Порочные круги постсоветской России т.1 - С.Г. Кара-Мурза

В этой ситуации создание единого учебника истории России превращается в задачу высшей степени сложности. Между тем, это не означает, что она не имеет решения. Опыт других государств говорит о том, что учебник истории можно использовать и как инструмент формирования социально-политического компромисса. Главное здесь — нащупать то общее, что всегда сохраняется в коллективной памяти сообщества, каким бы расколотым оно не являлось. В конце XIX в. примирение французов после столетия революционных потрясений произошло на основе «изобретения» образа страны — родины духа свободы, общего как для монархистов, так и для республиканцев, а также реанимации героических страниц прошлого, например превращения завоевательных поход Наполеона из деяний порожденного революцией тирана в торжество величия французской нации. Италия, которая на протяжении тысячелетия, по словам австрийского политика К. Меттерниха, являлась «всего лишь географическим понятием», объединилась на фоне активного роста интереса к истории Римской империи, общей и для миланцев, и для сицилийцев. Наконец, отечественный опыт. Ранее уже заходила речь о «великом переломе» в сфере исторического образования в СССР в 1930-е гг. В тогдашних условиях внутренне разделенной стране, едва вышедшей из революции и Гражданской войны, после неоднократных неудач удалось нащупать то консолидирующее, что могло связать вместе население страны — героические страницы русского военного прошлого.

Сегодняшняя Россия имеет значительный резерв потенциальных «мест памяти», которые позитивно символически значимы для всех слоев общества от либералов до коммунистов. Их не нужно специально «изобретать». Первое и самое важное из них — Великая Отечественная война. Это одно из немногих исторических событий, в оценке которого население единодушно. «Война, — отмечает российский социолог Л.Д. Гудков, — самое значительное событие в истории России, как считают ее жители, опорный образ национального сознания. Ни одно из других событий с этим не может быть сопоставлено. В списке важнейших событий, которые определили судьбу страны в ХХ в., победу в ВОВ в среднем называли 78% опрошенных… Всякий раз, когда упоминается «Победа», речь идет о символе, который выступает для подавляющего большинства опрошенных, для общества в целом, важнейшим элементом коллективной идентификации, точкой отсчета, мерилом, задающим определенную оптику оценки прошедшего и отчасти — понимания настоящего и будущего».95 Война вызывает в обществе наименьшие разногласия. 73% россиян заявляют, что в их семье нет расхождений в ее оценке. Кроме того, в обществе есть четкое понимание того, какое значение для консолидации страны имеет память о Великой Отечественной войне. Не случайно, россияне в основном с одобрением восприняли предложение о введении уголовной ответственности за отрицание заслуг советского народа в годы войны (71% старшего поколения и 49% молодежи).

Война, ее ход и победное окончание, представляет собой законченную символическую конструкцию, которая по своему влиянию на массовое сознание значительно превосходит обычное «место памяти». В ее рамках сформировано полноценное представление о профанном и сакральном, абсолютном зле и добре. Конструкция задает базовую схему мировосприятия, «создает мощные барьеры на пути всего, что считается угрозой добру, по отношению к силам, определяемым не просто как то, чего следует избегать, но как источники ужаса и осквернения, которые нужно сдерживать любой ценой» (Дж. Александер).96 Эта общая матрица коллективной памяти современного российского общества укоренена гораздо глубже, чем противоречия последних десятилетий. Со сформированными на ее основе представлениями в массе своей солидарны и «либералы», и «коммунисты», и «почвенники». В практическом плане задача на сегодняшний день состоит в том, чтобы реанимировать эти общие доминанты сознания, которые со времен «исторической анархии» 1990-х гг. пребывают в неактуализированном состоянии. Единый учебник истории мог бы эффективно это сделать.

Однако как быть с теми страницами прошлого, которые раскалывают общество? За предыдущие столетия был найден лишь один способ решить эту проблему — «забвение или, лучше сказать, историческое заблуждение», как определил его Э. Ренан. Необходимо признать, что в тот момент, когда история превращается в фундамент коллективной памяти крупного человеческого сообщества, она теряет характер чисто научного знания, которое должно быть максимально объективным. Национальная история в смысле единого канонизированного исторического нарратива, матрицы, на которой скрепляется единство общества, неизбежно является мифом, более или менее приближенным к реальности. История как наука, ориентированная на поиск истины, отражающая все за и против, — достаточно сухой, если не сказать невнятный, с точки зрения обывателя вариант знания о прошлом. История как наука редко дает однозначные ответы, редко позволяет нарисовать однозначно позитивный или однозначно негативный образ того или иного деятеля прошлого. Другими словами, история как наука совершенно не подходит для формирования коллективной памяти человеческого сообщества. Для того чтобы историческое знание стало пригодным для общественной мифологизации, его необходимо преобразовать, сделать максимально непротиворечивым. С одной стороны, этого добиваются, выдвигая на первый план все то объединяющее, что есть в историческом опыте сообщества. С другой — предают забвению (на время или навсегда) то, что в опыте прошлого разделяет социум.

Обсуждение болезненных эпизодов прошлого зачастую просто исключается из информационного поля. На протяжении десятилетий после окончания Второй мировой войны тема французского поражения 1940 г. и последующего добровольного сотрудничества тысяч французов с оккупационным режимом и прогерманским правительством Виши оставалась табуированной. Академическое сообщество и СМИ осознанно ее обходили, понимая, насколько болезненным является этот сюжет, нанесший мощный удар по французской идентичности. Дело дошло до фактически официального запрета на обсуждение раннего периода биографии президента Франции Ф. Миттерана, чьи взаимоотношения с режимом Виши вызывали определенные вопросы. Вместо педалирования болезненной тематики военного поражения и коллаборационизма на первый план был выдвинут грандиозный миф Сопротивления и олицетворявшая его фигура Шарля де Голля. Лишь в последние два десятилетия табу с открытого обсуждения французской истории периода Виши было снято. Естественная смена поколений и соответствующая работа с представлениями молодежи о войне позволили уменьшить остроту проблемы. Однако и в настоящее время в ряде учебных пособий разделы, посвященные 1939-1945 гг., представляют собой всего несколько страниц: их авторы считают за благо «молчать о войне».97

Аналогично обстоят дела в Японии. Травму от поражения 1945 г. японцы изживают, предавая забвению соответствующий период истории. Не только те страницы истории Второй мировой войны, которые были отмечены преступлениями японского милитаризма, но и те эпизоды, когда сама Япония оказывалась жертвой, фактически замалчиваются: атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки в учебниках истории отводится буквально несколько строк.98 Однако нам наиболее близок, вероятно, испанский пример. Как и Россия, Испания пережила в XX в. гражданскую войну, сопровождавшуюся глубоким социально-политическим расколом. Выход из нее растянулся на десятилетия. На обсуждение болезненных страниц войны и франкистской диктатуры в стране наложен неформальный запрет. Табуируется само имя каудильо, не говоря уже о теме личного участия тысяч испанцев (иногда весьма неоднозначном) в функционировании его режима.

Очевидно, что у сегодняшнего расколотого российского общества есть только одна возможность изжить культурную травму и прийти к общему видению прошлого страны. Единый учебник истории действительно нужен. Опросы общественного мнения показывают, что с этим согласны 71% россиян.99 Их мотивация в общем понятна: «историческая анархия» в свое время нанесла мощный удар по коллективной идентичности народа. От чрезмерного плюрализма мнений по критически важным вопросам национальной истории, которые в массовом сознании должны иметь однозначные ответы, все устали. Есть смысл воспользоваться моментом. Однако необходимо иметь в виду, что задача формирования единого исторического нарратива в расколотом социуме чрезвычайно сложна. Без общественного диалога здесь в любом случае не обойтись. В сегодняшней дискуссии вокруг сталинского периода отечественной истории нет абсолютно правой стороны. Главная цель — понять это и выработать общий подход к тому, что в нашей истории близко всем вне зависимости от политического лагеря, а что необходимо убрать под спуд и оставить для оценки будущим поколениям. Если это будет сделано, то будущий единый учебник истории сможет консолидировать страну.