Порочные круги постсоветской России т.1 - С.Г. Кара-Мурза

Для выполнения этой функции мощности нынешней российской науки явно малы из-за ликвидации системы отраслевой науки. Поддержка прикладных исследований и разработок (НИОКР) через рыночные механизмы совершенно недостаточна. Созданный посредством приватизации частный капитал финансировать науку в достаточной мере не собирается. В то же время в условиях «фонового» вялотекущего кризиса приоритетными и срочными с точки зрения государства и общества становятся многие направления прикладных исследований (например, анализ причин техногенных аварий и катастроф и подходов к их предотвращению).

Что же касается социальной эффективности (соотношения «эффект/затраты») остатков прикладной науки, то ее в выполнении указанной здесь функции следует считать аномально высокой. Эксперты уже к концу 1990-х гг. прогнозировали быстрое нарастание техногенных катастроф, которого пока что удается не допустить.

• Мир в целом втягивается в глубокий глобальный кризис («кризис индустриализма», «третья волна цивилизации»). Его симптомами служат частичные кризисы: финансовый, экологический, энергетический, культурный и др. Россия — первая крупная цивилизация, которая испытала на себе воздействие этого кризиса в его радикальной форме. Наука России уже накопила большое, хотя еще недостаточно оформленное, знание о поведении технологических, социальных и культурных систем на изломе, при крупномасштабных переходах «порядок-хаос». Развитие и формализация этого знания, которое совершенно по-новому ставит многие фундаментальные вопросы, важно для самой России, но не в меньшей степени и для мирового сообщества.

Пока что функция систематизации, теоретической обработки и представления знаний о глубоком кризисе, который переживает Россия, выполняется, видимо, неудовлетворительно. Во-первых, имеются большие методологические трудности для ученых, которые наблюдают кризис «изнутри» и не могут в достаточной мере отвлечься от этических оценок. Во-вторых, вся общественная жизнь в России пока еще слишком идеологизирована, что ограничивает свободу исследований и дискуссий. В результате общество и государство не получают тех знаний о кризисе, которые наука уже могла бы предоставить. А мировое сообщество (прежде всего научное) имеет весьма искаженное представление о происходящих в России процессах.

С другой стороны, Россия живет в быстро изменяющемся кризисном мире, который к тому же создает огромный запас новых знаний о природе и человеке. Знания из этого мира и о нем, необходимые для развития и самого существования России, поступают в нее извне в виде товаров, изготовленных иностранными фирмами, или в виде потока информации. И материальные продукты («вещи»), и потоки смысловой информации производятся и перерабатываются исходя из критериев «чужих» фирм, государств и культур. Только сильная и структурно полная отечественная наука может служить тем механизмом, который «втягивает» в страну нужное для нее знание из всей мировой цивилизации. Страны, не обладающие таким механизмом, получают отфильтрованное и ограниченное знание и деформированную информацию, утрачивают реальную независимость и вовлекаются главными мировыми державами в их орбиту в качестве «материала».

Пока что эта функция поиска и переноса знания извне выполняется отечественной наукой недостаточно удовлетворительно — в основном по причине нехватки ресурсов, устаревшей методологии, неадекватной организации и распаде профессиональных сообществ.

Обязательным условием успеха любой реформы является достоверное знание об объекте реформирования. Кроме того, надо понимать и чувствовать его плохо формализуемые особенности. В 1990-е гг. была начата реформа советской науки как часть реформирования всей советской системы. Социальная и культурная основа науки СССР плохо изучена и понята, как и вся советская система в целом. Сейчас, постепенно, российское обществоведение выясняет причины этого непонимания, а в 1990-е гг. специалисты пережили шок от неспособности предвидеть глубину кризиса, вызванного уже первыми операциями реформы.

Кризис 1990-х гг. в России является принципиально новым явлением. Поведение многих систем в ходе их изменений было неожиданным, возникающие в ходе трансформации структуры были не похожи ни на прежние советские, ни на свои аналоги за рубежом. Это требует обновления методологии анализа систем в переходном состоянии, в нашем случае — анализа российского общества в его связи с наукой.

Здесь мы не можем дать даже самый краткий очерк советской науки ни как системы знания, ни как специфической социальной системы. Мы лишь укажем на особенности той науки, которую Россия унаследовала от СССР и которую стали реформировать, даже грубо не описав объект. Из обломков этого наследия в основном и придется строить новую систему в ХХI в.

Советская наука сложилась как самобытная социальная и культурная система, по ряду признаков отличная как от научной системы дореволюционной России, так и от систем других научных держав. Именно в качестве специфической целостной системы советская наука была интегрирована в мировую науку, не растворяясь в ней, а сохраняя и развивая свою культурную идентичность (так же как англо-саксонская, французская, немецкая научные системы).

Основанием «Общественного договора» старой научной интеллигенции с советской властью были программные заявления и действия советского государства буквально с первых месяцев его существования. Декларации советской власти были подкреплены делом, власть в этой части своего дела стала выполнять чаяния российской научной интеллигенции.

Прежде всего надо подчеркнуть, что было принято стратегическое решение не демонтировать структуры прежней «императорской» организационной системы науки, а укрепить ее и сделать ядром и высшей инстанцией в строительстве советской системы. Академия наук в связке с университетами стала «генератором» сети научных учреждений, выполняя форсированную программу расширенного воспроизводства научного потенциала.

Уже в январе 1918 г. Совнарком запросил у Академии наук «проект мобилизации науки для нужд государственного строительства». В июне 1918 г. общее собрание Академии наук обсудило «Записку о задачах научного строительства». Именно согласование взглядов Совнаркома, представителей науки (и, что менее известно, бывших министров и промышленников царской России) позволило выработать и сразу начать ряд больших научнотехнических программ (ГОЭЛРО, геологоразведочных, эпидемиологических и др.). Даже политическое решение о переходе к НЭПу вырабатывалось по типу научной программы. Самым авторитетным экономистам-аграрникам России, Л.Н. Литошенко и А.В. Чаянову, было поручено подготовить два альтернативных программных доклада (была принята концепция А.В. Чаянова).

Уже в 1918 г. важной частью строительства отечественного научного потенциала стало создание условий для будущей атомной программы. Сырье для производства радия, предназначенное для отправки в Германию, было секвестировано и передано Академии наук. В декабре 1921 г. были получены препараты радия, в начале 1922 г. заработал завод.

Строительство науки планировалось как система. За структурную единицу сети был принят научно-исследовательский институт — новая форма научного учреждения, выработанная в основном в российской науке. Только в 1918-1919 гг. было создано 33 таких института.103 Они стали той матрицей, на которой сформировалась советская научно-техническая система. К 1923 г. число НИИ достигло 56, а в 1929 г. — 406.

С середины 1920-х гг. стала формироваться сеть проектно-конструкторских и проектных институтов. Первым из них стал Государственный институт по проектированию металлических заводов (Гипромез). Затем Гипрошахт, Гипроцветмет и др. С начала 1930-х гг. стала быстро развиваться сеть фабрично-заводских лабораторий, работавших в кооперации с НИИ. В 1925 г. ЦИК и Совнарком приняли постановление «О признании Российской Академии наук высшим ученым учреждением Советского Союза».

Накануне Великой Отечественной войны в стране в основном был создан, по словам С.И. Вавилова, «сплошной научный и технический фронт» (эта задача была поставлена в 1936 г.). Была создана большая сложная система, обеспечившая все критические проблемы развития и адекватная всем критическим угрозам стране. К началу войны в СССР работало свыше 1800 научных учреждений, в том числе 786 крупных научно-исследовательских институтов. Научная работа велась также в 817 высших учебных заведениях. Экзамен, которому подверглась эта система, был не идеологическим, а жестким и абсолютным — война.