Пейзаж с парусом - Владимир Николаевич Жуков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В окно с улицы тянуло разогретым асфальтом, запахом пыли и свежей листвы; шаркали подошвы, слышались невнятные голоса, их перебил гул автомобильного мотора, и снова шаги, голоса, шелест деревьев. Люсе, видно, наскучила тишина в комнате, и она, прежде прилежно склоненная над рукописью, стала ныть, доказывать Травникову, что он напрасно заставил ее делать статью про новый метод лечения мигрени: редколлегия пошлет подальше, да и в Минздраве не завизируют, потому что метод, утверждала Люся, вполне шаманский.
Он потом вспоминал этот вечер — распахнутое окно с подсунутым под раму скоросшивателем, и солнце, и притворно-жалостливый голос Люси, вспоминал, как привычно перебрасывался с нею словами, велел не мешать, а заодно поучал: настоящие работники сначала делают, а потом выясняют, что да как и что в конце концов получится, и Люся наконец утихомирилась, скрылась за своей бумажной баррикадой, а он почти управился с заметками, на минуту оторвался от них, сбегал в секретариат — попросить, чтобы удержали по возможности в субботнем номере статью об исследованиях на Марсе, даже поплакался, напомнил, что статья три раза слетала, автор грозится забрать свое сочинение, и по дороге заскочил в библиотеку, проверил, в каком году в России пошел первый поезд. А когда вернулся в отдел, вот тогда Люся и сказала, что ему звонил иностранец.
Он сначала не понял, не придал значения Люсиным словам — иностранных авторов отдел не печатал, было на памяти несколько звонков зарубежных корреспондентов, но это давно, спрашивали обычно подробности какой-нибудь заметки, адрес и телефон автора, и он с ходу отсылал их в МИД, так что, объявись опять любопытный из «Нью-Йорк таймс» или вроде того, Люся так бы и сказала, а тут — «иностранец». Он снова посоветовал Люсе не отвлекаться и ругнул себя заодно — забыл проверить в библиотеке год рождения Фарадея — и снова вскочил со стула, дернул за ручку двери, но тут телефонный звонок догнал его.
— Где заметки? — раздался в трубке хмурый, не терпящий возражений голос ответственного секретаря, хотя еще пять минут назад тот смеялся, поправлял: статья, та, субботняя, «слетала» не три, а всего один раз, и потому-де не страшно, если еще подождет. — Давай, давай, старик, — настаивала трубка, — мне надо сегодня пораньше скрыться.
— Подгонять я сам умею! — Травникову пришлось вот так отрезать, хотя заметки были готовы; чтобы не садились на шею, не думали, что он горазд работать только из-под палки. — Да, да, сами начальники… Взгляни на часы и увидишь, что по графику у меня есть еще три с половиной минуты. — И он подмигнул Люсе, выглянувшей из-за папок и бумаг: умею, да? — и начисто забыл об «иностранце».
Год рождения Фарадея выяснил по дороге в секретариат, отнес заметки и вернулся довольный, поглядел на электрические часы над дверью — наверное, еще можно заняться письмами… Или нет, подумал, лучше посмотреть бумаги насчет оптухинских изобретений, вдруг тот и вправду сегодня придет. Теперь-то совсем негоже будет сесть в галошу…
— Опять иностранец звонил, — сказала Люся.
— Мне?
— А то кому же. Видно, очень нужны. Даже телефон оставил. — Она подняла листок к близоруким глазам: — 298-19-52.
— Нет уж, дудки, — перебил он. — У советских собственная гордость… А почему ты думаешь, что звонил иностранец? Он, что, так и представился?
— Акцент, — обиделась Люся. — Разве по акценту трудно отличить?
— Ну и кто же он — японец, индус, американец?
— Эскимос! — Люся обиделась еще сильнее. — Я же не говорила, с каким он акцентом! Ясно, что не русский, не наш, в общем…
Она не успела договорить: телефон зазвонил снова, и она, Люся, первой успела снять трубку — на том аппарате, что стоял у нее на столе. Ответила и гордо посмотрела на Травникова:
— Можете удостовериться.
Удостовериться, что говорил иностранец, было действительно нетрудно: довольно молодой голос тяжело перекатывал согласные, выстраивал все падежи на манер именительного, а по кратким всплескам окончаний вполне точно угадывался немец. Он назвал Травникова «товарищем», и это обязывало отнести его скорее всего к гражданам ГДР. Выяснилось также, что с ним, с этим немцем, надо срочно увидеться — он бы заехал к Травникову в редакцию сам, но, во-первых, боится заблудиться, а во-вторых, у него всего час времени, через час он уезжает. Но встретиться надо обязательно: у него «поручений» — передать какой-то пакет.
— Вербует? — спросила Люся, когда Травников наконец положил трубку.
В другое время он бы ей показал, как острить по адресу начальства, не вовремя настраиваться на шутливо-иронический тон, который, впрочем, сам же постоянно утверждал в отделе. Но сейчас было не до того, чтобы разыгрывать строгость. Чем-то неотложно-серьезным веяло от слов незнакомца, от его телефонной настойчивости. Придется ехать, решил Травников. И еще это: пакет. Что в нем? От кого? Наверное, просто сувенир от какого-то знакомого. «Галстук или запонки, — подумал Травников. — Но почему из ГДР?» Он не раз бывал в Польше, Болгарии, Румынии, Венгрии, а поездкой к немцам судьба его обошла. «Или посылка от немца, который бывал в редакции здесь, в Москве?» Тоже не выходило.
— Знаешь, что в армии самое главное? — спросил он Люсю, торопливо наводя порядок на столе.
— Готовность к бою! — Люся вскочила со стула и вытянула руки по швам.
— Умница. Боеготовность — оч-чень важно. Но все-таки главное в армии — это оставить за себя старшего. Понятно?
— Вы правы, мой генерал. Старшим остаюсь я.
— Не храбрись. — Травников похлопал себя по карманам, проверяя, где ключи от машины. — Если в мое отсутствие будут пересматривать штатное расписание, тебе придется проявить характер. Добейся, чтобы в отдел прибавили еще пять сотрудников. Но первым делом ты должна закончить и положить на машинку вышеозначенную статью о мигрени. Собственных возражений против статьи теперь не принимай.
— Яволь!
Люся держала ладонь у виска, кончики ее пальцев выгнулись, чуть подрагивали в такт беззвучному смеху. У нее смеялось все — сжатые губы широкого породистого рта, маленькие блескучие сережки, даже
