Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш (сборник) - Жорж Сименон

– Думаю, больше всего они боятся журналистов. Именно поэтому принято столько мер предосторожности. Забавно, мы с женой пьем кофе «Бальтазар». Кто бы мог подумать…

Из дома, видимо, много звонили, так как часто слышались щелчки соединения и телефонные звонки.

– Если вас прислал ваш комиссар, я могу пойти доложить, что вы ждете.

– Не стоит.

Инспектор пожал плечами. Он уже ничего не понимал. Увидев, что Мегрэ проглотил пилюлю, осведомился:

– Нездоровится?

– А вы не знаете, как все это началось?

– Что именно?

– Вы были на набережной Орфевр?

– Да. Я как раз собирался в засаду в квартале Ла-Виллет. Комиссар Бародэ в это время допрашивал одного типа.

– Невысокого, в клетчатом костюме?

– Да. Ловкий парень.

– И комиссару позвонили?

– Нет. Его вызвал к себе главный. В это время я присматривал за парнем. Такой весельчак! Попросил у меня сигаретку, а я их не курю.

– А дальше что?

– Когда месье Бародэ вернулся, то снова заперся ненадолго с этим парнем в клетчатом костюме, а нам велел быть готовыми к выезду.

– Кому – вам?

– Ребятам из бригады. Нас трое, не считая комиссара. Двое других в доме. Тот, что копал – Баррэр, его недавно подстрелили. Месяц назад, при задержании поляка на улице Коленкур.

Для Мегрэ было важно каждое слово. Он представлял себе кабинет инспекторов, дружеское покровительство Бародэ, который ласково называл их «ребятишками».

Почему с ним так несправедливо обошлись? Разве он совершил какую-то ошибку? Или, может, не так взялся за дело? Разве он не старался действовать как можно осторожнее?

Покидая бульвар Ришар-Ленуар, комиссар Ле Брет сделал вид, что дает ему карт-бланш. А сам бросился на набережную Орфевр? А потом, возможно, приехал сюда?

– Дворецкий признает себя виновным?

– Насколько я понял, да. Во всяком случае, физиономия у него неприятная.

– Я уже ничего не понимаю.

– А почему вы считаете, что должны что-то понимать?

Это был, наверное, первый настоящий урок скромности, который получил Мегрэ. Инспектор был старше его, ему уже было за тридцать. В нем ощущалось спокойствие и нечто вроде безразличия, свойственного много повидавшим людям. Он курил свою трубку мелкими затяжками, не пытаясь прислушиваться к разговорам, доносившимся из дома.

– В любом случае это лучше, чем сидеть в засаде бог весть сколько времени в каком-нибудь тупике Ла-Виллет.

У тротуара остановился автомобиль. Оттуда выскочил молодой врач с темной бородкой, держа в руке чемоданчик. Мегрэ узнал его по фотографиям из газет. Это был доктор Поль, судмедэксперт, уже почти знаменитость.

– Где все?

– Сюда, доктор. Труп в саду, но, думаю, вы сначала хотите переговорить с прокурором?

Все проникали в святая святых, кроме Мегрэ, обреченного стоять у ворот.

– Вот увидите, – произнес инспектор, – в газетах этому посвятят всего три строчки.

– Почему?

– Потому!

И действительно, вечером в «Пресс» можно было прочесть:

«В ночь с 15 на 16 этого месяца в частный особняк семьи Жандро-Бальтазар на улице Шапталь проник грабитель. Дворецкий Луи Вио, пятидесяти шести лет, уроженец Ансеваля, Ньевр, убил его выстрелом в грудь».

Мегрэ в это время лежал с температурой тридцать девять, и мадам Мегрэ не знала, как выпроводить флейтиста, который сидел в спальне и более чем когда-либо был похож на потерявшегося пса.

Глава 9

Обед за городом

Это продлилось три дня. Сначала он надеялся, что свалится всерьез и надолго, и это заставит их помучиться. Но все, что он обнаружил у себя в первое утро, осторожно открыв глаза, был обычный насморк.

Тогда он решил сжульничать. Даже перед своей женой было нелепо лежать в постели с насморком, и он принялся стонать, кашлять, жаловаться на боли в груди.

– Я поставлю тебе горчичник, Жюль. Это поможет избежать бронхита.

Она по-прежнему была жизнерадостна и нежно ухаживала за ним. Можно даже сказать, что она его холила и лелеяла. Тем не менее его не покидало ощущение, что она обо всем догадывается.

– Входите, месье Минар, – донесся ее голос из прихожей. – Нет, ему не стало хуже. Просто не слишком утомляйте его, хорошо?

Это означало, что она включилась в игру.

– Какая температура? – озабоченно спросил флейтист.

– Не очень высокая.

Мадам Мегрэ специально не называла цифру, поскольку она была скорее ниже тридцати семи, чем выше.

Она обожала готовить травяные настои, ставить влажные компрессы, варить бульоны и взбивать яйца с молоком. Она также любила тщательно задергивать шторы и ходить на цыпочках, иногда приоткрывая дверь, чтобы убедиться, что он спит.

Бедняга Минар, ставший нежеланным гостем! Мегрэ злился на себя. Флейтист ему нравился, и он был бы просто счастлив доставить ему удовольствие.

Музыкант приходил к девяти-десяти часам утра. Он не звонил в дверь, а осторожно скребся в нее на тот случай, если Мегрэ еще спит. Затем раздавался его шепот, и он входил в комнату, прижимаясь к двери, и робко приближался к кровати.

– Нет-нет, не вставайте! Я просто зашел узнать, как дела. Может быть, вы мне что-нибудь поручите? Я с радостью вам помогу!

Речь уже не шла о том, чтобы играть в детектива. Он был готов оказать любую услугу. Мадам Мегрэ он тоже предлагал свою помощь.

– Давайте я схожу за покупками? Я в этом хорошо разбираюсь, можете не волноваться.

В итоге он «на секундочку» усаживался на краешек стула у окна и оставался там на несколько часов. Если ему начинали задавать вопросы о жене, он бойко отвечал:

– Это не имеет значения.

Вечером он забегал уже во фраке, перед тем как отправиться на работу. Теперь он играл в бальном зале на бульваре Сен-Мишель, и не на контрабасе, а на корнет-а-пистоне[14], что, наверное, было не так-то просто, судя по розовому следу у него на губах.

Каждое утро Ле Брет присылал за новостями дежурного из комиссариата. Консьержка была очень разочарована: она знала, что ее жилец – государственный служащий, но он никогда не говорил ей, что работает в полиции.

– Комиссар просил передать, чтобы вы как следует лечились и ни о чем не беспокоились. Все в порядке.

Он лишь глубже зарывался в свою влажную постель, вдыхая умиротворяющий запах пота. Это был один из способов погрузиться в себя. Он еще не знал, что со временем это войдет у него в привычку и он часто будет так поступать в моменты уныния или затруднений.

Сбой происходил почти по команде. Мысли утрачивали ясность и начинали путаться, как в лихорадочном бреду. Он мягко проваливался в полудрему, и реальность приобретала новые формы, переплетаясь с детскими воспоминаниями; свет и тени в комнате тоже играли в этом свою роль, вплоть до цветов на обоях, запахов с кухни и приглушенных шагов мадам Мегрэ.

Он начинал все время с одного и того же момента, расставлял персонажей, словно шашки на доске: старого Бальтазара, Жандро, отца, Лиз и Ришара, замок д’Ансеваль, Луи, Жермен, маленькую служанку Мари.

Он передвигал их, менял местами. Затем наступал черед Ле Брета, который, покинув квартиру на бульваре Ришар-Ленуар, садился в свою коляску и бросал кучеру: «Набережная Орфевр».

Интересно, как он обращался к большому боссу, Ксавье Гишару, – на «ты»? С этой минуты Мегрэ начинал волноваться. Что говорил ему Ле Брет в просторном кабинете, в котором Мегрэ был всего пару раз и который был для него самым волнующим местом на свете?

«Мой секретарь, этот молодой человек, которого вы мне рекомендовали, занимается одним делом. У меня не было другого выхода, как поручить расследование ему. Боюсь, он наломает дров».

Мог он такое сказать? Вполне возможно. Ле Брет был прежде всего светским человеком. Он каждое утро занимался фехтованием в клубе Оша, посещал салоны, присутствовал на всех премьерах, и его светло-серый цилиндр виднелся на лучших местах ипподрома.

Но Ксавье Гишар?.. Он же дружил с отцом Мегрэ, они были людьми одного круга. Он жил не в престижном Монсо, а в небольшой квартире Латинского квартала, и обществу красивых дам предпочитал чтение книг.

Нет, он не был способен ни на подлость, ни на компромисс!

Однако он вызвал Бародэ. Какие указания тот получил?

И если все было именно так, то разве потому, что Мегрэ в чем-то ошибся? Да, он не закончил свое расследование. Он не знал, кто стрелял в графа. Не знал также, почему. Но он бы к этому пришел.

У него было чувство уверенности, что он проделал хорошую работу в короткий срок. Доказательством служило то, что его комиссар испугался.

Тогда почему?

Газеты уже не писали об этом деле. Его попросту замяли. Тело Боба, наверное, отвезли в морг на вскрытие.

Он снова видел себя во дворе улицы Шапталь, позади всех этих господ, которые не обращали на него внимания. Бародэ, не знавший Мегрэ в лицо, должно быть, принял его за кого-то из домашних. Прокурор, следственный судья и секретарь считали его человеком Бародэ.