Отец Джо - Тони Хендра

— Отец Джо, знаете, кто вы? Вы — воплощение мудрости в простоте.

Меня ждал очередной прыжок со скалы, и я должен был собраться с мужеством. Я знал, что это будет. То самое, что я все откладывал и откладывал. Потому что трусил не на шутку. Ну да больше я уже не мог прикрываться редактурой и всякой там совместной деятельностью. Мне предстояло научиться писать.

За последующие два года я и в самом деле написал свою первую книгу. Это была история американской сатиры последних тридцати лет — с подачи редактора определенных как «юмор-бум» — под названием «Перебор». Кое в чем книга получилась автобиографией, многих юмористов я знал лично, так что скала оказалась не такой уж и высокой. Однако все же пришлось расстаться со многими заблуждениями насчет смеха, сатиры и всего, что с этим связано.

Главное открытие — а я не мог его обойти, поскольку давал обзор лучшего из комедий двадцатого века, невероятно щедрого на гениальных комиков, — оказалось самым неприятным В то время как я боготворил смех и преклонялся перед теми, кто его вызывает — на театральных ли подмостках или газетных полосках, — сам я вовсе не был смешон.

Во мне не было того чудесного сумасбродства, которое мне так нравилось в других. Ленни Брюс, Зеро Мостел, С. Джей Перелман, Мел Брукс, Питер Кук, Терри Сазерн, Питер Селлерс со Спайком Миллиганом, Джонатан Уинтерс, Джон Клиз с Грэмом Чэпменом, Джордж Карлин, Лили Томлин, Ричи Прайор, Майкл О’Донохью, Даг Кенни, Джон Белуши, Эдди Мерфи, Гилда Раднер, Дэн Эйкройд — все они обладали способностью вызывать гомерический хохот. В то время как на мои попытки совершить революцию в умах отзывались лишь жидкими смешками. Спору нет, иногда великие комики переходили в атаку, избирая своими мишенями кто что: Кук — Макмиллана, Ленни — расистов, Прайор — Рейгана, Карлин — церковь — но все равно публика смеялась над самими комиками. Над их сумасбродством, над смелым выставлением напоказ собственных странностей, над полным разоблачением несовершенств, переходящих всякие границы.

Возможно, у меня был талант. Но, воспринимая мир по-своему, я попытался нивелировать природу истинно смешного, такую непохожую, я все скомкал, превратив в безликий ширпотреб. Талант же, это бледное подобие настоящего дара, был делом десятым. Талант был словцом куда как жалким, когда речь заходила о ярких, исключительных качествах настоящего комедийного гения. Тех самых загадочных качествах, которые угадываются сразу, стоит только комику появиться; они вызывают у публики реакцию мгновенно, прежде чем стоящий на сцене что-либо скажет или сделает. Публика уже заряжена веселыми электрическими токами, среди нее уже мчится сумасшедший бог, рождающийся на кончике языка, — громогласный хохот. Эти качества хорошо знакомы нам, но никто так до сих пор и не объяснил, откуда они берутся, что собой представляют, почему их нельзя развить в себе, даже если учиться всю жизнь. Потому что настоящий смех, заставляющий людей смеяться, — высшая форма юмора Он появляется первым А моя теперешняя миссия, призванная изменить умы людей, приходит уже потом, гораздо позже.

Раскопав такую правду, я испытал горечь; впрочем, мне давно уже было известно об этом, просто я не отдавал себе отчета. Потом уже ко мне часто приходила одна и та же мысль — вдруг отец Джо с его невероятной интуицией тоже знал и осторожно намекал: «Брось это дело, сынок, ты только зря тратишь время».

В правде есть свое утешение. Если бы я с помощью отца Джо не наскреб в себе «средств» на очередную перемену в жизни, не написал бы книгу, я бы так ничего и не понял и все с таким же тупым упрямством пытался «изменить мир через смех».

«Талантливый парень. Вроде как даже смешной. Но как можно верить парню с волосней такого цвета? Да еще этот корсет?»

Получил я и другие компенсации в счет понесенного ущерба К моему собственному удивлению, после стольких лет совместных проектов писательство в одиночку приносило покой. Арктическая белизна страницы, которой я так страшился, растаяла — будто весна наступила Я начал осваивать новые просторы, ко мне пришла вторая молодость, полная открытий, «новые раздумья средь новых зеленых крон». Я погрузился в писательство целиком, без остатка, увлекшись так, как не увлекался ничем за последние двадцать пять лет. И все это стало возможным благодаря одному человеку. Как только я мог взять и… списать его со счетов?!

В тот раз мы часто совершали долгие прогулки, позабыв уже про кукольное шоу. Мы говорили о смехе и смешили друг друга Я рассказывал отцу Джо анекдоты, не выходившие за грани его понимания. Над некоторыми он даже смеялся.

Мы говорили на равных, мы были друзьями, мы общались как отец с сыном, повзрослевшие настолько, что уже не ощущали разницы поколений. Я сожалел о предыдущих годах: сначала зависимости, потом отчуждения, любви из чувства долга и привязанности из зависти, а потом — ужасного чувства облегчения, которое испытал, отойдя от Квэра Через все это я прошел; может, так и должно было быть. Иначе я не оказался бы там, где находился сейчас.

За день до моего отъезда мы вышли прогуляться в последний раз. На следующий день рано утром я должен был ехать в Хитроу, где меня ждала подруга — вдвоем мы собирались на Крит осматривать руины городов четырехтысячелетней давности.

Отец Джо поинтересовался моей подругой.

— Она — итальянка. Вернее, американка итальянского происхождения. Настоящая красавица.

— Блондинка? — оживился отец Джо.

— Нет, она очень умна.

Отец Джо так и не понял шутки.

— Ты женишься на ней?

— Вот уж нет! Одного раза достаточно.

Мы зашли в тень монастыря, и тут меня посетила простая мысль. Настолько простая, что я рассмеялся. Чудесная жизнь в Англии, которую я себе рисовал, начиная работать над «Вылитым портретом», оказалась не просто фантазией, а чистой воды заблуждением. Истинной причиной моего страстного стремления вернуться в Англию был вот этот самый старик, хромающий сейчас рядом. Моей Англией был отец Джо. И я не хотел больше удаляться от моего маячка, особенно так далеко, как в тот вечер в Малибу.

Когда мы вошли на территорию монастыря, отец Джо отпустил мою руку и с трудом взобрался на площадку под одним из крыльев, походившую на галерею. После чего порядком удивил меня, начав энергично топать по ступенькам вверх-вниз; огромные, как у Астерикса, сандалии шлепали по цементному полу.

— Мне прописали это упражнение — десять минут для укрепления бедра.

Я все смотрел, как отец Джо с усилием топает туда-обратно. Видно было, что особой радости он при этом не испытывает.

— Отец Джо, вам нужно разучить марш.

— Отлично! У тебя есть что-нибудь на примете, дорогой мой?

— Одна песенка времен Второй мировой, отец научил. Сначала — мелодия…

Я принялся насвистывать «Марш полковника Боги». Разумеется, отец Джо сразу подхватил мотив.

— Так, а теперь — слова…

«Гитлер с одним яйцом меж ног,

Геринг с двумя, но как горох…»

Отец Джо захохотал — я еще не слышал, чтобы он так громко смеялся.

«Гиммлер — тоже вроде того,

А у бедняги Геббельса вообще ни одного!»

Отец Джо, хохоча, согнулся пополам и хлопал себя по шишковатым коленкам.

— Ох, боже ты мой, о-ей-ей… Ладно, моя очередь! Подсказывай!

Распрямив семидесятипятилетнюю спину и маршируя вдоль галереи, отец Джо грянул:

«ГИТЛЕР С ОДНИМ ЯЙЦОМ МЕЖ НОГ!» Дальше?

— Геринг.

«ГЕРИНГ С ДВУМЯ, НО КАК ГОРОХ!» Моя любимая строчка!

«ГИММЛЕР — ТОЖЕ ВРОДЕ ТОГО!»

«А У БЕДНЯГИ ГЕББЕЛЬСА ВООБЩЕ НИ ОДНОГО!»

Он пропел весь куплет шесть раз, горланя что есть мочи.

Глава пятнадцатая

Девушку звали Карла; ее итальянское происхождение сразу бросалось в глаза; блестящие черные волосы, темные, цвета каштана глаза размером с бейсбольный мяч, смуглая, как молодое вино из изюма, кожа. Осенью 1981-го я сидел в аудитории Университета Чикаго, битком набитой юными неоконсерваторами; тогда-то я и приметил ее. Как меня занесло к юным неоконсерваторам? Подрядился сделать для них кое-какую работенку — я работал на тех, кто больше платил. В то же самое время мне платили иранские эмигранты, выступавшие против шаха и Хомейни, но не поддерживавшие Америку — я помогал редактировать и переводить талмуд под названием «Изречения аятоллы Хомейни».

Группу из калифорнийского университета возглавлял Питер Кон, сын легендарного литагента Сэма Кона. Эти выпускники решили, что их вкладом в дело Мильтона и Роуз Фридманов[62] будет полноформатная пародия на «Уолл Стрит Джорнел». Сэм был моим агентом, и он же посоветовал мне предложить молодежи свои услуги редактора.

Карла закончила Университет Калифорнии, даже состояла в студенческом обществе «Фи Бета Каппа», но к неоконсерваторам, к счастью, не принадлежала. Ее выделяла удивительная красота и чувственность — в Лос-Анджелесе она работала моделью, — однако в тот вечер девушка сидела с кислым, скучающим видом; я решил, что ей надоела деловитая болтовня однокашников. Как потом выяснилось, я угадал; к тому же так она скрывала гипертрофированную неуверенность в себе, странную для такой умной, многого добившейся девушки. Из-за этой неуверенности окружающие недооценивали ее. Может, поэтому отведенная ей в пародийном номере роль оказалась заштатной.