Две половинки райского яблока - Инна Бачинская

Клермон поднялся с кресла, отшвырнув его от себя. Жидкие длинные волосы его стояли дыбом, искрясь и потрескивая. Плешь побагровела, что выглядело странно при мертвенной бледности лица. Вид у него был отталкивающим. Он бросился к двери и исчез, громко захлопнув ее за собой.

– Животное! – произнес господин Романо с отвращением. Он взглянул на Флеминга: – Похоже, мы остались без летописца, Грэдди?

Флеминг только вздохнул. Сцена судилища произвела на него гнетущее впечатление. С юридической точки зрения она ни к чему не привела и была лишь эмоциональной разрядкой. Преступник не сознался, и кто такой Галерейный Призрак, они как не знали, так и не знают. Лучше бы он сам побеседовал с Клермоном по всем правилам искусства ведения допроса. Господин Романо понял.

– Черт с ним, Грэдди, с этим Призраком, – он махнул рукой. – Что-то я притомился. Видимо, настало время собирать камни и приниматься за мемуары. А что еще остается такому старику, как я? – Он помолчал немного, потом сказал с тоской: – Но если бы ты знал, Грэдди, как не хочется стареть! Неужели ничего больше нет впереди, а, Грэдди?

– Татьяна, я была у Жоры! – сказала я в телефонную трубку.

– Не может быть! – закричала Татьяна. – Что случилось?

– Шеба пообещала вернуть его, ну и… вернула.

Долгое молчание воцарилось на той стороне. Татьяна молчала, осторожно дыша в трубку. Видимо, решила, что я сошла с ума.

– Натка, ты… это, – наконец пробормотала она. – Хочешь, я приеду? Прямо сейчас? Ты не голодная? Может, захватить чего?

– Не нужно. Я все равно хочу умереть.

– Подожди, я сейчас приеду! – Татьяна испугалась не на шутку, и мне стало стыдно.

– Я пошутила, – сказала я, но она не поверила. Театр был у нее в крови.

– Никому не открывай! – прокричала Татьяна напоследок. – Я сейчас! Лечу!

Не успела я положить трубку, как телефон зазвонил снова. «Жора?» – обожгла мысль. Но это был не Жора. Это был Ханс-Ульрих Хабермайер. Он звонил, чтобы поблагодарить меня за доктора… как его? Доктор Сорока? Ну да, доктор Сорока! Замечательный доктор, который вылечил мальчика. Элса передает привет и благодарность. Мельком поинтересовался, что я делаю завтра вечером. И если свободна, то не окажу ли ему честь поужинать с ним в «Английском клубе». Я ответила, что свободна и окажу честь, смутно представляя себе, что там вполне может оказаться Жора, и… так этому гаду и надо!

Хабермайер радостно расшаркался. Тут мне пришло в голову, что в качестве подопытного кролика я не состоялась и, по идее, больше не нужна ему. А что же тогда? Зачем я ему? Чего он хочет теперь? Я задумалась, сидя с трубкой в руке. Получалось, что интерес его на сей раз исключительно человеческий, а не профессиональный. Может, он… Я вспомнила взгляд Хабермайера… Вспомнила, как сказала Татьяне, что, ни минуты не раздумывая, отправилась бы с ним на край света… Вспомнила, как вдохновенно врала Жоре о нашем с Хансом-Ульрихом романе и уверяла, что тот классный любовник… Меня обдало жаром. Я словно увидела перед собой крупные, очень белые зубы Хабермайера, его чуть неровную улыбку… серебряные искры в глазах… Вспомнила, как он сказал: «Как печально, когда умирает зонт!» Кто еще способен так сказать? Вспомнила его теплую руку… Боже, какая дура! И слепому видно, что происходит!

Тут примчалась взмыленная Татьяна с сумками еды. Ее несколько удивило мое возбужденное состояние – она, видимо, ожидала увидеть меня на смертном одре с пузырьком яда в остывающей руке.

– Рассказывай! – потребовала она, расставляя снедь на кухонном столе.

Я достала купленную позавчера бутылку белого вина. В течение следующего получаса я отчитывалась о визите к Жоре.

– Я же предупреждала! – переживала Татьяна. – Я же говорила тебе… И цыганка говорила! Надо было держаться. Не поддаваться на его подлые подходы, довести до точки кипения и… вернуться в замок на белом коне!

Я только вздохнула. Если бы я была бездушной куклой, я бы так и сделала. Но я ведь не бездушная кукла! Я живая женщина, и если… если Жора целует меня, я отвечаю! Я отвечаю ему, и черт подери всю женскую мудрость! Не хочу я такой мудрости – ловушки, капканы, интриги, разжигание ревности… Стоп? Разве это не то, что я делаю, поминая все время Хабермайера? Не понимаю, не знаю… Совсем запуталась.

– Если он еще раз позвонит, – наставляла мудрая Татьяна, – не соглашайся. Ни за что не соглашайся! Скажи, что ужинаешь с… Хабермайером!

Я обалдело уставилась на Татьяну. Она, как часто бывало и раньше, снова попала в десятку.

– Кстати, – сказала я, – завтра я ужинаю с Хабермайером. В «Английском клубе».

– А Жора? – поразилась Татьяна.

– Жора не зовет меня ужинать в «Английский клуб». Он вообще никуда меня не зовет.

– А где кот? – спросила вдруг Татьяна ни с того ни с сего, оглядываясь по сторонам.

– Сидит с Шебой. Он со мной не разговаривает. Я закрыла его в ванной вместо того, чтобы выпустить на балкон, где собрались другие коты и выли на луну. Кстати, ты заметила, какая сегодня ночью была луна? И вообще, Хеллоуин на дворе, помнишь?

– На луну воют собаки, – ответила Татьяна. – Вчера Васька Гордик шлялся по театру в маске черепа с сигарой и в котелке. Наскочил на Приму в темном коридоре… Теперь ходит с фингалом, да еще его и разбирать будут на собрании за хулиганскую выходку. А что, разве сейчас полнолуние?

– Это, наверное, была не Луна, а какая-нибудь другая планета. Может, Уран или даже Плутон, – сказала я. – И она опустилась к моему балкону… Наверное, Хабермайер устроил по знакомству.

– Что у тебя с Хабермайером? – тут же спросила Татьяна.

– А что может быть у нормальной женщины с Хабермайером? Любовь, конечно. Не дружба же!

– Я серьезно!

– Да ровным счетом ничего. Хабермайер не сегодня завтра уедет. Жора тоже уедет. И господин Романо уедет. И вся его команда уедет с ним. И останемся мы с Анчуткой и Шебой…

– А я?

– И ты с нами. И вряд ли получится на белом коне. И все вернется на круги своя. Наверное, придется проситься обратно в Банковский союз. Это – моя надежная синица в руках.

Татьяна молча разлила вино, даже потрясла бутылку, чтобы все до последней капли…

Около десяти вечера позвонил Флеминг и спросил, нет ли у меня знакомого расторопного молодого человека, знакомого с компьютером и способного фотографировать.

– А где Клермон? – спросила я.

– Я и забыл, Наташа, что у вас сегодня выходной и вы еще ничего не знаете. Клермон оставляет нас. По-моему, уже завтра.

– А что случилось?

– Не знаю толком, – ответил Флеминг. – Какие-то семейные дела.

– А вы уже нашли вещь Якушкиных? – брякнула я, не подумав.

На той стороне воцарилось долгое молчание.

– Откуда вам известно об… этой вещи? – наконец отозвался Флеминг.

– От Хабермайера.

– А… что он сказал?

– Сказал, что тоже ищет ее.

– Когда он вам это сказал?

– Позавчера.

– А вчера вы его не видели?

– Не видела, – ответила я. – Он, кажется, тоже уезжает.

– Он сказал вам, что уезжает?

– Не буквально, – промямлила я, проклиная себя за болтливость. Тон Флеминга мне не нравился, равно и как его странная настойчивость. «Мне так показалось… А ведь они соперники, – пришло мне в голову. – Ежу понятно».

– Ну, так что с парнем? – спросил Флеминг.

– С каким парнем? – не поняла я.

– Вместо Клермона.

– У меня есть один знакомый, но он исчез… – начала я объяснять.

– Давайте адрес, – перебил меня Флеминг.

– Проспект Мира, девятнадцать…

– Адрес электронной почты, – Флеминг издал смешок. – Я ему напишу.

– Но у меня нет… Подождите! Адрес должен быть у вас, Грэдди. Вы писали мне на его адрес, помните? Приглашали на интервью. Ну конечно!

– А! Спасибо, Наташа. Мы его разыщем. Люди, у которых есть электронный адрес, просто так не исчезают. Кстати, я давно уже собирался…

В этот момент Татьяна включила музыку, и Флеминг споткнулся на полуслове. И тут же спросил:

– Вы не одна?

– Не одна, – ответила я, собираясь объяснить ему, что у меня в гостях подруга, но он сразу же пожелал мне спокойной ночи и повесил трубку.

Разговор с Флемингом оставил у меня странный осадок. Он хотел о чем-то спросить… Но не спросил, так как я была не одна. И пожелал спокойной ночи, и было в его тоне что-то… обычный сарказм? Я вспомнила, что обещала ему посмотреть значение слова «проруха». Или не только сарказм? Я почувствовала досаду на этого застегнутого на все пуговицы англичанина. Холодный, бесчувственный, чопорный… Единственная человеческая черта – чувство юмора, причем вывернутое наизнанку. Бревно! Не понимаю, как Гайко может с ним дружить…

– Кто это? – крикнула Татьяна из кухни, стараясь переорать музыку.

– Флеминг! – крикнула я в ответ.

– Так поздно?

– По делу, – ответила я, появляясь на пороге кухни. – Только не спрашивай, что у меня с ним!