Усто Мумин: превращения - Элеонора Федоровна Шафранская

Так и случилось. Машраб принял мученическую смерть в Балхе.

Не всегда, но, как правило, могилы дервишей безлики: никаких украшений, все выглядит аскетично, как и при жизни. А порой могилу и не сыскать. (Так было не только с дервишами, но и с их свойственниками в другой культуре — юродивыми. В рассказе Тургенева «Странная история» один из героев высказывает пожелание быть похороненным на паперти, чтобы его гордыня смирялась и после жизни, растаптываемая прихожанами.)

Известно, что Николаев похоронен в Ташкенте на Боткинском кладбище. Об этом есть запись в официальном документе, журнале регистраций захоронений. Есть также письмо Галины Уфимцевой Игорю Витальевичу Савицкому, где речь идет о надгробном памятнике Усто Мумину:

«Позавчера уехала к себе в Скопле (так! — Э. Ш.) дочь Усто Мумина с мужем. Она приезжала установить памятник Усто Мумину, матери — Аде Евгеньевне и Сергею, сыну Александра Васильевича. Теперь я для племянницы являюсь единственным человеком — родным на нашей узбекской земле»[457].

В интернете есть фотография памятника с надписью: «Заслуженный деятель искусств УзССР Александр Васильевич Николаев». Однако по-прежнему кладбищенские служащие могилу не находят, числя ее в разряде утерянных, якобы некому было за ней ухаживать. Может, могила не находится по каким-то неземным законам, предписывающим дервишу уходить от людских ритуалов и обрядов, связанных с почитанием покойника[458]?

Вернемся к Машрабу. О популярности его фигуры говорит название сатирического журнала — «Машраб», выходившего в Самарканде в 1924–1927 годах в виде приложения к газете «Зеравшан». Одним из основателей журнала был художник Лев Бурэ.

Пишет Софья Круковская:

«Образ Машраба был включен Бурэ в заголовок журнала наряду с названием, выполненным арабским шрифтом, и разнообразной революционной символикой. <…> В первых 32 номерах журнала подзаголовок изображает Машраба в шапочке дервиша и бедном, открытом на груди халате. Он опускает свой посох на головы представителей ликвидированных революцией паразитических классов. Начиная с 33 номера виньетка подзаголовка изменилась. Тот же Машраб протягивает руку освобожденной женщине Востока, а реакционеры в страхе разбегаются»[459].

Погрузившись с головой в биографию Машраба, Усто Мумин начал рисовать своего героя. Но его иллюстрации к книжному изданию Машраба приняты не были — то ли из-за болезни художника, то ли по другим причинам, впрочем, угадываемым. Усто Мумин делал не те акценты: старый быт и ушедшие институты не просто не интересовали власть, она с ними вела ожесточенную борьбу, поэтому лучше было нарисовать Машраба чистым и презентабельным, в золотом чапане, чем дервишем, презирающим мирские блага.

Для раскрытия использованного мною сравнения Усто Мумина с дервишем сделаю историко-культурное отступление от биографии Николаева, в котором попытаюсь воссоздать многостороннюю картину жизни дервиша, его облик, мировоззрение.

Дервиш идет особым путем. Он не ходит строем, он пытается найти идеальную форму существования, наполненную любовью: к Богу ли, к людям ли, миру.

В исследовании Карла Эрнста сообщается, что европейские путешественники (начиная с XVI века) описывали дервишей как нищих, но уже с XVIII века те предстали глазам европейцев в ином свете: это были группы дервишей — танцующих, воюющих, вертящихся. Они выполняли мистические упражнения, входящие в методику суфизма[460], который породил некий экзистенциальный способ жизни — дервишество. Суфии, или дервиши, были поэтическими личностями, «они слагали гимны во славу радостей винопития… они обожали музыку и танец, были любвеобильными…»[461].

Вопреки исламскому запрету употреблять алкоголь суфийская поэзия изобилует картинами райской жизни с непременным винопитием, а в Коране обитатели рая предстают с «полными чашами» или «вином наилучшим, запечатанным: печать на нем мускус»[462].

У простых людей, в отличие от властей, дервиши пользовались уважением — тому подтверждением долгое путешествие иностранца, человека европейски образованного, ученого Арминия Вамбери в обличье дервиша[463]. Только маска дервиша как человека Божьего спасла его от опасностей во время вояжа по городам и пустыням Средней Азии.

Противоречивое отношение к дервишу зафиксировано и в фольклоре. В сказке[464] из цикла «Тути-наме»[465] повествуется о дервише, влюбленном в дочь царя:

«Я влюбился в твою дочь. Дай мне ее в жены. Не смотри на то, что я нищий, а ты царь, потому что по законам любви родство и равенство не являются необходимым условием».

Разгневанный царь решил казнить наглеца, но так как обижать дервиша, по народному поверью, грешно, царь ставит условие вроде «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Дервиш выполнил условие: ему помогает «царь всех царей», возможно, земное воплощение божественной силы помогает готовностью принести в жертву свою голову ради счастья дервиша. Так в сказке представлены нелюбовь к дервишу, презрение со стороны «толстых и богатых» и сакральное отношение со стороны простого люда, создателя фольклорного текста, и земных пророков — «царя царей».

Манера поведения дервиша, его стремление к совершенству — своему и других людей, разработка определенных методик поражали и удивляли. Дервишу были присущи весьма противоречивые черты: тяга к мирским радостям, неординарные формы поведения, бродячий способ существования. Курение кальяна, винопитие, слагание стихов и гимнов во славу земных радостей, любвеобилие — все это совершалось не во время специальных штудий, медитаций, а в повседневной жизни.

Вот как понимал дервишество русский поэт Николай Гумилёв:

Виночерпия взлюбил я не сегодня, не вчера,

Не вчера и не сегодня пьяный с самого утра,

И хожу, и похваляюсь, что узнал я торжество:

Мир лишь луч от лика друга, все иное тень его[466]!

Исторические изыскания корней дервишества, разбросанного по всему Востоку (Среднему, Ближнему, индийскому), привели исследователей (Майкла Бёрка, Карла Эрнста) к заключению о зарождении этого явления в Древней Ариане (Афганистане) и Бухаре, откуда бродячие аскеты и странники разнесли суфийское учение по всему Востоку, вплоть до Индии[467]. Индийские йоги, по мнению Бёрка и Эрнста, — одна из вариаций мусульманских дервишей. Дервиш, принадлежа к религиозному сообществу суфиев, иногда живет в специальном здании — завийе, чаще же ведет образ жизни одинокого странника. Одни исследователи трактуют суфизм как мистическую ветвь ислама, другие полностью противопоставляют суфизм исламу, оперируя многими узловыми моментами этих учений как противоположными. Путь суфиев — это путь очищения. Суфии образовывали некие сообщества — ордены, которые были неоднородны: одни богаты, роскошны, пользовались покровительством властей, другие бедны, аскетичны, отрешены от мира[468]. Те суфии, которые вели жизнь странствующих одиночек, воспринимались окружающими как дервиши.

Внешний облик дервиша говорил об игнорировании им материальных ценностей: хирка, мантия суфиев, напоминала лоскутное одеяло (одеяние, которое учитель вручал ученику при достижении им степени адепта; ср.: одежда юродивого — многошвейная рубаха); для суфиев нищета была