Chernovodie - Reshetko

На носу обласка свернулась калачиком охотничья собака, маленькая пестрая сучка, по кличке Тайжо. Она лежала без движения, уткнув между передних лап черный влажный нос. Только напряженно стоящие ушки собаки нервно вздрагивали, отмахиваясь от назойливо визжащих комаров. В ногах у Агафьи лежала вторая собака. Это был сын Тайжо, крупный пес дымчатой масти с черной мордой и светлой полосой на лбу. Угрюмый молчаливый кобель лежал на дне обласка, вытянувшись во всю длину, и брезгливо, с таежным спокойствием смахивал изредка передними лапами комаров, залеплявших глаза и собачий нос.

Агафья любила то место, где на берегу Варыньоги раскинулся золотистый, пронизанный солнечным светом, сосновый бор. Таежное озеро, лежащее среди сосен, – светлое, как утренняя росинка.

На берегу этого озера и родилась Агафья. В этом же сосновом бору похоронен ее отец, тунгус Иван. С тех пор они с матерью редко бывали на родном стойбище. Она бы и сейчас не поехала сюда, если бы не последний разговор с Ефимом Смуровым.

«Однако, шибко добрый Ефимка!» – снова подумала молодая тунгуска, вспоминая просьбу Смурова.

– Ты бы, Агафья, завалила сохатого. Шибко оголодали люди, какие с них работники на покосе. Ребятишки там, даже груднички есть! – Ефим криво усмехнулся и зло процедил сквозь зубы: – Враги народа, понимаешь – груднички да сопливые ребятишки!

– Че сам не добудешь? – в свою очередь спросила тунгуска.

– Время нет! – с сожалением проговорил Ефим. – Сама же знаешь – покос!

– Ладно! – коротко ответила Агафья.

Ефим облегченно улыбнулся и предупредил:

– Ты на Коровий чвор мясо привези, там бригада стоит. Да смотри осторожнее, коменданту на глаза не попадись! Отберет мясо – пропадут труды!

– Ладно! – Агафья согласно мотнула головой.

Только вечером Агафья приехала на заброшенное стойбище. Приткнув нос обласка в густую прибрежную траву и опираясь на весло, она неловко поднялась с сиденья и ступила затекшими ногами на топкий илистый берег, где уже неистово носились собаки. Агафья медленно поднялась по пологому берегу наверх и остановилась под кряжистой сосной с искореженными жестокими морозами и временем ветвями. Побелевшие корни сосны стелились поверх земли, переплетаясь друг с другом. Они бугрились, словно безобразные бородавки на старческом лице. Агафья стояла не шелохнувшись. Все было здесь родное и знакомое с раннего детства. Ее узкие зоркие глаза слегка затуманились, а выражение лица по-прежнему оставалось бесстрастным. Живая и верткая Тайжо ткнулась носом в чирки хозяйки. Агафья вздрогнула, словно очнулась ото сна, поправила на плече ружейный ремень и медленно пошла, неслышно ступая по мху, в сторону заброшенного стойбища.

Вот и карамушка, ушедшая глубоко в землю, с провалившейся крышей. Еще заметно старое кострище недалеко от входа в избушку. Агафья присела на полусгнившую колоду, на которой любила сидеть в детстве около жаркого костра, и прикрыла глаза. Тунгуска с шумом вздохнула, ее тонкие ноздри приплюснутого носа мелко, мелко затрепетали, словно она принюхивалась к слабому запаху родного очага, еще витавшего в застоялом таежном воздухе.

На секунду отмякшее лицо тунгуски снова окаменело. Агафья поднялась с колоды и пошла знакомой дорогой на берег светлого озера. Тропа, заросшая толстым слоем оленьего мха, едва угадывалась под серебристой подушкой. Через некоторое время в просветах между деревьями замелькала серебристая гладь озера. Охотница вышла на песчаный берег. Обширное круглое озеро, окаймленное золотистыми соснами, нежилось в багряных лучах вечернего солнца. Где-то на середине озера неподвижно застыла большая пестрая гагара. Агафья скользнула взглядом по озеру и медленно пошла вдоль берега. Воспоминания, мелькавшие в ее памяти полузабытыми образами, исчезли. Она была тунгуска – прирожденный охотник и следопыт.

Вся подобравшись, она внимательно изучала на песчаном берегу следы. Наконец она увидела то, ради чего приехала сюда. Длинные узкие следы раздвоенного копыта четко отпечатались на песке. Рядом со старыми, полузасыпанными песком следами были и совсем свежие.

«Приходит, однако, сохатый!» – удовлетворенно подумала Агафья и сразу успокоилась. Изучая следы, она тихо пробормотала:

– Не дает покоя зверю гнус!

Сама же охотница была равнодушна к куче комаров, вьющихся над ее головой. И только изредка она отмахивалась рукой от наседавших кровососов. Агафья сделала небольшой круг по берегу, продолжая внимательно изучать следы, и вдруг остановилась как вкопанная. На песке отпечатался свежий след когтистой лапы.

– Ой-ей! – негромко проговорила Агафья. – Тут, однако, Амикан-батюшка охотится! Шибко худо! – забеспокоилась тунгуска. – Охоту спортить может!

Где-то далеко в тайге едва слышно лаяла звонкоголосая Тайжо. Агафья прислушалась и немного успокоилась. Собака лаяла не по зверю. Она пожалела, что не привязала около карамушки азартную собаку. Молодой, но спокойный и уравновешенный Лыска остался около обласка сторожить вещи.

Багровое солнце, размыто-расплывчатое в густой вечерней дымке, нерешительно зависло на горизонте, на противоположной стороне озера. Казалось, что оно боится наколоться о густую щетину острых вершин деревьев, вонзившихся в заголубевшее вечернее небо. Комар все свирепел. Особенно много было его в эти часы приближавшейся летней ночи.

– Однако, засидку надо ладить! Сохатого караулить! – забеспокоилась Агафья. Она внимательно огляделась, прикидывая, где звери выходят из тайги на берег, с какой стороны будет светить вечерняя заря, откуда тянет ветерок, чтобы лучше устроить засидку. Наконец она облюбовала выворотень.

Агафья удобно устроилась за корягой на прохладной земле. Она еще раз огляделась и, окончательно одобрив выбор, замерла.

Темнел лес. Тускнела заря. С вечера полыхавшая вполнеба золотисто-оранжевым светом, она сейчас слабо тлела, словно угли прогоравшего костра. Агафья терпеливо ждала и все равно просмотрела момент появления сохатого. Совсем неслышно крупный зверь выступил из-под таежного полога и настороженно замер на прибрежном песке. Аспидно-черная туша сохатого метрах в сорока от засидки была хорошо различима на фоне багровой зари.

Агафья подняла ружье. В голове мелькнула мысль: «Только наверняка – не допустить сохатого в воду». Стволы двустволки уперлись в темный бок зверя, золотистая мушка ружья слабо мерцала на левой лопатке. Затаив дыхание, охотница нажала на курок.

Сноп огня, точно жало змеи, вылетел из ствола в сторону зверя и смертельно ужалил лося. Взметнувшись на дыбы, он сразу же опустился. Ноги его уже не держали. Сохатый упал на колени и затем медленно завалился на бок.

Агафья встала и, неловко ступая затекшими ногами, неторопливо пошла к лежавшей около воды добыче. Не доходя до сохатого метра три, она остановилась и стала внимательно осматривать поверженного зверя, остерегаясь случайного удара. (Удар ноги раненого или бьющегося в агонии сохатого обладал страшной силой. Он мог срезать копытом сосенку, точно соломинку, не говоря уже о слабом человеческом теле.)

Тунгуска осматривала добычу:

– Хороший бык… Молодой! – запрокинутую горбоносую голову венчала тяжелая костяная лопата с четырьмя отростками. По телу смертельно раненного животного волнами пробегала дрожь. Наконец агония прекратилась, и туша сохатого застыла в каменной неподвижности. Агафья отставила ружье в сторону, прислонив его к стволику невысокой сосенки.

От обласка, оставшегося на берегу Варыньоги, прибежал Лыска. Крупный пес вздыбил шерсть на загривке. На прямых ногах пружинящей походкой обошел лежащего на земле лося и вдруг с хриплым захлебывающимся воплем кинулся на сохатого. Хрипя и давясь шерстью, стал трясти его за загривок.

Агафья довольно улыбалась, наблюдая азарт и ярость молодой собаки.

– Пущай привыкат! – наконец, дав собаке вволю излить злобу, охотница отогнала ее. Лыска, глухо ворча, нехотя отошел от лежавшей на земле туши и улегся около ружья под сосенкой. Агафья погладила собаку, приговаривая:

– Хороший собачка, хороший!

На небе догорала вечерняя заря. Из-под таежного полога все ближе подступали сгущавшиеся сумерки, готовые вот-вот поглотить песчаную полосу лесного озера. Тускнела тропа на водной глади, протоптанная невесомыми следами вечерней зари.

Агафья забеспокоилась:

– Однако, скоро темно будет. Костер надо палить! – Осмотрев еще раз добычу, она тихо проговорила: – Здоровый бык… Много делов будет! – И Агафья заторопилась наготовить дров. Она стаскивала сушняк, колодник в одну кучу рядом с убитым лосем. Куча дров росла на глазах, но Агафья все подтаскивала и подтаскивала валежник. Свежие медвежьи следы подсказывали ей, что ночью может наведаться в гости сам хозяин, Амикан-батюшка. Наконец, она кончила заготавливать дрова и быстро разожгла костер.