Порочные круги постсоветской России т.1 - С.Г. Кара-Мурза

Однако социально-политического компромисса на этой основе, который мог бы дать новое цельное видение отечественной истории, не получилось. Реформы 1990-х гг., направленные на максимизацию наслаждений для части общества, фактически раскололи страну пополам. В одном лагере оказались либералы — те, кто выиграл от реформ. В другой попали все те, кто от преобразований проиграл. Именно в среде этих «аутсайдеров» (которыми неожиданно для себя стала большая часть страны) произошла реабилитация советского прошлого. Возвращение к идеям старого исторического нарратива стало следствием тяжелой культурной травмы, которую получили люди, фактически деклассированные в результате потери коллективной памяти и последовавших за этим социальных потрясений. По одну сторону баррикад здесь оказались и те, кто в годы перестройки активно участвовал в демонтаже коллективной памяти советского народа (почвенники), и многие из тех, кто тогда с безразличием или даже с энтузиазмом за этим наблюдал.

Консолидация противников реформ произошла на основе синтеза русского национального исторического дискурса и советского патриотизма. В либеральных кругах эта идейная матрица нередко характеризуется как национал-большевизм. Ее знаковый образ — фигура И. Сталина. Политик, который смог воспроизвести на новом фундаменте имперскую модель государственности, обуздать анархию революции, построить автаркичную экономику, воссоединить общество и благодаря всему этому обеспечить победу страны в Великой Отечественной войне, занял критически важное место в системе формирующейся коллективной памяти значительной части общества. И. Сталин, по сути, являлся главным протагонистом советского проекта, и отношение к нему являлось проекцией отношения к советскому строю как таковому. Вполне понятно, почему именно за этот образ ухватились те, кто пострадал в результате реформ: на контрасте с современным состоянием общества они увидели все преимущества советского строя, которые еще совсем недавно воспринимались как нечто само собой разумеющееся, а потому — имманентно доступное. Одновременно на фигуре И. Сталина сконцентрировался весь негатив либеральной части общества, если смотреть шире — всех тех, кто выиграл от реформ, направленных на максимизацию наслаждений. Сталин в их представлении ассоциировался с практиками ограничения и подавления, которые являлись неотъемлемой составляющей системы, направленной на минимизацию страданий.

Таким образом, социально-экономический и политический раскол общества оформился в виде двух противостоящих друг другу идентичностей, базирующихся на разных матрицах коллективной памяти. На протяжении последних двух десятилетий эта проблема постоянно находится в информационном поле. За спорами о национальной идее скрывается именно стремление преодолеть глубокое внутреннее разделение общества, обрести «желание жить вместе». О том, насколько сложной оказался этот вопрос, можно судить по накалу общественных дискуссий вокруг ключевого эпизода новейшей истории страны — 30-летнего правления Сталина. По некоторым оценкам в 8 случаях из 10 упоминание в информационном пространстве имени Сталина провоцирует горячие дебаты, будь то обсуждение на публичной площадке федерального канала или обмен мнениями в интернетблоге. Всероссийская акция «Имя Россия» летом 2008 г. едва не вылилась в скандал после того, как стало ясно, что Сталин набирает большинство голосов участников. Тема сталинизма возникает в медиаэфире регулярно по случаю наиболее знаковых дат отечественной истории, и каждый раз приобретает характер информационного повода общенационального значения. Это недвусмысленно говорит о том, что речь на самом деле идет не об истории, а об актуальном социально-политическом контексте, так как, высказываясь «за» или «против» Сталина, общество дискутирует о двух разнонаправленных векторах развития страны: той или иной реанимации советского наследия или дальнейшем следовании по пути строительства новой России.

Бурные процессы трансформации отечественного исторического нарратива в 1990-2000-е гг. не могли не сказаться на школьном историческом образовании и содержании учебников.92 Однако в силу относительной инертности самого института средней школы процессы трансформации проблематики курса истории и соответствующих пособий шли медленно. Хотя в 1988 г. Государственный комитет образования СССР заявил, что ученики имеют «безусловное право выражения собственного, хорошо обоснованного мнения, которое может не совпадать с установкой учителя или авторов современных учебников», через 5 лет чиновник уже российского Министерства образования отметил, что избыток плюрализма в преподавании истории сделал бы «невозможными любой тип ориентации или достижение единодушия в определении ценностей». Таким образом, авторам учебников задали довольно узкий коридор, в рамках которого они должны были и отразить многообразие мнений по той или иной теме, и не оторваться от некоего магистрального видения сюжета. В условиях, когда набор точек зрения на исторические события стал как никогда велик, а понятие господствующего исторического нарратива как таковое исчезло, проблема создания адекватного, всех устраивающего учебника истории приобрела характер вопроса вычисления квадратуры круга.

С учетом того что демонтаж предыдущего исторического нарратива шел в первую очередь по линии пересмотра оценок периода сталинизма, задача авторов учебников истории состояла прежде всего в том, чтобы внести большую объективность в соответствующий раздел и при этом не нарушить общей концептуальной цельности пособия. По большому счету, им это удалось. Отражая на страницах учебников все негативные стороны сталинизма, они говорили и о достижениях, стараясь при этом максимально дистанцироваться от каких-либо однозначных оценок.93 Однако ситуация наличия двух противостоящих исторических нарративов делала нейтральный учебник ненужным: противостоящие фланги общественного мнения под «объективностью» и «взвешенностью» понимали лишь полное принятие одной из крайних точек зрения на период правления Сталина. Отсюда регулярное появление ангажированных пособий, провоцировавших горячие дискуссии в медиапространстве. В 1997 г. много шума наделал учебник А.А. Кредера «Новейшая история. Двадцатый век», в котором Советский Союз представлялся одним из виновников развязывания Второй мировой войны. Автора пособия обвинили в «антигосударственной» и «антинациональной» позиции. Через 6 лет аналогичная ситуация сложилась с учебником «Отечественная история. ХХ век» И.И. Долуцкого. В 2007-2009 гг. все повторилось, но уже с переменой знаков. В центре нападок либеральной части общественного мнения на этот раз оказались пособия по новейшей истории России за авторством А.В. Филиппова. Историка обвинили в «цинической реабилитации Сталина и сталинщины».94

Складывается впечатление, что компромиссное видение сталинизма, которое бы отражало и позитивные, и негативные аспекты этого периода отечественной истории, никому не нужно. Противостоящие лагери настроены на жесткую конфронтацию, и порой в самых нейтральных текстах выискивают намеки на «очернение» или «обеление». Любой, даже максимально выверенный с точки зрения исторической объективности учебник будет отвергнут значительной частью общественного мнения, так как он по определению не сможет полностью встать на позицию одной из сторон общественного конфликта. Объективная историческая картина потому и является таковой, что в ней учитываются все позитивные и негативные эпизоды, которые зачастую находятся в сложной диалектической зависимости, доопределяя и взаимообуславливая друг друга. Следовательно, современная проблема единого учебника отечественной истории лежит не в научной, а в социально-политической плоскости. Она заключается в том, что противостоящие фланги общественного мнения не готовы принять компромиссное видение ключевых моментов истории и волюнтаристски продолжают упорствовать в навязывании собственных крайних позиций.

За этим кроется нечто большее, чем просто противоположные точки зрения по конкретному историческому вопросу. Фактически, речь идет об отсутствии в обществе социального компромисса, единого видения перспектив развития страны. Различные видения советского исторического опыта (и сталинизма, в частности) лишь оформляют раскол между теми, кто выиграл от реформ 1990-х гг. и призывает к дальнейшей либерализации страны, и теми, кто в результате реформ оказался на обочине. Не случайно, практически любое открытое обсуждения фигуры Сталина в конце концов скатывается к актуальной проблематике сегодняшнего дня. Культурная травма, нанесенная населению в 1990-е гг., привела к формированию двух противостоящих друг другу типов коллективной памяти, в которых картина отечественной истории выглядит прямо противоположным образом. Именно поэтому дискуссия по проблеме выработки единого исторического нарратива превращается в спор двух глухих. Для выхода из тупика необходим общественный диалог по всему спектру вопросов актуальной национальной повестки дня в целях формирования общего видения магистральных путей развития страны.