Две половинки райского яблока - Инна Бачинская

– А что у тебя с ним? – немедленно спросила Татьяна.

– Любовь, конечно, – ответила я. – Что же еще? Наливку будешь? – предложила я. – Мамину еще, вишневую. Сейчас достану с антресолей. – Мне как никогда хотелось напиться… Упиться в хлам, как говорит один известный писатель. Вишневая наливка – продукт нежный, домашний, но забирает круто, как и все ликеры.

Когда мы окончательно наклюкались, Татьяна вдруг сказал:

– Да брось, Натка, какой-то секретаришка… подумаешь!

– Это ты о ком? – удивилась я.

– Да об этом, застегнутом на все пуговицы… Тоже мне, герой-любовник!

– Татьяна, хватит пить, – сказала я, отнимая у нее стакан. – Что ты несешь… Какие пуговицы? И вообще… уже пора спать.

– А луна? – вспомнила Татьяна. – Хочу посмотреть на луну!

И мы пошли на балкон смотреть на луну…

Глава 26

Момент истины

– Джузеппе, а если это все-таки Хабермайер? – спросил на другое утро Флеминг, входя в спальню господина Романо.

– Насколько я помню, мы с тобой рассматривали подобный вариант, и ты сказал, что тевтонец слишком заметная фигура. Помнишь?

– Помню, но… имеет человек право передумать или нет? Он явился сюда неспроста, он тоже охотится за вашим… артефактом. А если сопоставить некоторые даты… Вы были в Бонне около трех лет назад, а точнее, в конце апреля, встретили случайно своего старого знакомого, отметили на радостях встречу и поделились мыслями об артефакте. Очень неосмотрительно с вашей стороны, должен заметить. Этот человек оказался учителем нашего Хабермайера и, умирая, рассказал ему обо всем. И… внимание, Джузеппе! Спустя три месяца на сцене появляется Галерейный Призрак! Существо, которое способно просочиться в замочную скважину и пройти незамеченным мимо сотни свидетелей. Идущее по вашим пятам, знающее обо всех ваших планах, нахально перебегающее вам дорогу…

– Но зачем? – вскричал господин Романо. – Зачем Хабермайеру перебегать мне дорогу? Зачем ему грабить музеи, моих друзей и незнакомых арабских шейхов? Зачем ему карта Персидского залива?

Флеминг задумался. Наконец признал:

– Не знаю, Джузеппе. Возможно, есть некая цель, неизвестная нам. Что мы вообще знаем о магах? Об их логике? Образе мышления?

– Тут вопрос даже не логики, а целесообразности, – заметил господин Романо. – А что, если… Послушай, Грэдди, а давай пригласим его сюда и заставим выложить карты на стол!

– Как можно заставить Хабермайера выложить карты на стол? – усомнился Флеминг. – Он сам может заставить кого угодно… сделать что угодно.

– Не знаю. Посмотрим. Проведем переговоры, заключим соглашение о совместном… пользовании. В конце концов, кто раскопал всю эту историю? Попытаемся воззвать к его совести, наконец!

– А вы бы на его месте… – начал было Флеминг и выразительно замолчал.

– Не знаю, – искренне ответил господин Романо. – Вряд ли. Но ведь ничего другого нам не остается? Тот тип… вчера, в лесу – здоровенный, как Кинг-Конг, а Хабермайер тоже не маленький. Кроме того, говорил он по-французски с акцентом – значит, не француз. Команды отдавал резко… а у немцев милитаризм в крови.

– Все это косвенные улики, – заметил Флеминг.

– Ты против?

– Не против, – ответил Флеминг. – Отчего не попробовать… перед тем, как вы, Джузеппе, удалитесь сочинять мемуары, – прибавил он, протягивая руку к телефону.

Господин Романо только хмыкнул.

Хабермайер появился с последним, одиннадцатым ударом часов на городской площади. Он учтиво поклонился и спросил:

– Надеюсь, я не заставил вас ждать?

«Твердый орешек, – подумал Флеминг, рассматривая рослого немца. – Такого не расколешь… с кондачка».

Ханс-Ульрих, по своему обыкновению, был в черном. Вместо белого фрака для приемов, в котором господин Романо и Флеминг видели его в последний раз, на нем были черные джинсы, черный тонкий кашемировый свитер и черная кожаная куртка. Только тяжелый шелковый шарф, небрежно обернутый несколько раз вокруг шеи, был серым.

Флеминг при виде Хабермайера испытал двойственное чувство – маг нравился ему и в то же время не нравился. Сомнительная профессия, несколько театральная внешность, подчеркнутая вежливость и выправка, почти военная.

«Наверное, бегает по утрам, – думал Флеминг. – И пьет томатный сок… без водки. Но лицо открытое, честное, доброжелательное… если это только не культивированный имидж на потребу публики. И женщины летят, как мухи на мед… наверное».

Господин Романо предложил гостю сесть, и Хабермайер уселся в кресло – то самое, в котором вчера сидел подсудимый Клермон. Выжидательно посмотрел на господина Романо. Перевел взгляд на Флеминга.

– Уважаемый Ханс-Ульрих, – начал господин Романо, – я предлагаю отбросить дипломатию и поговорить начистоту.

Хабермайер кивнул в знак согласия.

– Я думаю, – продолжал господин Романо, – что у нас есть ряд вопросов, которые мы хотели бы задать друг другу. Мы готовы ответить на любой ваш вопрос, Ханс-Ульрих. И рассчитываем на готовность к сотрудничеству также с вашей стороны. – Он значительно помолчал. – Мой первый вопрос, – произнес господин Романо через долгую минуту, во время которой он сверлил Хабермайера подозрительным взглядом. – Как вы оказались в этом городе? Насколько мне известно, вы все больше по столицам… гастролируете. Что заставило вас приехать именно сюда?

Хабермайер с улыбкой смотрел на господина Романо и не спешил отвечать.

– Это длинная история, – сказал он наконец. – Вам, наверное, известно, Джузеппе, что около двух лет назад скончался мой старый учитель Бальбуро, замечательный человек и первоклассный специалист… в нашей области. Он был не только моим учителем. Он был моим крестным отцом, если можно так выразиться. Вы были с ним знакомы, Джузеппе, не правда ли? От вас он узнал о… некой вещи, принадлежащей вашим предкам и находящейся в этой стране. Названия города он, правда, не знал.

– Вы следили за нами? – спросил Флеминг.

– Да, – ответил Хабермайер немного сконфуженно. – И последовал за вами… сюда. Бальбуро взял с меня слово, что я попытаюсь разыскать эту вещь. Я, должен заметить, сначала отнесся к его рассказу довольно скептически. Но чем больше я думал, чем больше копался в источниках, тем больше приходил к выводу… Нет, не так! Тем больше я привыкал к мысли, что вещь эта – Бальбуро называл ее «артефактом» – существует в природе. – Он помолчал и добавил уже другим тоном – деловитым и собранным: – Я бы тоже хотел спросить у вас, Джузеппе…

– Постойте, Хабермайер, – перебил немца господин Романо. – Вы последовали за нами сюда… зачем? Что вы собирались делать дальше? Ходить за нами по пятам? Подглядывать за нами днем и ночью? Вырвать добычу из наших рук?

– Если честно, – сказал Хабермайер, – я и сам не знаю, что собирался делать. Четкого плана у меня не было. Я думал поискать тайник в старом доме, если он еще сохранился. Или… где обычно прячут ценные вещи? В фамильном склепе. Посмотреть в музеях. Ведь вещь эта ничем не примечательна. Может, думал я, она валяется среди всякого хлама в запасниках городского музея, и никто даже не догадывается, что это такое. Вы спросили, Джузеппе, не собирался ли я вырвать добычу у вас из рук… – Он усмехнулся и пожал плечами. – Хороший вопрос!

«Это он! – вдруг подумал Флеминг. – Больше некому!»

– Если вы позволите, я тоже хотел бы спросить, – повторил Хабермайер. – Эта семья, Якушкины, действительно ваши родственники?

Господин Романо взглянул на ухмыляющегося Флеминга.

– Нет. Если честно, не родственники. – Признание далось ему с трудом. – Я объявил себя их родственником для того, чтобы… как бы вам это сказать… чтобы избежать лишних вопросов. Я не хотел объяснять, что купил архив одного известного дипломата на аукционе, что нашел среди бумаг дневник его жены Софи Якушкиной. Бумаги этого человека меня очень интересовали, я собирался привести их в порядок, возможно, издать в силу цеховой солидарности, но взял в руки дневник этой удивительной женщины, Софи, урожденной Якушкиной, последней из старого рода… и все забыл. Она уехала отсюда совсем молоденькой девушкой в семнадцатом году, мечтала вернуться, посмотреть на старый дом, который прекрасно помнила, но не получилось. Софи объездила с мужем весь мир, долго жила в Латинской Америке, Индии, даже Африке. Последние тридцать лет после смерти мужа она оставалась в Риме и умерла недавно в возрасте ста трех лет. Согласно завещанию, имущество было выставлено на аукцион, вырученные деньги переданы в некую благотворительную организацию. Я не претендую на наследство, Ханс-Ульрих, да и какое наследство! Исключительно чтобы не объяснять все это…

– …и не возбуждать досужее любопытство, – вставил Хабермайер. – Понимаю. Вы назвались последним из рода Якушкиных, иначе было бы трудно объяснить, зачем вы явились сюда, не так ли? – Он, улыбаясь, смотрел на господина Романо. Тот слегка порозовел под насмешливым взглядом немца.