Колизей - Елена Крюкова

Кармен забредает в кабак

Спирали синие, и вихри белых слез,И кольца снега вдеты в мочки… —В распахнутую дверь ворвись, мороз,И ты, безумной крови дочка!

От зимки злые юбки отряхни,Кроваво-красные отливы, —И в зал влети, где гроздьями – огни,Где лишь пирушкой люди живы…

Твое лицо – секира: режет тьму!Процокай, задыхаясь, к стойке,Монету кинь… Воззри на кутерьму,На бивуачный дым попойки…

Никто же не узнал тебя, никто!Ни черного костра волос. Ни раныМеж ребер, под измызганным пальто,Где дышат ветры и бураны…

Красавица, любовница Кармен!Ты не нужна голодной гили.Ты съешь и выпьешь – а возьмут взаменВсе, чем от века люди жили.

Тебя они до косточки сгрызут.Все обсосут, причмокнув, крылья.Скелет – поволокут на Страшный Суд,Сопя, потея от бессилья.

Свободу и любовь сожгут дотла.На мощь, на Красоту таращат зенки.Тебя на утлом краешке столаЗаставят танцевать твое фламенко.

И будешь каблуком ты в доски бить.Попадают все рюмки с красным.И будешь сытых индюков любитьИ битых селезней несчастных.

И будешь ты не яркая Кармен,А просто девка из трактира:Ну, лишку выпила, ну, не встает с колен,И ни гроша не заплатила

За грозную и страшную жратву,Питье – серебряной рекою…

…еще танцую, пью, дышу, живу,От смерти смуглой заслонясь рукою.

Ах, душу рви! Ах, вой, гитара, пой!Сорви все струны в гордом крике!Ах, висельник, останусь здесь, с тобой,Мой мир, солдат, палач, пацан, владыка.

И мне осталась только эта страсть:Покуда лезвие мне под ребро не всадят —Убить. Любить. Успеть. Урвать. Украсть —С цыганской кровью черт не сладит!.. —

Зацеловать, затискать этот мир,Пропитый в закоулках окаянных:Потертый и прожженный весь, до дыр,Любовный, бедный, яростный, – желанный.

Убийство в кабаке

Ах, все пели и гуляли. Пили и гуляли.На лоскутном одеяле скатерти – стоялиРюмки с красным, рюмки с белым,черным и зеленым…И глядел мужик в просторы глазом запаленным.Рядом с ним сидела баба. Курочка, не ряба.На колени положила руки, костью слабы.Руки тонкие такие – крылышки цыплячьи…А гулянка пела – сила!.. – голосом собачьим…Пела посвистом и воем, щелком соловьиным…Нож мужик схватил угрюмый —да подруге – в спину!Ах, под левую лопатку, там, где жизни жила…Побледнела, захрипела: – Я тебя… любила…

Вдарьте, старые гитары! Мир, глухой, послушай,Как во теле человечьем убивают душу!Пойте, гости, надрывая вянущие глотки!Закусите ржавость водки – золотом селедки!Нацепите вы на шеи ожерелья дыма!..Наклонись, мужик, над милой,над своей любимой…Видишь, как дымок дымится —свежий пар – над раной…Ты сгубил ее не поздно. Может, слишком рано.Ты убил ее любовью. Бог с тобой не сладит.Тебя к Божью изголовью – во тюрьму – посадят.Я все видела, бедняга… На запястьях – жилы…Ты прости, мой бедолага, – песню я сложила.Все схватила глазом цепким, что ножа острее:Рюмку, бахрому скатерки, выгиб нежной шеи…Рыбью чешую сережек… золото цепочки…Платье, вышитое книзукрови жадной строчкой…Руки-корни, что сцепили смерти рукоятку…На губах моих я помню вкус кроваво-сладкий…

Пойте, пейте сладко, гости!Под горячей кожей —О, всего лишь жилы, кости, хрупкие до дрожи…Где же ты, душа, ночуешь?!Где гнездишься, птица?!Если кровью – захлебнуться…Если вдрызг – разбиться…Где же души всех убитых?!Всех живых, живущих?!..Где же души всех забытых?!..В нежных, Райских кущах?!..Об одном теперь мечтаю: если не загину —Ты убей меня, мой Боже, так же —ножом в спину.

«С клеенки лысой крохи стерли…»

С клеенки лысой крохи стерли.Поставили, чем сбрызнуть горло.Вот муравейник, дом людской:Плита и мышка под доской.Виньетки вьюжные, надгробные.Кухонный стол – что Место Лобное:Кто выпьет тут – сейчас казнят.Кто выйдет – не придет назад.Вы, дворники, мои ребята.Истопники, мои солдаты.Пила я с вами до заката.Я с вами ночку пропила.Лазурью глотку залила.Спалила ртутью потроха!Я сулемой сожгла – дыха…Цианистый я калий – ем!Рассвет. Лопаты и меха.Рассвет. А ну его совсем.

Свадьба в кабаке

Я на свадьбе гуляю нынче —на чужой, ох, не на своей!И сверкает жемчужная низкау меня меж шальных грудей.

Груди белые все в морщинах.Не сочту я злобных морщин.Вся шаталась, как в бусах, в мужчинах!..Вот и нету со мной мужчин.

Эта жизнь, как голодная крыса,то укусит, то юркнет в щель…Уходящую – надобно сбрызнуть.Пусть ударит в голову хмель.

Как лелеяли, как ласкали!..Вместо рук – гудит пустота.Меж серебряными вискамисмерть мою целую в уста.

Как невеста красива, Боже.Как сияет белая ткань.Как она на меня похожа.Эта нищенка, эта дрянь.

Те же серьги до плеч – для соблазна.Тот же алый рот – для греха.И такою же зверью несчастнойсмотрит ввысь головы жениха.

Жизнь – крутая, святая сила.Для любви раздвинь ложесна.А потом распахнет могилудля тебя только Смерть одна.

И забьешься в крик, разрываякружевную, до пят, фату:Я живая! Бог, я живая!..Не хочу идти в пустоту!..

Жить хочу!..…В головах постлать быэтой девочке – поле, снег.Все гремит последняя свадьба.На подносах уносят век.

И я, вусмерть пьяная, плачу,оттого, как свет этот груб,и в ладонях моих горячих —лик, целованный сотней губ;

и я рюмку себе наливаюда под самое горло огня:Господи, пока я живая,выдай Ты за Себя меня.

«Ах, девочка на рынке…»

Ах, девочка на рынке,В кулаке – гранат!Давай гулять в обнимку.Пусть лешаки глядят.

Плещи в меня глазами —В них черное вино.Дай мне пронзить зубамиКровавое зерно.

А зерна снега валят,Крупитчаты, крупны…Твой роттвой плод захвалит!

Раскупят! О, должны!..

И деньги искрят, льютсяВ смуглявину руки —За счастье жизни куцей,За сладкий сок тоски.

Василий Блаженный

Напиться бы, ах, напиться бы,напиться бы – из горсти…В отрепьях иду столицею.Устала митру нести.Задохлась!.. – лимон с клубникою?!.. —железо, ржу, чугуны —тащить поклажей великоюна бешеной пляске спины.Я выкряхтела роженочка —снежок, слежал и кровав.Я вынянчила ребеночка —седую славу из слав.Какие все нынче бедные!Все крючат пальцы: подай!..Все небо залижут бельмами!.. —но всех не пропустят в Рай.

А я?.. Наливаю силоюкандальный, каленый взгляд.Как бы над моей могилою, в выси купола горят.Нет!.. – головы это! Яблоки!Вот дыня!.. А вот – лимон!..Горят последнею яростьювсех свадеб и похорон.Пылают, вещие головы,власы – серебро да медь,чернеющие – от голода,глядящие – прямо в смерть!Шальные башки вы русские, —зачем да на вас – тюрбан?!..Зачем глаза, яшмы узкие,подбил мороз-хулиган?!..Вы срублены иль не срублены?!..

…Ох, Васька Блаженный, – ты?!..Все умерли. Все отлюблены.Все спать легли под кресты.А ты, мой Блаженный Васенька —босой – вдоль черных могил!Меня целовал! Мне варежкипоярковые подарил!Бежишь голяком!.. – над воблоюсмоленых ребер – крестанаживка, блесна!.. Надолго ликрестом я в тебя влита?!Сорви меня, сумасшедшенький!Плюнь! Кинь во грязь! Растопчи!Узрят Второе Пришествие,кто с нами горел в ночи.Кто с нами беззубо скалился.Катился бревном во рвы.Кто распял. И кто – распялилсяв безумии синевы.

А ты всех любил неистово.Молился за стыд и срам.Ступни в снегу твои выстыли.Я грошик тебе подам.Тугую, рыбой блеснувшуюпоследнюю из монет.Бутыль, на груди уснувшую:там водки в помине нет.Там горло все пересохшее.Безлюбье и нищета.Лишь капля, на дне усопшая, —безвидна тьма и пуста.А день такой синеглазенький!У ног твоих, Васька, грязь!Дай, выпьем еще по разику —смеясь, крестясь, матерясь —еще один шкалик синего,презревшего торжество,великого,злого,сильногобезумиятвоего.

«Ты вскинул бокал темно-красного…»