду, находившемся на первом этаже того же дома, в котором она жила.

Так прошел месяц, и наступила пора приемных экзаменов. После того как сочинским шармом обворожить приемную комиссию не удалось, Серж, в отличие от Кости, обратно в Сочи не вернулся. Стараниями дяди Толи из облвоенкомата его устроили в Высшее общевойсковое командное училище, поставлявшее в то время офицеров для службы в Кремле. Учись себе, да маршируй, а после окончания ходи себе к Мавзолею и принимай разводы караула или следи за тем, чтобы солдаты как следует охраняли чего-нибудь секретное на территории Кремля. Или болтайся где-нибудь между Алмазным фондом, Оружейной и Грановитой палатами, но так, чтобы думали, что с секретным заданием откуда-то куда-нибудь идешь. Да и потом, правительство под рукой.

В училище, понятно, дисциплина, хоть и Кремль, но все же, а дисциплина и сочинский шарм — понятия несовместимые. Мучился Серж в училище, страдал, в каждую увольнительную к тете Шуре наведывался: чайку попить или в картишки с Олей перекинуться. В училище познакомился Серж с Алешей, тот, как и Костя, тоже без отца рос, но в Москве, правда, хоть и мать его из сельских староверов была. Тянулись, видно, к Сержу такие полуодинокие души, так что подружились они крепко, даже до такой степени, что Алеша этот на Оле женился, так что Серж и Алеша, можно сказать, породнились.

И опять грусть-тоска стала съедать Сержа. Ну поженил он Алешу с Олей, погуляли на свадьбе — и что? Скука, тоска — так и до петли недалеко. Но до петли дело не дошло. Решил Серж роман закрутить. И закрутил. С женой своего начальника. Все с ней романы крутили, а против сочинского шарма она, ясное дело, не устояла и, видимо, не раз отдавала ему честь, а он, в свою очередь, не раз отдавал честь ее супругу, потому что так по уставу было положено. И стала жизнь Сержа поразнообразнее — честь взял, честь отдал, у Грановитой покемарил, из Царь-пушки припрятанный бутылек достал и с Алешей раздавил, в Царь-колокол забежал, нужду малую справил — и опять к своей любезной по части чести и более чего.

И все бы ничего, да только попался Серж. Как попался — никто толком не знает, поскольку дело, на него заведенное, в архивах Кремля покоится, если, конечно, не сгорело — Кремль ведь частенько поджигали. Из другого какого места в таком случае — пинком в зад — и все дела. Но из Кремля... Из Кремля ведь практически никого никогда, разве что во время отпуска, но это уже за его территорией. Так что решили отправить Сержа куда-нибудь поюжнее — подальше от центра и ему комфортнее, с его-то южным... И очутился Серж в училище того же профиля, но только в городе Алма-Ате. Перевели его, стало быть, из столицы одной республики в столицу другой. Там-то он и женился. На свадьбу летала тетя Шура, рассказав всем потом, какие в Алма-Ате прямые улицы сеточкой и какие там вкусные яблоки. Больше она ничего не рассказала.

После окончания училищ ребята вполне устроились. Алеша стал работать в Кремле и заважничал. В свободное от работы время он срисовывал цветными карандашами документы разных степеней допуска на территорию Кремля. Получалось вполне достоверно, поскольку художник он был хороший. А больше в свободное время ему особо делать было нечего, впрочем, как и во время несвободное. Таким образом он дослужился до кремлевского генерала, ушел в отставку и стал работать в новых структурах, то есть охранником, поскольку больше ничего делать не умел. Пришлось Оле с ним развестись, поскольку она считала себя натурой творческой, проработав какое-то время в детском саду воспитателем и немножко логопедом, а его — отнюдь нет, а нетворческих людей она не жаловала. А вообще, настоящие творческие люди в Москве не живут, поскольку конгломерат творчеству противопоказан. Питер тоже, кстати, недалеко ушел — но там есть корюшка, и это его оправдывает.

Другое дело — Серж. После окончания алма-атинского училища он получил распределение в Германскую Демократическую Республику, и его жена тут же последовала за ним на запад, как в свое время жены декабристов последовали за ними на восток. Служить в Германской Демократической Республике было делом ответственным. Каждый раз, приезжая в отпуск, Серж рассказывал о том, что живем мы здесь, в тылу, ничего не видим и не понимаем, в то время как он, Серж, стоит на страже нашей системы вплотную грудь грудью к врагу, нацеливающему в его грудь винтовку или автомат. И все это ради того, чтобы все мы спокойно и мирно жили на нашей планете под названием Земля.

Я очень четко представлял эту картину. Стоит себе Серж в Германской Демократической Республике, упираясь своей грудью в границу нашего общества. Эту границу я почему-то представлял в виде сетчатой проволоки из алюминия, как в саду у дяди Феди. А по другую стороны границы стоит враг и целится винтовкой или автоматом в грудь Сержу. А поскольку расстояние между грудью Сержа и грудью его врага намного меньше длины винтовки или автомата, то ствол этого вражеского оружия касается непосредственно груди Сержа и так на нее давит, что от этого ему очень больно. И так все время, пока не придут караулы и их не сменят. Попробуй, постой вот так как минимум восемь часов каждый день, когда тебе в грудь сильно давит вражеская винтовка или автомат! Вот и стоял Серж, и терпел весь день и всю ночь, в зависимости от смены. За это ему и деньги платили. После каждого рассказа Серж сразу же просил комнату, чтобы переночевать в ней с той, которую он в данный момент привел туда, где этот свой рассказ и рассказывал. Конечно, после такого рассказа отказать ему в комнате было как-то неудобно, даже если остальным в тот момент приходилось спать где-нибудь на кухне под столом. Жена же его в это время оставалась в Германской Демократической Республике, поскольку ему раз в год был положен бесплатный проезд, а ей нет.

Мудрое руководство страны отлично понимало, что под дулом вражеской винтовки или автомата длительное время стоять нельзя, поскольку после такого стояния в груди может образоваться большая вмятина. Поэтому через несколько лет стояния под вражеским дулом Сержа перевели из Германской Демократической Республики на Крайний Север. На этот раз его жена за ним последовать отказалась, аргументируя тем, что жены декабристов последовали за ними всего лишь один раз. Так что поехал Серж на Крайний Север один, а его жена — к матери в Москву, так как в то время, когда они пребывали в Германской Демократической Республике, ее мать сумела обменять алма-атинскую квартиру на московскую.

На Крайнем Севере Сержу было почти так же тоскливо, как когда-то в Кремле. И стал он пить с каждым, кто под бутылку попадется. Так и загремел в больницу — сердце стало не выдерживать. А в больнице ему сказали, что, мол, ерунда все это, не сердце это вовсе, а желудок, и стали Сержу желудок промывать. Тут он и умер. Тетя Лиза потом рассказывала, что в этот день предчувствие у нее нехорошее было и сердце саднило, да еще и голубь в окно залетел. Похоронили Сержа в Сочи.

Вася, средний сын тети Зои, любил путешествовать. Нет, дальние страны его не интересовали, по горло он был ими сыт. Путешествовать он предпочитал от родственника к родственнику на электричках и автобусах. Родственников было много, но Вася умудрялся объездить всех, кого надо. Кого надо, он знал всегда и, приезжая без предупреждения, попадал, как говорится, в кон — те, к кому он в данный момент приехал, были дома.

В гости Вася приезжал так. Продолжительный звонок в дверь. После этого из-за двери голос Васи: “Иваныч, открывай, у меня чекушка!” Открывала обычно Нин Васильна со словами “Я те дам чекушку! Иди поешь лучше!”, вталкивая при этом Васю в кухню и наливая ему, естественно, щей с мясом. Пока она их наливала, повернувшись к плите, Вася, распахнув пиджак, показывал Егор Иванычу торчащее из внутреннего кармана горлышко чекушки с козырьком и тут же переводил взгляд на полку со стаканами. Егор Иваныч беззвучно под шум разогревавшихся щей брал два стакана, куда Вася мгновенно наливал, не ошибившись, поровну, и они с Егор Иванычем тут же стаканы опорожняли — происходило это все в считаные секунды, так что Нин Васильна обернуться не успевала, а когда оборачивалась, то было уже поздно, естественно для нее, а не для Васи с Егор Иванычем, которым было уже душевно. Нин Васильна ругалась, но щи с мясом наливала, потому что считала, что кормить ими нужно всех, кто пришел, даже тех, кто пришел с чекушкой.