Младший брат - Кори Доктороу

До такой степени безумия, что послушной маленькой овечкой становился в стадо и выполнял любые указания ДНБ, позволял погонять, контролировать себя.

Но теперь он знал, что дээнбисты бросили меня за решетку, что в «Гуантанамо» они держат в заложниках других детей города Сан-Франциско. Теперь для меня все стало на свои места. Ну конечно, ведь и меня с мешком на голове тоже отвезли на Остров Сокровищ! Куда еще можно доплыть от Сан-Франциско на катере за десять минут?

Вернулся папа. В таком взбыченном состоянии я его еще никогда не видел.

— Ты должен был сразу рассказать мне! — зарычал он с порога.

Мама поспешно шагнула между нами.

— Не надо перекладывать вину на Маркуса, — сказала она. — Виноваты те, кто похищает и запугивает людей.

Папа мотнул головой и даже притопнул с досады.

— Я не перекладываю вину на Маркуса. И прекрасно понимаю, кто виноват. Я виноват! Я и проклятый ДНБ. Так, обувайтесь и одевайтесь, мы уходим!

— Куда?

— К отцу Даррела. А после навестим Барбару Стрэтфорд.

Это имя показалось мне знакомым, но я не помнил, где его слышал. Может, одна из давнишних родительских приятельниц, просто имя вылетело из памяти?

Мы ехали к дому Даррела. Я всегда чувствовал себя неловко в обществе его отца, бывшего военно-морского радиста, который и у себя в семье установил порядки, как на боевом корабле. Даррел с малолетства знал азбуку Морзе, чему я всегда завидовал. Именно поэтому послание Зеба не вызывало у меня сомнений. Однако, помимо азбуки Морзе и других клёвых примочек в том же духе, отец Даррела установил в доме железную армейскую дисциплину, такую же бессмысленную, как казарменные «отбивы» для одеял заправленных солдатских коек или обязательное бритье два раза в день. Тут уж Даррелу не позавидуешь.

Когда его матери обрыдло жить в казарме, она уехала к своим родителям в Миннесоту. Даррелу к тому времени исполнилось десять лет. С тех пор он навещал мать в летние и рождественские каникулы.

Я сидел на заднем сиденье папиной машины и смотрел ему в затылок. Мне было видно, как напряжены мышцы у него на шее и играют желваки, когда он яростно стискивал зубы.

Мамина ладонь лежала у папы на руке, а вот меня успокоить и ободрить было некому. Если б я мог позвонить Энджи! Или Джолу. Или Ванессе. Наверное, я так и сделаю — пусть только закончится этот тяжелый день.

— Представляю, как он сходит с ума от мыслей о сыне, — сказал папа, вращая руль на головокружительном серпантине дороги, взбирающейся по склону горы Твин-Пикс к небольшому двухэтажному дому отца Даррела. Свет фар упирался в обычный для ночного Сан-Франциско туман, окутывавший раздвоенную горную вершину. Каждый раз на очередном вираже за окошком внизу передо мной открывались чаши долин, наполненные мерцающими и дрожащими сквозь дымку россыпями огоньков большого города.

— Этот дом?

— Да, — подтвердил я, — этот. — Я безошибочно узнал дом, в котором за долгие годы бывал многократно, хотя с последнего раза минуло несколько месяцев.

Втроем мы вышли из машины и некоторое время неподвижно стояли, выжидая, кто возьмет на себя смелость позвонить в дверь. К моему удивлению, это сделал я.

Затаив дыхание, мы молча постояли еще с минуту. Я опять нажал кнопку звонка. Машина отца Даррела стояла в проезде к дому, в гостиной горел свет. Я уже собирался позвонить в третий раз, но тут дверь отворилась.

— Маркус? — Я помнил отца Даррела совершенно иным. Сейчас он был небрит, в домашнем халате, с покрасневшими глазами и отросшими ногтями на пальцах босых ног. Тело обрюзгло и прибавило в весе, под твердой челюстью морского волка вырос вялый второй подбородок. Поредевшие волосы свалялись и торчали клочками.

— Здравствуйте, мистер Гловер, — сказал я. Мои родители подошли и встали у меня за спиной.

— Привет, Рон, — сказала мама.

— Здорово, — сказал папа.

— И вы здесь? Чего вам?

— Может, пригласишь в дом?

Гостиная выглядела, словно из телевизионного репортажа о брошенных детях, проживших взаперти целый месяц, пока им на помощь не пришли соседи: повсюду валялись пустые коробки из-под замороженных продуктов и бутылки из-под сока, пивные банки, миски с заплесневевшими остатками какой-то кашицы и старые газеты. Под ногами что-то хрустело, разило кошачьей мочой, хотя и без нее смрад стоял, как в туалете автобусной станции.

Продавленная от постоянного лежания кушетка была застелена грязными простынями и двумя подушками с посеревшими наволочками.

Мы остановились, ошеломленные этим зрелищем, от смущения забыв о цели нашего прихода. Отцу Даррела, очевидно, хотелось только одного — провалиться сквозь землю.

Он медленно наклонился, отогнул угол простыней на краю дивана, потом такими же неловкими движениями освободил сиденья двух стульев от продуктовых упаковок и одноразовых тарелок, отнес их на кухню и, судя по звуку, свалил где-то в углу прямо на пол.

Мы с опаской расселись на расчищенных местах. Вернулся отец Даррела и тоже сел.

— Извините, — угрюмо сказал он, — но мне нечего предложить вам, даже кофе не осталось. Продукты подвезут только завтра.

— Рон, — начал папа, — мы приехали, чтобы сообщить тебе кое о чем. Новость не из легких, так что приготовься.

Пока я говорил, мистер Гловер ни разу не шелохнулся. Он взял записку Зеба и прочитал, но, похоже, ничего не понял и перечитал сначала. Потом вернул ее мне.

Его стала бить дрожь.

— Мой сын…

— Даррел жив, — ответил я, не дожидаясь завершения вопроса. — Даррел жив и находится в тюрьме Острова Сокровищ.

Он прикусил зубами стиснутый кулак, и страшный, нечеловеческий стон вырвался у него из груди.

— Одна моя хорошая знакомая работает в «Бэй Гардиан», — поспешно сказал ему папа. — Расследует всякие темные дела.

Так вот почему мне знакомо имя Барбары Стрэтфорд, подумал я. Очень часто корреспонденты бесплатного еженедельника «Бэй Гардиан» переходят работать в крупные газеты или интернетовские издания, но только не Барбара Стрэтфорд, одна из его старейших сотрудниц. У меня сохранилось смутное детское воспоминание о том, как она ужинала вместе с нами.

— Мы договорились о встрече и сейчас направляемся к ней, — добавила мама. — Если хочешь, присоединяйся к нам. Она должна знать о том, что пережили наши дети.

Мистер Гловер закрыл лицо руками и несколько раз глубоко вздохнул. Папа положил было руку ему на плечо, но тот резким движением отбросил ее.

— Мне надо привести себя в порядок, — сказал мистер Гловер. — Подождите здесь, я скоро.

Он спустился в гостиную другим человеком — чисто выбрит, волосы при помощи геля гладко зачесаны назад, одет в отутюженную военную форму с полоской ленточек боевых наград на груди. Мистер Гловер остановился на последней ступеньке лестницы и смущенно сказал:

— К сожалению, это единственная чистая одежда, какая у меня осталась. Но, мне кажется, для сегодняшнего случая подойдет. Ну знаете, если ей понадобится фотографировать для газеты.

Мистер Гловер сел спереди рядом с папой, а я устроился у него за спиной и всю дорогу вдыхал запах пива, которым он, похоже, пропитался насквозь.

Мы подкатили к дому Барбары Стрэтфорд уже к полуночи. Она жила за городом, в Маунтин-Вью. Пока мы мчались по сто первой автотрассе, никто не произнес ни слова. По краям дороги тянулись современные жилые строения со всякими технологическим наворотами.

Эта часть зоны залива отличалась от района, где жили мы, и больше походила на пригородную Америку, какую можно видеть по телевизору: кучки типовых домов, выросшие на загородных шоссе, микрорайоны и целые городки, в которых не увидишь бомжей, толкающих перед собой по тротуару магазинные тележки с барахлом, — тут и тротуаров-то не было!

Пока мы поджидали мистера Гловера у него дома, мама по телефону предупредила Барбару о нашем визите. Она была так взволнована, что начисто позабыла о британской чопорности и не постеснялась поднять журналистку с постели. Мама категорическим тоном заявила, что им надо срочно поговорить и обязательно с глазу на глаз.

Низкий, одноэтажный дом Барбары Стрэтфорд сразу напомнил мне жилище семейства Брэди из популярного комедийного телесериала. Перед ним расстилался ухоженный газон абсолютно правильной квадратной формы и возвышалась кирпичная стена, заслоняющая дом от дорожного шума. Она была выложена плиткой с абстрактным рисунком, а позади нее стояла мачта со старинной дециметровой телеантенной. Мы обошли стену и увидели, что в доме уже зажжен свет.

Дверь отворилась прежде, чем мы успели позвонить. Барбара Стрэтфорд была примерно одного возраста с моими родителями, высокая, худощавая, с орлиным носом и проницательными глазами, окруженными множеством смешливых морщинок. Одета в хипповые джинсы, какие я видел в одном из бутиков на улице Валенсии, и длинную, до бедер, просторную индейскую блузу. Она носила круглые очки, бликующие в свете из прихожей.