Chernovodie - Reshetko
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раскаленное солнце все выше поднималось по белесовато-мутному небу. Все жарче, все теснее в груди. Липкий пот заливает глаза. Казалось, не будет конца бескрайнему лугу с податливой травой, покорно ложившейся под ноги косцов.
«Когда же ты остановишься, язви тебя!.. – уже с раздражением думал Кужелев. – Глядеть не на что – сморчок, а ты гляди, че вытворят!»
Наконец Афанасий кончил косить, уткнувшись прокосом в большой остров, сплошь заросший кустами черной смородины, перевитой вязелем, среди которых ярко пламенели красные головки кровохлебки.
Жучков воткнул косовище в землю, медленно распрямился, растирая руками поясницу, и повернулся к бригаде. С раскрасневшимся лицом, заканчивал прокос Иван. Следом махал литовкой Зеверов Николай, ярко-рыжие волосы парня потемнели от пота и, развалившись на две стороны, открыли высокий ослепительно белый лоб без единой веснушки.
– Ну ты, дядя Афанасий, даешь… Так ить до Москвы можно дотопать! – прохрипел севшим от усталости голосом Николай.
Жучков молча усмехался в бороду, глаза его хитровато поблескивали. Мотнув бородой в сторону Насти, которая ловко управлялась с литовкой, одобрительно хмыкнул:
– Хорошо косит, язви ее!
Прижимаясь к берегу, Ефим Смуров неторопливо гнал обласок вверх по реке. Он решил посмотреть один из лучших своих покосов по Коровьему чвору, хотя точно знал, что там появились новые хозяева. Но болезненное любопытство погнало его на бывший свой покос. По укоренившейся привычке местных жителей он держал в руках тетиву от дорожки, нехитрой снасти, с помощью которой все население Васюгана от мала до велика ловило щук. Вот и сейчас Ефим почувствовал сильную поклевку. Рыбак спокойно положил весло на дно обласка и стал вытягивать из воды рыболовную снасть. В воде, около борта долбленой лодчонки, исступленно билась пойманная рыба. В момент, когда щука выскочила из-под днища обласка, Ефим резко дернул тетиву вверх. Описав дугу, рыбина упала на дно обласка.
– Попалась! – равнодушно пробурчал Ефим и привычным движением схватил пальцами скользкую рыбину за глаза и заломил ей лен. Судорожно затрепетав всем телом, щука успокоилась на дне обласка. Пока Смуров неторопливо плыл вверх по реке до истока, вытекающего из Коровьего чвора, в ногах у рыбака лежало полтора десятка пойманных щук. Смотав дорожку на рогатку, Ефим направил обласок в исток.
Афанасий, как заведенная машина, не зная усталости, шел все так же впереди. Его морщинистая шея, потная рубаха, прилипшая к острым лопаткам, свалявшиеся волосы неопределенного мышиного цвета – постоянно маячили перед глазами косарей. Руки мужика в постоянном движении: раз – литовка заведена далеко в сторону, два – она с шипением врезается в густую траву, сбив высокий валок, коса вновь, сверкнув на солнце, отлетает далеко в сторону.
Уставшие косари то и дело поглядывают то на высоко поднявшееся солнце, то на маячившую впереди спину бригадира. Иван Кужелев тоже мельком глянул на солнце, и вдруг его внимание привлек посторонний предмет на озере. Иван приостановился, разглядывая черную точку на водной поверхности чвора.
«Однако, кто-то едет», – подумал он и окликнул бригадира:
– Слышь, дядя Афанасий, едет кто-то; однако – местный!
– Пущай едет! – невозмутимо ответил Жучков.
Косари бросили работу и, сгрудившись вместе, с интересом наблюдали за приближающейся лодкой.
– Чего встали! Обласка не видели… – проворчал Афанасий, мельком глянув на озеро и, не останавливаясь, продолжал косить.
Бригадники недовольно заворчали, но, захваченные неистовой страстью работящего бригадира, вновь замахали косами. Взмахнула литовкой и Настя, но вдруг почувствовала сильную слабость, к горлу подкатила внезапная тошнота, в глазах потемнело, и у нее невольно подогнулись ноги. Слабо охнув, молодая женщина опустилась на кошенину. Кужелев оглянулся и увидел сидящую на земле жену. У него похолодело в груди. Он воткнул косовище в землю и кинулся к Насте.
Настя прижалась к горячему телу мужа. Затем она медленно отняла ладонь от лица, точно снимала паутину, залепившую ей вдруг глаза, и посмотрела на испуганное лицо мужа. Молодая женщина слабо улыбнулась и тихо проговорила:
– Ниче, Ваня, щас пройдет! – успокаивала она мужа и, глянув ему прямо в глаза, так же тихо и уверенно закончила: – Однако, понесла я, Ваня!
Иван судорожно проглотил горячий ком, подкативший к самому горлу, и прижался к потному прохладному лбу жены.
Как только обласок вынырнул из узкого истока в озеро, Ефим сразу заметил перемены на знакомой гриве. На его обычном месте, где он разбивал стан с семьей во время покоса, стояли балаганы и дымился костер. Сенокосная грива наполовину выкошена и была похожа на овечий бок, остриженный ручными ножницами. Ровными рядами на кошенине лежали валки скошенной травы. Вытянувшись в цепочку, по лугу неторопливо шли люди. Даже издали, только по внешнему виду, было видно – траву косили опытные мастера. У Ефима невольно отмякли глаза и потеплело в груди. Было что-то завораживающее в этом едином ритме работающих людей. Придержав веслом неторопливый бег обласка, Ефим залюбовался красивой и слаженной работой.
В памяти вдруг всплыли беспокойные слова жены: «Куда тебя несет? Все одно отберут покос, еще и прикончат, чего доброго. Там, можить, одни варнаки… Зазря не сошлют!..»
– Нет, мать, врешь! С нечистой совестью люди так хорошо не работают! – мужик сразу успокоился и уже уверенно направил обласок в сторону косарей.
Покосники настороженно и в то же время с любопытством следили за местным жителем, высоким сутуловатым мужиком, в светлой рубахе косоворотке, заношенных штанах, лоснящихся на коленях, заправленных в кожаные легкие чирки. Мужик шел легко, по-кошачьи неслышимыми шагами. Иван Кужелев сразу отметил пришельца: «Охотник, по всему видать!»
«Басурман и есть басурман, и походка такая же! – с тревогой думал Жучков, присматриваясь к приближающемуся гостю. – Кто в такую глушь добровольно заберется?! Точно, варнак какой-нибудь…»
Ефим подходил к сбившемуся в кучку народу, отмечая чистые прокосы косарей. Он будто ненароком поддел чирком валок и не мог сдержать довольной улыбки – под валком было чисто, вся трава прокошена.
Жучков видел, как подходивший житель со знанием дела приподнял валок травы ногой и как на его лице заиграла довольная улыбка. Ему сразу стало ясно – никакой это не варнак, а простой мужик, как он, Афанасий, как все остальные. Бригадир сразу успокоился, даже жиденькая борода, которая всегда упрямо торчала в бок, и та опустилась.
– Здорово, работники! – негромким хрипловатым голосом проговорил приезжий, пытливо всматриваясь каждому в лицо.
– Здорово! – за всех ответил Жучков. – Не знаю, как звать тебя величать, мил человек!
– Зови Ефимом! – скупо улыбнулся Смуров.
– Меня Афанасием поп окрестил!
Смуров смотрел на серые изможденные лица, на штопаную-перештопаную одежонку, у него окончательно прошла злость на этих людей. Он неожиданно для себя проговорил:
– Ниче, мужики, жить здеся можно! Просто-о-ор! – и так же неожиданно, с горькой усмешкой закончил: – Жить-то можно, вот токо власть, мать ее за ногу, не знашь, каким боком к тебе повернется!
– Не боком, а задом наша власть поворачивается к людям! – зло ввернул Николай Зеверов.
Афанасий зыркнул глазами в сторону Ефима, потом Николая и повернул разговор в другую сторону.
– А че, мужики, стоим? В ногах ить правды нет: передохнуть надо. Солнце – вон где, да и обед скоро! – Он неопределенно мотнул своей серой бороденкой.
– Верно, дядя Афанасий! – пробасил степенно молодой Степан Ивашов и повалился в густую траву. Сгрудившись вокруг Жучкова, расселась вся бригада.
– И то правда! – согласился Смуров и тоже, присев на кочку, потянулся в карман за кисетом. Неторопливо сворачивая козью ножку, он с интересом оглядывал свой бывший покос, потом повернулся к бригадиру и посоветовал:
– Ты, Афанасий, сначала западинки выкашивай. Трава в них медленно сохнет; не дай бог под дождь угодит – сгноишь траву! А грива че! На ней и в перерывах между дождями успеет высохнуть. Уж я-то свой покос знаю! – Ефим вкусно пыхнул горьковатым махорочным дымком.
– Спасибо, мил человек! – тепло поблагодарил Жучков.
Ефим разогнал рукой лезший в глаза дым и снова проговорил:
– Ниче, мужики, жить здеся можно! Проживете!..
– Сам-то, дядя, сколь годов тут живешь?
– Сам-то?.. Племянничек! – Ефим с улыбкой посмотрел на Ивана Кужелева и ответил: – Сам-то с двадцать третьего года тут обретаюсь. Зимником через болото с Серафимой притопали. Троих в коробе с собой привезли, да тут хозяйка двоих народила. Вот так и живем…
– Какой леший тебя загнал сюда?! – спросила подошедшая к покосникам Акулина.
– Голод! – коротко ответил гость. Он внимательно посмотрел на женщину и пояснил: – Брательник в этих местах давно окопался. Торговлю держал. Вот он и посоветовал сюда перебраться.
