Альфа и Омега (СИ) - Сейд Анна

— Он ушел, — услышала я голос Медвежонка, который, оказывается, сидел на узком подоконнике, свесив одну босую ногу вниз. Сейчас, в свете блеклого ноябрьского солнца, со своими светлыми кудряшками и ангелоподобным личиком он напомнил мне персонажа одной детской книги, который жил на собственной маленькой планете и ухаживал за капризным и своенравным цветком.

— Я знаю, — кивнула я, подходя к нему. — Как Сузи?

— Ей очень больно, — меланхолично отозвался тот. — Как и всегда. — Но прежде, чем я успела что-то на это ответить, он просветлел, улыбнулся и добавил: — С ней все будет хорошо, сестренка Хана. Старшая сестра вызвала для нее врача, и тот поправит ей лицо. Чтобы оно не было такое страшно побитое.

Страшно побитое лицо. Что-то всколыхнулось в моем сознании — словно бы затихающий отзвук неразрешенного аккорда. Но как я ни старалась, мне не удалось ухватить эту юркую мысль за хвост.

— У вас часто такое бывает? — вместо этого тихо спросила я.

— Бывает, — неопределенно ответил парнишка. — Они приходят сюда за удовольствием, но приносят с собой злость. Альфы переполнены злостью, потому что им постоянно нужно доказывать друг другу и самим себе, что они достойны чего-то. Что они не хуже других. Что они не сопливые слюнявые щенята, а взрослые брутальные хищники.

Что-то зацепило меня в последней его фразе, заставив внимательнее вглядеться в его лицо — внешне оно казалось расслабленным, но в его глубине бродили тени. Словно эти слова не были просто взяты с потолка, а прозвучали эхом в его памяти — эхом давнишних и не самых приятных воспоминаний. Я ведь совсем ничего не знала об этом парнишке, даже его настоящего имени. Иногда он делал вид, что и сам ничего не помнит до того, как оказался здесь, среди девочек Ории, но вот в такие моменты мне казалось, что Медвежонок совсем не так прост и наивен, как хочет казаться. У него хорошо получалось усыплять чужую бдительность. И дело было не только в его особенном запахе, который действовал наподобие легкого наркотика, принося чувство спокойствия, радости и умиротворения, но и в том, как он себя вел, что говорил, а что держал в секрете. Я никогда не считала себя особенно проницательной, и все же мне казалось, что омега что-то скрывает. Прячет это, как заправский фокусник в потайном отделении своей шляпы, отвлекая нас магниевыми вспышками и цветными платками в рукаве.

Впрочем, мне ли было его осуждать. Здесь у каждого из нас были свои скелеты в шкафу, и я не исключение. Дом надежно хранил тайны своих обитателей, и меня это в целом устраивало. В отличие от некоторых других вещей.

— Твой отец нашел что-нибудь касательно метки?

— И тебе доброе утро, — поприветствовал меня молодой альфа, делая глоток молока прямо из открытой общей бутылки. Если и было что-то, что он готов был поглощать в таких же объемах, как кофе со льдом, это молоко. Мне кажется, его и покупали-то исключительно для него. Ну и, может, для Никки.

— Йон, ты же видишь, что ситуация выходит из-под контроля, разве нет? — устало вздохнула я, покачав головой. — То, что произошло вчера, не должно…

— Не должно повториться, я знаю. И это, и много чего еще, — выразительно кивнул он. — Что ты хочешь от меня, маленькая омега? Чтобы я наведался к нему лично и проследил, чтобы он не забыл почитать нужные книжки?

— Почему бы и нет? — изогнула бровь я, разведя руками. — Где он живет?

— Далеко отсюда, — отрезал тот. — Ты к нему точно не поедешь.

— Потому что я распутная омега, недопустимо разведенная в свои двадцать восемь? — скептически уточнила я.

— Нет, потому что тебе опасно попадаться на глаза… Погоди, что ты сказала? Разведенная? Ты была замужем?

Я видела, как он напрягся — как сузились его глаза, нервно сжались пальцы поверх стеклянной бутылки молока и обострился и налился агрессией его запах. Если бы не все обстоятельства, я бы даже могла подумать, что он ревнует.

— Да, и это было ошибкой, — кивнула я, легко пожав плечами. — Он даже не был альфой.

— Серьезно? — От таких новостей Йон мгновенно расслабился, и я испытала своего рода досаду из-за того, что, видимо, человека он за соперника, а значит и за повод переживать не считал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Тебе же тоже нравятся… не-бестии, — несколько уязвленно напомнила я.

— У меня причина исключительно биологическая, — серьезно возразил он. — А какое у тебя оправдание?

— Оправдание? — не поняла я.

— Почему тебе стало настолько страшно связывать себя узами брака с альфой, что ты предпочла вступить в заведомо обреченные на провал отношения с человеком? — пояснил Йон. От его наглости и самоуверенности я даже немного опешила.

— Они не были… заведомо обречены на провал, — не очень убедительно пробормотала я.

— Хана, я же не слепой, — как-то даже слишком мягко произнес он, наконец отправив опустевшую бутылку в мусорное ведро и подойдя ко мне. — Я ни Зверя не смыслю во всем этом… биологическом разнообразии видов. Мне не с чем сравнивать то, что я испытываю к тебе. Но надобно быть полным идиотом, чтобы не понять, что ты создана именно для таких эмоций и отношений. Может быть, не со мной, но с кем-то, кто сможет разжечь твое пламя так же сильно. Ты горишь и плавишься внутри, но изо всех сил сдерживаешься, и… я понимаю почему. Но когда это буду не я…

— Йон, я не хочу, чтобы это был не ты, — поспешно перебила его я, не сразу вообще сообразив, что именно говорю. Его и без того большие глаза стали почти круглыми от удивления, а я шумно выдохнула и пояснила: — Я не хочу, чтобы это был какой-то другой альфа в принципе. Меня не интересуют отношения с такими, как ты, потому что я не хочу определять свое влечение к кому-то биологией. Или судьбой. Тот человек… Мой бывший муж. Да, между нами не было ни какого-то безумного влечения, ни… сногсшибательных чувств, но я выбрала его сама.

— Ты упрямая, как сам Зверь, маленькая омега, — вздохнул тот, покачав головой. — Вот вбила же себе в голову ерунды всякой… Почему тебе так важно все контролировать?

— Потому что… — Я осеклась, не будучи уверена, что хочу продолжать. Перед глазами всколыхнулись старые, выцветшие образы воспоминаний, которые я надеялась навсегда похоронить в недрах своей памяти, но которые все равно возвращались куда чаще, чем следовало бы.

Полутемный зал, разбросанные по полу пятна света от цветных прожекторов, толстые театральные портьеры, душно и густо пахнущие пылью. Дрожащие колени, ощущение липкой влажности, покрывающей все мое тело. И навязчивое, подавляющее, со всех сторон подступающее и окутывающее меня ощущение чужого присутствия. Вкус шампанского во рту мешается с чем-то горьковатым и склизким, и я никуда не могу деться от голосов — они гремят, они разрывают меня на части, они повторяют мое имя на все лады, а я хочу все больше, мне мало даже этого, и я сама стремлюсь, рвусь за край — туда, откуда уже не возвращаются.

Я видела по глазам Йона, что отголоски моих воспоминаний докатились и до него. Не картинками или звуками, но ощущениями. Как я тогда ощутила его кромешный детский ужас, связанный с тем, что случилось с его матерью много лет назад.

Скелеты, спрятанные в шкафах, покрытые пылью и паутиной, но все равно едва слышно постукивающие костями всякий раз, когда кто-то проходит слишком близко. Была ли я готова рассказать ему о том, что со мной тогда произошло? Нет, конечно, нет. Я сама все еще не могла принять произошедшее и простить себя за то, что тогда случилось. И слишком боялась услышать то, что слишком много раз слышала до этого.

«Сама виновата», — так мне сказала мама, когда я рассказала ей о первых своих отношениях с альфой, который променял меня на другую омегу только потому, что меня в нужный момент не оказалось рядом, а ему приспичило «сбросить напряжение». Наверное, нет ничего удивительного в том, что, когда спустя некоторое время она, выпив лишнего, начала мне жаловаться на отца и на то, что он, подлец такой, ее бросил, а она все еще его любит, я ответила ей ровно теми же самыми словами. Тогда я чувствовала себя гордой и невероятно остроумной, отдавая этот «кармический долг». Сейчас мне было неприятно об этом вспоминать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})