На полпути с обрыва (сборник) - Кир Булычев

— Странно рассуждаете, папа, — ответила Ко. — Мне было два года, когда меня украли. Я даже не помню, как меня украли…

— Пошли в мой кабинет, — предложил отец, который был удовлетворен сравнением документов. — Я тебя чаем угощу.

Кабинет ее отца оказался небольшой комнатой, окна в которой были также забраны железной решеткой, на полу лежал потертый ковер, а у холодного пыльного камина стояли два кресла. Между ними — низкий столик с автоматическим кофейником.

— Надеюсь, — проскрипел папа, — что в комбайне еще есть кофе. Сегодня утром я так волновался перед встречей с тобой, что позволил себе выпить тройную дозу кофе. Он включил аппарат.

И оказался прав. Тут же загорелась предупреждающая надпись: «Кофе на исходе».

Профессор злобно ударил по кофейному комбайну кулаком. Ко обратила внимание, что на теле комбайна видны вмятины, — видно, его наказывали не впервые.

— Может, есть кофе на кухне? — спросила Ко. — Я могу принести.

— Принеси, — неожиданно согласился отец Вероники. — Вторая дверь направо. Там должна быть банка.

И профессор снова принялся раскладывать на низком столике перед камином пасьянс из документов.

Ко без труда отыскала кухню. При виде девушки тараканы и пауки нехотя уступили ведущие позиции. От каждого ее шага поднималось небольшое облачко пыли. Банка с кофе была закрыта и была до половины наполнена зернами. Ко повезло. Она включила кофемолку, а сама занялась разведкой. Пройдя по коридору, она увидела приоткрытую дверь в спальню профессора. Там стояла продавленная тахта, накрытая несвежей простыней, перед тахтой на ковре грудой были свалены какие-то справочники и альбомы.

Если когда-нибудь Вероника будет жить в этом доме, подумала Ко, ей будет нелегко навести здесь порядок. А так как Вероника на Детском острове была известна своей пунктуальностью и невиданной аккуратностью, о которой она забыла, лишь влюбившись в Артема, то профессору тоже придется нелегко. Вероника своего добьется.

Ко вернулась в кабинет. Только теперь она заметила, что по стенам тянутся стеллажи с книгами и альбомами.

— Ты долго ходила, — сказал профессор. — Куда совала нос?

— В спальню, — призналась Ко. — Там страшный беспорядок. Впрочем, как и в кухне.

— Пожалуй, тебя это пока не касается. Дело в том, что уборка помещения требует участия в этом процессе по крайней мере одного совершенно чужого человека. Я же по специфике занятий никого и никогда не пускаю к себе в дом. Я согласился на поиски тебя только потому, что понадеялся: вдруг у меня выросла тихая, работящая и нелюбопытная дочка, которой будет приятно заниматься хозяйством и которая будет некрасивая, желательно хромая и одноглазая, чтобы никто на нее не позарился.

— Ну почему вы желаете мне такой доли? — удивилась Ко.

— Чтобы ты не вышла замуж, не привела сюда наглого корыстного мужика, не нарожала детей, не погубила весь мой мир… И вот теперь я вижу, что не зря опасался. Ты не только отвратительно хороша собой, но возле тебя уже вьется этот поганый дю Гросси, который смотрит на тебя, как на помидор, — чтобы съесть.

Тем не менее профессор быстро проглотил три чашки кофе. Он обжигался, отплевывался, словно опаздывая на поезд. Напоив его, Ко отнесла поднос на кухню.

На этот раз ее появление на кухне окончательно всполошило ее хозяев — насекомых. Они поняли, что это человеческое существо может завести здесь свои порядки и придется отступать. А может, и вообще погибнуть.

Пока Ко мыла посуду, брызгая горячей водой на особо наглых тараканов, профессор продолжал в кабинете ворчливый монолог, словно не заметил ее ухода.

Когда Ко вернулась, профессор чуть подобрел и стал расспрашивать ее о том, как она провела последние годы и что представляет собой Детский остров. Ко честно рассказывала об острове и чем дольше говорила, тем настороженней становился профессор.

— Значит, я должен понять, — сказал он наконец, — что документы воспитанников хранились в особом сейфе в кабинете директрисы. Ты видела этот сейф и полагаешь, что случайный человек открыть его не мог. Тогда возникает вопрос: кто же такой неслучайный человек, который его открыл и достал твою генетическую карту?

— Не все ли равно, — отмахнулась Ко. — Главное, что мы вместе.

— А кому это нужно? — спросил профессор. — Что вы имеете… что ты имеешь в виду, папа? — Не называй меня папой… пока. Я хочу сначала понять, почему такие секретные документы оказались в лапах князя и твоего Артура. Я встревожен… это заговор, конечно же, это заговор!

— Может быть, мне лучше уйти? — спросила Ко. — В конце концов я прожила большую часть своей жизни без родителей и, пожалуй, обойдусь без них и дальше.

— Стой! Пойми же, если в самом деле моя дочь нашлась, это сразу снимает целый ряд проблем. Но я должен знать об этом наверняка. А вдруг документы подделаны?

— То есть сначала их украли у вас, папа, — заметила Ко, — потом скопировали, потом твои вернули на место, а копии принесли тебе вместе со мной.

— Чепуха, чепуха! Не мели чепухи! Это невозможно! И это меня больше всего возмущает. Я уверен, что документы настоящие и, судя по анализам и всем документам, — ты моя дочь. Но как эти документы попали им в руки? Почему они стали тебя искать ца острове?

— Это единственное место, куда свозят найденышей с других планет, — сказала Ко. — Если ты решил искать сиротку, то прежде всего надо ехать на наш остров. Простота этого аргумента сразила профессора. — В конце концов, — сообщил он Ко, — совсем не обязательно, чтобы кто-нибудь догадывался о твоей красоте. Ты никогда не будешь выходить из дома. И мы с тобой славно поживем вдвоем.

— Еще чего не хватало! — не выдержала Ко. — Значит, я из тюрьмы на острове Кууси попаду в тюрьму на Марсе? Лучше я уйду.

— Нет, нет, погоди, мы что-нибудь придумаем, — удержал ее профессор.

— Папа, — спросила Ко, — мне никто не рассказывал, чем вы занимаетесь. У вас столько книг — может, это секретная работа?

— Ты честно не знаешь о моих занятиях? — Честное слово.

— Впрочем, я не рекламирую свои занятия. По специальности я был ихтиологом, крупнейшим специалистом по болезням рыб в Нижней Саксонии. Но мое истинное призвание заключалось в организации международных конференций и съездов. Я был вице-президентом шестнадцати различных обществ и союзов, связанных с моей специальностью. Мое имя было известно в Монтевидео не менее, чем в Пекине. И так как я не выношу что-либо выкидывать, то постоянно мой дом наполнялся старыми конвертами — письмами от моих коллег и всевозможных организаций. Моя молодая жена полагала, что письма собирают столько пыли, что наш будущий ребенок, то есть ты, родится уродом, как рыба в отравленном водоеме. Я этого не хотел! Но я не мог просто выкинуть эти чудесные конверты. Я сначала снял с них почтовые марки. Ребенок, правда, тогда не родился — мы сделали с мамой аборт. До твоего появления пройдут еще годы и годы… С этого дня почтовые марки околдовали меня. Они молчаливы, они стремятся к порядку, они настолько символизируют порядок, что я постепенно оставил свои ихтиологические штудии и отдался филателии.