Сочинения - Иван Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всему чужда, едва жива;
Как в полыме, у ней горела
Потупленная голова.
Не в радость был ей пир веселый,
Звон рюмок и напев подруг.
Нет! Сашу мучил бред тяжелый!
Над садом звезды. Тишь вокруг.
Припав щекой к плечу соседа,
Она под ивой с ним стоит,
Чуть внятный шепот - их беседа,
Да громко сердцу говорит...
Как темны листья сонной ивы!
Как ясен месяц молчаливый!
Вот полдень. Жарко. Ветер спит.
Горяч песок. Река блестит.
Сосед на берегу; он бледен.
"Что ж, - говорит, - я, Саша, беден!..
Все вздор! отец твой не палач!
Проси, мой друг! и рвись, и плачь!"
"Гуляй, бедняк! богатым будешь!"
Хозяин пьяный закричал
И Саше на ухо сказал:
"Соседа, что ли, не забудешь?
Взгрустнулось!., жениха займи!
Не то я... прах тебя возьми!
Гм! понимаешь?.." Дочь вздрогнула,
В испуге на отца взглянула,
В ответ полслова не нашла.
Но тут подруга подошла,
Вся в белом, бойкая, живая,
И, Саше руку пожимая,
Шепнула: "Не круши себя!
Я знаю!., выручу тебя..."
Прищурила глаза лукаво
И села рядом с женихом.
"Как жарко!"
- "Да-с!"
- "Досадно, право!..
Вы танцы любите?"
- "С трудом,
Так-с, малость самую танцую".
- "Зачем же?"
- "Как бы вам сказать...
Ногами вензеля писать
Мне некогда-с! ведь я торгую".
- "Вы курите?"
- "Ни боже мой!
И не к чему-с; расход пустой!"
- "Зимой катаетесь?"
- "Бывает,
На Сырной. Это ничего-с!
Вот, жалко, вздорожал овес!
Конь, знаете, не понимает;
Что жернов, мелет божий дар".
- "Скажите!"
- "Да-с! Вот самовар
В семействе нужен. Не скрываю,
С ребячества привык я к чаю,
Сначала просто пью, потом
Употребляю с молоком;
Не покупать-с: своя корова".
- "Конечно. С молоком здорово...
У вас цепочка недурна".
- "Четыре серебром дана,
По случаю-с".
- "А! вы счастливы!"
- "Цыганки то же говорят,
Талан всё, знаете, сулят...
Все чепуха-с! на груше сливы".
- "Как! вы гадали?"
- "Да-с, гадал.
Я сумасшедшего знавал;
Ах, тот угадывал отлично!
Бывало, дичь несет, несет,
Подчас и слушать неприлично,
Да вдруг такой намек ввернет,
Что просто... на-с! ей-ей, чудесно1
Дар значит! все ему известно!"
- "Нет, не люблю я ворожить!
Иное дело - говорить,
Вот это так. Сама не знаю,
Чуть на минуту умолкаю,
Мне скучно... даже зло берет...
Поговоришь - и все пройдет.
Я надоем и вам ужасно:
Все говорю и говорю,
Болтушка - скажете..."
- "Напрасно!
Чувствительно благодарю!"
Усердной пляской утомленный,
Забившись в угол отдаленный,
Лукич покрикивал сквозь сон:
"Молчать!., покой мне дайте... вон!"
- "Прощайте, батенька, прощайте!"
Жених с улыбкой отвечал
И руку Лукичу пожал.
"Ты что за птица?"
- "Угадайте!"
- "Пожалуй. Помоги мне встать.
Ты кто?"
- "Ваш нареченный зять".
- "Подай свечу... Вот так... не знаю!..
Столяр, что ль? Нет, он не таков..."
- "Я, батенька, Тарас Петров".
- "А! вспомнил, вспомнил! понимаю!
Ну, поцелуй меня... вот так!
А я, ей-богу, не дурак!
И Саша вот... дитя родное...
Мне, значит, жаль... подумал ночь...
И столяры... и все такое...
А ты ведь можешь мне помочь?
На совесть, честно поторгую!
И ты, выходит, чуть сплутую..."
Жених давно за дверью был,
Но все свое Лукич твердил.
13
Восток краснеет. Кровли зданий,
Дождем омытые, блестят.
По небу синему летят
Огнем охваченные ткани
Прозрачно-бледных облаков,
И тихий звон колоколов
Их провожает. Пар волнами
Плывет над сонными домами.
Он влажен. Свежий воздух чист.
Дышать легко. Румяный лист
Трепещет, каплями покрытый.
По улице ручей сердитый
Журчит, доселе не затих.
Меж белых камней мостовых
Вода во впадинах алеет.
Порою ветерок повеет,
И грудь невольно распахнешь,
Цветов и трав дыханье пьешь.
Проснися, божий люд! не рано!
Вот кормит ласточка детей,
Несутся стаи голубей
В поля. Луч солнца из тумана
Уже сквозит, - и божий люд
Прослулея весело на труд.
Столяр сидит с немой тоскою,
Поник кудрявой головою,
И не поет его пила:
Кручина руки отняла.
Халатом стареньким покрытый,
Его братишка как убитый,
Раскинув руки, сладко спит,
И неразлучная игрушка,
Его любимая гремушка,
Без дела под боком лежит.
Дверь настежь, - и вдова вбежала,
С усильем дух перевела,
Руками бойко развела
И вскрикнула: "Не угадала?
Нет, карты, батюшка, не лгут!
Вот твой Лукич-то! вот он, плут!
О-ох, родимые! устала!..
Дай сяду... ох!., терпенья нет!..
Отделали! хорош сосед!"
- "Нельзя ли, матушка, без шуму?
Невесело и без того!"
- "Ну, славно, славно! ничего!
Сиди вот сиднем! думай думу!
А Сашка-то исподтишка
Вот подцепила женишка...
Сейчас с ним у ворот прощалась,
Уж целовалась, целовалась!
Ну-ну! бесстыжие глаза!
Да что ведь, на меня взглянула
И головою не кивнула...
А!., каково? Не чудеса?"
- "Да ладно! мне-то что за дело!",
- "Благодарю! благодарю!
Ну, извини, что надоела
И не у места говорю...
Нет дела! думаешь, не штука?
С тобою матери-то мука:
Девчонкой, дурой проведен!
Понравилась! околдовала!
Вишь роза! где и расцветала!"
И мать с досады вышла вон.
Ей нужды было очень мало,
Что сын невесту потерял,
Да самолюбие страдало:
Сосед, бедняк - и отказал.
Обидно, главная причина!
И оскорбленная вдова
Сердилась на себя, на сына,
На целый свет... Она едва
Кота поленом не убила
За то, что в кухне захватила
Его над чашкою с водой:
Ты, мол, не пей, такой-сякой!
Услышав вечером случайно
У Лукича напев печальный,
Столяр промучился всю ночь.
Кого винить: отца иль дочь,
Решить хотел он и терялся.
Ходил впотьмах по мастерской,
В постелю жесткую кидался
И слушал бури свист и вой,
И блеском молнии порой
Его лоб бледный освещался.
Постелю снова покидал,
Свечу без нужды зажигал.
Теперь сомненья не осталось:
Он Сашу видел из окна;
Толпой гостей окружена,
Средь смеха пьяного, казалось,
Она под нож подведена.
"Ах, Саша, Саша!" - и тоскливо
Глядел он на широкий двор,
Поросший жгучею крапивой,
На кровли, на чужой забор...
И смутно перед ним мелькали
Его прожитые лета
Перенесенные печали,
Безропотная нищета,
О доме, о семье забота,
Работа днем и по ночам,
Труд из-за хлеба, труд до пота,
Едва не с кровью пополам;
Вся горечь жизни обыденной,
Все, что язвит и мучит нас,
Что отравляет жизнь подчас,
Весь воздух, пищу, сон покойный
Все, что давно уж пронеслось,
Закопошилось, поднялось,
Дыханье в горле захватило
И свет туманом позакрыло...
"Эх! пропадай ты, голова!"
- "Куда ты?" - крикнула вдова,
Глазами сына провожая
С крыльца, но сын не отвечал,
Калиткой хлопнул - и пропал.
Пора обеда наступила,
И все нейдет столяр домой,
Кручина молодца сломила,
Ввела в кабак, вином поила,
Поила от роду впервой.
И пел он песни - и смеялась
Толпа гуляк средь кабака,
Пел громко, а змея-тоска
Кольцом холодным обвивалась
Вкруг сердца.
"Ох, не утерплю!"
Сказал детина худощавый
И, скинув с плеч халат дырявый,
Пошел плясать. "Вот так! люблю!"
Зеваки пьяные шумели.
Детина соловьем свистал,
Привскакивал и приседал.
На полках шкалики звенели.
"Нет, пой кто хочет! я устал!"
Столяр с отчаяньем сказал,
Ладонью в лоб себя ударил
И грустный на скамейку сел
И думал думу... Вдруг расправил
Густые кудри и запел.
Пел про туман на синем море
Да про худой талан и горе...
И песнь лилась; певец бледнел,
Казалось, все: тоску разлуки,
И плач любви, и грусти стон
Из сердца с кровью вырвал он
И воплотил в живые звуки...
И каждый звук был полон слез;
То с поражающею силой
Он несся ввысь, все рос и рос,
Как будто с светом, с жизнью милой
Прощался, в небе утопал;
То падал, за сердце хватал
И гас, как светоч, постепенно...
Певец умолк и застонал:
"Ох, душно, братцы!.." - и мгновенно
Рубашки ворот разорвал.
"Вина!"
Сиделец засмеялся: