Воспоминания дипломата - Юрий Соловьев

   В Сулине Европейская дунайская комиссия, пользующаяся полусуверенными правами, вплоть до особого полосатого флага, имеет резиденцию в виде маленького дворца. В нем живет по очереди один из делегатов. Комиссия обладает и своим небольшим флотом, составленным главным образом из землечерпалок. В ее обязанности входит поддержание судоходности главного дунайского рукава - Сулинского. В Сулине русским вице-консулом был Буткевич, которого мне пришлось затем встретить во время войны при многократных моих проездах через Англию, где он был консулом в Ньюкасле. "Дежурным" делегатом комиссии в Сулине в это время был турок. Он пригласил на обед меня вместе с нашими консулами Буткевичем и Петровым и командиром миноносца. Разговор шел о различных сторонах деятельности дунайской комиссии, детища Парижского и Берлинского трактатов*.

   ______________________

   * Последний лишил Россию устьев Дуная, которые переходили к ней по Сан-Стефанскому договору. Плавание же и рыболовство наше по Килийскому рукаву было, как указано выше, обставлено румынами всяческими затруднениями.

   ______________________

   На следующий день утром мы вышли в открытое море и в 4 часа дня были в Констанце - бывшем турецком Кюстенджи. К 1907 г. румыны уже успели закончить там большие портовые сооружения и сделали из маленького турецкого прибрежного городка первоклассный порт, через который началось прямое сообщение с Константинополем румынскими пароходами, а с Берлином - экспрессом. Весь город в это время перестраивался, и рядом с маленькими оставшимися после турок домиками вырастали большие здания современного типа. Нас встретил престарелый консул, пробывший много десятков лет в Констанце и начавший там службу, когда это была еще турецкая деревушка Кюстенджи, служившая, впрочем, уже тогда единственным портом Добруджи. По преданию, в Констанце некогда жил римский поэт Овидий, изгнанный из своей страны за сатиру, направленную против развратной дочери Августа. Это воспоминание было отмечено румынами довольно курьезным способом, а именно надписью на местных морских купальнях: "На этом месте жил некогда Овидий, а тогда-то сооружена была купальня".

   Распрощавшись с моряками по установленному для дипломатических представителей церемониалу, я вернулся по железной дороге в Синайю, весьма довольный своей поездкой. Она дала мне возможность несколько подробней ознакомиться с граничащей с нами частью Румынии, с устьями Дуная и с прибрежными городами Бессарабии. Хотя как поверенный в делах я имел право заходить на русском стационере в румынские порты без особого предупреждения, румынский министр иностранных дел все же направил мне ноту с просьбой заранее извещать об этом румынские власти. Оказывается, наше появление в Констанце вызвало некоторый переполох: последним русским судном, зашедшим в этот порт, был "Потемкин".

   Как я и думал, во время моего отъезда в щекотливом вопросе о посещении Румынии великим князем произошли некоторые перемены. Между прочим, мой отъезд оказался вполне уместен и не мог не произвести известного впечатления. Дня через два после возвращения я получил приглашение на пикник, устроенный наследной принцессой. Пикник включал в себя поездку верхом на лошадях по весьма живописным окрестностям Синайи. Подъехав ко мне, наследница начала разговор, после того как мы несколько отстали от остальной кавалькады. Она сообщила мне, что инцидент с великокняжеским приездом улажен. Владимир Александрович и Мария Павловна согласились отложить свой приезд в Бухарест, приняв приглашение провести две-три недели в венгерском имении князя Фердинанда болгарского, а король к этому сроку вернется из-за границы. Как раз в это время состоялась помолвка князя болгарского с его будущей второй женой, принцессой Рейс, весьма близкой к Марии Павловне и работавшей в русском Красном Кресте во время японской войны.

   Я с большим удовольствием телеграфировал сообщение принцессы Извольскому, будучи от души рад, что на этот раз мое управление миссией не совпало с каким-либо неприятным инцидентом. Одновременно направил телеграмму как в министерство, так и великому князю о желательности ввиду местной политической обстановки придать визиту вполне официальный характер. С этим в Петербурге согласились. Через три недели король вернулся и пригласил меня к завтраку. По окончании завтрака он отвел меня в сторону и сообщил, что приезд великого князя окончательно решен и что для этого сделаны все приготовления. Вообще король и королева старались подчеркнуть мне как русскому представителю свою любезность. Король надел орден Георгия, который он носил очень редко, а королева даже продекламировала русские стихи. Несколько дней спустя мне пришлось быть снова у короля на завтраке вместе с нашим военным агентом. Нам было поручено преподнести королю многотомное издание Главного штаба "Истории русско-турецкой войны". По этому случаю король продержал нас очень долго, делясь своими военными воспоминаниями. Признаться, я принялся за изучение истории войны 1877 - 1878 гг. только накануне вечером, чтобы иметь возможность подавать ему вовремя реплики. Кстати сказать, мне казалось весьма желательным с политической точки зрения рассеять неприятный осадок, оставшийся у короля Карла после войны, и мной была подана мысль министерству о пожалований ему или Георгия I степени или же фельдмаршальского жезла. Последнее было выполнено, но лишь несколько лет спустя. Фельдмаршальский жезл получил к тому времени и ставший королем Николай Черногорский.

   Поездка по Дунаю дала мне возможность написать в Петербург подробное донесение о моих впечатлениях. Я также написал о необходимости более тщательной охраны вод нашей половины Килийского рукава путем приближения пограничных постов к берегу, посылки второго миноносца для охраны рыбных промыслов и применения оружия по примеру румын, когда их рыбаки заходят в наши воды. Иначе выходило, что мы постоянно жаловались, а румыны все же продолжали стрельбу в наших рыбаков. Кроме того, я писал, что своевременно было бы учредить штатное консульство в Констанце - гораздо более важном пункте, чем Тульча и Сулин, в которых мы по старой памяти держали консулов. Как я потом узнал, Николай II на этом донесении написал: "Правильно", и тем самым министерство было поставлено перед необходимостью так или иначе выполнить все мои предложения, ибо оно не знало, к чему эта лаконическая пометка царя относится,

   В экономической области за время управления миссией мне удалось провести довольно значительное дело. После русско-японской войны наши машиностроительные заводы старались разместить ряд важных заказов за границей. В Синайе ко мне явился представитель Путиловских заводов инженер Рыдзевский, имевший мандаты и от некоторых других заводов, например Гартмана, Днепровского, Коломенского и т.д. Эти заводы принимали участие в торгах на поставку двадцати шести паровозов и пятидесяти цистерн для румынских железных дорог. Главными конкурентами были германские заводы. Несмотря на более выгодные условия, предлагаемые нашими заводами, последние не допускались к торгам на равных условиях с остальными конкурентами. Воспользовавшись некоторым изменением в политических отношениях Румынии и России, я обратился непосредственно к председателю совета министров Стурдзе с просьбой поставить наши заводы в одинаковые с другими конкурентами условия. Министр обещал сделать все возможное, и, действительно, вскоре ко мне пришел весьма радостный Рыдзевский и сообщил, что заказ нами получен. Из других дел у меня остались в памяти мои переговоры по поводу появившейся в румынской официозной газете "Independance Roumaine" статьи по поводу еврейских погромов в Бессарабии. Газета обвиняла в них непосредственно Николая II. Я написал частное письмо министру иностранных дел Братиану и получил от него довольно кисло-сладкий ответ, на который снова отвечал. В результате в газете появилась заметка, объясняющая опубликование статьи недосмотром, ввиду того что летом в газету писали случайные сотрудники. Как статью, так и заметку я послал в министерство.