Залив Голуэй - Келли Мэри Пэт

Отец Рош закончил церемонию рассказом о трех волхвах и дарах, которые они принесли Младенцу. Есть же добрые люди на свете. Я подумала о том, как после ухода волхвов ангел сказал Иосифу взять Марию с Иисусом и бежать в Египет, бежать от зла. Бежать. До конца мессы в воображении моем стоял образ убегающего святого семейства.

*

Когда мы ели мамину стряпню в качестве рождественского обеда, отец сказал, что ему ненавистна даже мысль о том, чтобы стоять в очереди за бесплатным супом из кухни, которая должна обслуживать район площадью двадцать квадратных миль. В конце барнского причала над открытым огнем будет установлен огромный котел. Каждому взрослому положено восемь унций супа, ребенку — шесть, и все это должно быть съедено прямо там, на месте. Чиновники не разрешат нам уносить суп с собой, опасаясь, что мы обменяем его на виски. Тысячи людей будут есть свой суп из одних и тех же мисок, стоя там в холод и под дождем.

— Правительство хочет отнять у нашего народа самоуважение, — сказал отец. — А квакеры должны следовать общим правилам.

— Они не могут забрать у нас то, что мы не отдадим, — сказала бабушка, посасывая свою пустую трубку.

Она совсем исхудала. Кожа на ее скулах была туго натянута.

Я заметила, что обе малышки Денниса сидят подле нее. Бабушка скормила им свою порцию похлебки, а сама ничего не ела — лишь сосала пустую курительную трубку. Когда я предложила ей отхлебнуть из моей миски, она покачала головой.

— Я в порядке, Онора, — сказала она.

— Когда я ходил на дорожные работы, то встретил в Голуэй Сити кладдахского Адмирала, — рассказывал Деннис. — В январе штормы усилятся. Если бы не Джози, мама и бабушка, которые добавляли в нашу еду каждый клочок водорослей, каждого моллюска, каждую жменю кукурузной муки, мы бы не выжили.

Я отвела Денниса в сторону.

— Бабушка отдает всю свою еду твоим малышкам, — тихо сказала я.

Он ничего не ответил.

Тогда я пошла к отцу и шепнула ему:

— Бабушка ничего не ест.

— Мы знаем, Онора.

— Знаете? Так почему же ничего не предпримете?

— А что мы можем предпринять? Никто не удержит бабушку, если она что-то решила сделать.

Майкл беседовал с Джозефом и Деннисом.

— …если море утихнет, — услышала я обрывок фразы Денниса.

— Мы должны обеспечить свои лодки, выкупить у ростовщиков сети, такелаж и паруса. Вместо супа дайте нам лучше денег, чтобы мы могли вернуть свои сети, — сказал отец.

— Это бессмысленно, — возразил Майкл. — Во всем этом нет ни малейшего смысла. Дорожные работы — это настоящее бедствие. Деньги тратятся впустую. Люди валятся с ног от голода и усталости, выполняя бесполезную работу, а земля остается необработанной. Лендлорды семена в долг не дадут, а мы будем слишком измождены, чтобы садить что-то весной. Какая польза лендлордам от того, что земля простаивает? Это же их земля и их урожай! В этом нет смысла.

— Для лендлордов и англичан смысл есть, — возразила я.

— Что ты имеешь в виду, Онора? — спросил отец.

— Они хотят, чтобы нас тут не было, чтобы мы ушли — к дьяволу или в Коннаут, не важно. Мы взяли плохие земли в Коннауте и что-то из них сделали. Теперь они забирают их назад. Кромвель, по крайней мере, был честен и говорил открыто. А убивал быстро. Лживые обещания манят людей вроде Райанов в работные дома, и… — Мой голос становился все громче.

— Онора, — остановил меня Майкл.

Пэдди, который сражался с Хьюи с помощью каштанов на веревке, вдруг обернулся:

— Райаны, мама? А что слышно про Райанов?

— Твоя мама рассуждает насчет правительства.

— Что, опять? — спросил Пэдди.

И все мы рассмеялись.

Я прошла мимо бабушки, Денниса, детей и вышла на улицу.

Рождественское солнце уже садилось в залив, оставляя позади вереницу кроваво-красных облаков. Наступал новый, 1847 год. Это будет тяжелый черный год. Черный сорок седьмой.

— Онора.

На пляже ко мне подошел Майкл и обнял за плечи. Мы стояли рядом и смотрели на залив Голуэй, эту широкую дорогу, ведущую за моря, в Америку. Бегство отсюда — неужели это наша единственная надежда? «Забирай Младенца и беги», — сказал тогда ангел Святому Иосифу, а оставшиеся дети были безжалостно убиты — невинно убиенные младенцы. Мы не можем оставаться здесь. Мы погибнем, если останемся.

— Мы должны уехать в Америку, Майкл, — сказала я. — Ты должен как-то связаться с Патриком в этом его городе, Чикаго. Он сказал, что работа там есть. Он уже должен был заработать там денег и мог бы выслать нам на проезд.

Майкл повернулся ко мне:

— Онора, a stór, но как же я его найду? И даже если каким-то чудом нам удастся найти деньги на дорогу, как ребенок, рожденный в апреле, сможет пережить такое путешествие в этот сезон мореплаванья? Ты, конечно, расстроена из-за Райанов, Онора, но я — не Недди. Я не допущу, чтобы наши дети умерли. У меня есть семена картофеля, которые дал Патрик. Весной у Чемпионки родится жеребенок. Мы продадим его. Нельзя сдаваться. Да и действительно ли ты сможешь покинуть своих родных, Нокнукурух, залив Голуэй?

Я не ответила.

— Пойдем, Онора, нужно возвращаться.

Он взял мое лицо в свои ладони и поцеловал меня.

«Майкл, — хотелось мне сказать ему, — мы все в опасности. Райаны умерли первыми, потому что у них не было ничего за душой, но и мы уже истратили все свои золотые монеты. Если дорожные работы прекратятся или кухни с бесплатным супом так и не откроют, даже твоя сила и характер не смогут нас защитить».

В тот вечер к нам пришли некоторые из соседей. Но Рождество было совсем не таким, как прежде, потому что волынка Майкла была спрятана, а все скрипки в округе — заложены.

Тогда мама начала напевать мелодию. Джози присоединилась к ней. Мы танцевали в ту рождественскую ночь, ожидая наступления Черного 47-го. В какой-то момент даже показалось, что мы такие же, как раньше. Но ни пение, ни танцы уже не могли отвлечь меня от навязчивой мысли: в мое сердце уже стучалась Америка. Америка.

Глава 16

Мы продвинулись на несколько шагов вперед в очереди к большому котлу с супом, висевшему над открытым огнем у дальнего конца барнского причала. Пэдди тянул меня за руку, но Джеймси вдруг остановился.

— У меня ноги не ходят, — сказал он.

Услышав это, Майкл поднял его. Теперь на одной руке у него был Джеймси, а на другой — Бриджет.

— Маленьким сейчас тяжело, — сказала мне незнакомая женщина.

Ее дети стояли рядом с ней: мальчик лет двенадцати нес на руках малыша примерно возраста Джеймси, а две девочки лет по девять-десять держали маму за руки.

— Вы пришли издалека? — спросила она.

— С холмов рядом с родником Святого Джеймса, — ответила я. — Час пути. Мой сын обычно не жалуется, но сегодня очередь движется что-то совсем медленно.

— Ваш бедный малыш очень устал, — сказала она. — Впрочем, как и все мы. Мы шли сюда пять часов из Утерарда. Правительственная кухня с супом есть и поближе, но там кормят просто водой с горстью риса и гороха. Такая похлебка вообще не задерживается внутри. И дети от этого болеют. Да еще и платить нужно по два фартинга за чашку. — Она сокрушенно покачала головой.

— Здесь сестры добавляют в суп немного мяса, — сказала я.

Сестры милосердия начали раздавать суп в феврале, используя для этого деньги квакеров и церкви. Но отвечал за все это английский чиновник, сидевший в отапливаемой конторе, построенной специально для него в конце причала. Как правильно говорил отец, правительство контролировало всю помощь неимущим. И устанавливало свои правила. Незарегистрированным суп не выдавался. И ничего нельзя было унести с собой.

Каждый день тысячные очереди выстраивались, чтобы пройти этот мучительный процесс. И сотни людей так и не доходили до котла с супом — их отсылали обратно, когда на закате солнца чиновник закрывал раздачу. Сестры просили комитет по оказанию помощи бедным позволить им выдавать одному человеку порцию на всю его семью. Так было бы намного быстрее и люди могли бы спокойно поесть у собственного очага. Так было бы разумно. Это избавило бы стариков, детей, больных от необходимости длительного путешествия сюда и препятствовало бы распространению болезней. Однако правительство не согласилось.