Обмануть судьбу - Элеонора Гильм

невинности юной болгарки. Не был он ни нежен, ни ласков. После Айше-ханум его юное тело было испорчено ее жестокостью. Но Вера все равно была рада его молодым объятиям, после жаркой схватки обнимала его лохматую голову, пристраивала к себе на колени и гладила, гладила, а он млел от этой ласки.

Почти каждый вечер болгарка прибегала в Гришино обиталище, тайком выскальзывая из дома. Расположенная вдалеке от комнат других слуг, каморка казалась надежным убежищем. Гриша раздевал Веру и не разрешал ей одеваться до той поры, пока она не покидала его. Парню доставляло удовольствие все время видеть ее юное смуглое тело, ощущать, что она всегда готова принять его дикую страсть. Любовники уже стали задумываться о побеге, изобретали способы, как они выберутся из дома Абляз-аги, как доберутся до Белгорода.

Кто-то из девок – Гриша так и не узнал, кто, иначе бы задушил – донес Азат-ханум. В один особо сладкий момент домоправительница, не получив ответа на громкий призыв «Ачу[52], Грышка!», повелела двум дюжим слугам снести дверь и увидела пару во всей красе – голую болгарку и мальца без шаровар.

Преступников связали. Ноги сковал цепями Булат, еле сдерживавший слезы. Любовников заперли в подвале, истекавшем соленой влагой, темном, с попискивавшими мышами. На следующее утро Гришу выволокли в хозяйские покои. Он уже был готов к смерти.

Бледная, растерявшая цветущую прелесть Вера в одной рубашонке лежала на полу, будто неживая. Гриша рванулся к ней, но связанные руки и ноги в оковах не дали сделать и шага, он упал прямо под ноги хозяину.

– Смотри, раб, – насмешливо тряс Абляз-ага тремя подбородками.

Здоровый одноглазый серб снял шаровары и быстро насадил на себя почти бездыханную Веру. Гриша не мог прийти в себя от ужаса. Маленькую, нежную Веру изнасиловал серб. Придя в себя, она кричала от ужаса, Одноглазый раздирал ее тело, войдя не туда, куда положено милосердной природой.

Вера потеряла сознание, а Одноглазый продолжил пытку. Хозяину наскучило однообразное зрелище, он недовольно окликнул палача. Серб натянул шальвары, взял в руки кнут. Гриша еле сдерживал слезы, кричал и бился от ярости. А хозяин с видимым удовольствием смотрел на это жестокое представление.

– Унесите ее, она готова, – распорядился Абляз-ага. Одноглазый приступил к Грише – кнут, пинки и удары, опять кнут… Парень свернулся клубком, закрыл голову и скоро погрузился в спасительное забвение. Следующим вечером он пришел в себя, почти рассыпаясь на куски от дикой боли. Понял, что лежит в кузне на топчане.

– Я тебя сюда приволок, – склонилось над ним широкое лицо Булата. – Они бросили тебя во дворе, в крови. Я подобрал, перевязал. Жить будешь.

Гриша попытался встать, но нога наливалась мучительным жаром, подламывалась.

– Сломали тебе ногу, долго заживать будет.

– А Вера… С ней что?

– Нет ее, ушла в мир иной. Да сжалится Аллах над ее душой!

Григорий отвернулся к стене и с неделю не разговаривал, погрузившись в свой внутренний ад. На нем все заживало как на собаке, и скоро с помощью смастеренного Булатом костыля он стал скакать по кузне.

– Скоро хозяин увидит тебя, опять будет бить, – предупредил кузнец.

– Мне уже неважно.

– Мне важно! Зря, что ли, спасал тебя? У тебя, парень, один выход.

– Какой?

– Стать мусульманином.

– Не буду я предавать веру свою… умру лучше.

– Дурак ты, Гриша. Говорил я тебе, неважно, как Бога ты зовешь, главное, что у тебя в душе. Ты молодой такой, станешь свободным, вернешься домой, забудешь все.

– Освобожусь?

– Да, ты в неволе больше шести лет, а по нашим законам такого раба должны освободить. Если ты неверный, никому нет дела до того, соблюдает ли хозяин закон. А правоверного никто не посмеет обижать.

– Согласен. Я приму ислам. Неруси проклятые…

Через два дня пришел мулла, хлипкий старичок, большой друг Булата. Он долго беседовал с Григорием, расспрашивал его о житье-бытье. И тот, сам не ожидая, рассказал ему все как на духу – про семью свою, про Айше-ханум, про Веру.

– Иблис, дьявол по-нашему, тебя искушал, вводил в грех. Молись Аллаху, он один тебя спасет, – поучал старик, произведя впечатление на парня своей мудростью и терпением.

Три раза Григорий сказал: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его» и стал мусульманином. Теперь он пять раз в день совершал намаз, как и все домочадцы, а первый поход в мечеть стал для него событием – бело-синие расписные стены, огромный купол, стройный минарет…

– Чудеса! – озирался Гриша, думавший почему-то, что у басурман храмы куда хуже православных. Мечеть та стала самым красивым из того, что видел он за свою недолгую жизнь.

Через пару дней лекарь совершил над ним жуткое действо, окончательно превратившее Гришу в правоверного. Не предупреждая, резким движением худой, высокий старик отсек кусок крайней плоти. Парень терпел, стискивал зубы, дав себе зарок не кричать от боли в память о замученной Вере.

Абляза-ага обращению раба своего в магометанство был не рад. Вскоре Григорий услышал долгожданное:

– Выметайся отсюда. Радуйся, что Булат тебе помог, а то сдох бы, как проклятая собака.

У Григория оставалось одно важное дело. Вечером он попрощался с доброй кухаркой и Булатом, в последний раз лег спать в кузнице. С рассветом змеей выскользнул из своей каморки, не скрипнув и половицей.

Серб спал один в небольшой комнатушке, расположенной на отшибе дома. Гриша вонзил нож прямо в здоровый глаз спящего серба. Так ловко, что тот и вскрикнуть не успел. Вытащил нож и полюбовался на кровавое месиво, что было теперь на месте лица серба. Выскользнул из комнатушки.

Он отомстил за Веру. Убить хозяина – мечта, так и оставшаяся неосуществимой. Два верных слуги всегда охраняли Абляза-агу. Попытаться его уничтожить было бы самоубийством.

Пробираясь по узкому коридору, Гришка заслышал тихие шаги. Вжавшись в темную, терпко пахнущую стену, он с тревогой всматривался в неспящего и сжимал оружие в твердых руках. Латифа-апте по-стариковски не могла поймать за хвост ускользавший сон и услышала отдаленную возню. Парень выдохнул. Друг. Прижав к губам окровавленный палец, он продолжил свое мышиное перемещение. А старуха вдруг открыла рот и… Шайтан помог Грише, он отправил нож в ее горло раньше, чем громкий крик перебудил весь дом.

Удовлетворив мстительную жажду, он старался забыть предсмертный взгляд Латифы. Закинув за спину холщовый мешок с нехитрым имуществом и заткнув за пазуху кошель с несколькими монетами – надежду на счастливую дорогу! – Гриша похромал из Кафы. Переждал пару дней в ночлежке небольшого городка, расположенного неподалеку, – вдруг будет погоня за убийцей – и продолжил путь. Скоро встретившись с