Поэтический язык Марины Цветаевой - Людмила Владимировна Зубова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
в) Зеленое в системе цветообозначений
Противопоставление зеленого цвета другим цветам в поэтическом языке Цветаевой встречается гораздо реже, чем рассмотренные оппозиции черного, красного, белого и синего. По существу, можно выделить только два противопоставления, включающих обозначение зеленого на основе собственно цветового признака: «зеленое – черное» (‘живое’ – ‘мертвое’) и «зеленое – белое» (‘радостное’ – ‘равнодушное’).
В поэме «Переулочки» черное как символ смерти противопоставлено зеленому как символу жизни, при этом смерть представлена как необходимое условие воскрешения:
Льни,
Льни,
Черны
Котлы смоляны!
Не лги: смоляны,
То льны зелены.
‹…›
Ай, льны льняны,
Царицыны льны!
Ручьи с земли
Помин привезли:
Ресницами шли,
Глазницами шли,
Землицею шли, –
Солоны!
Солоницами – глазницы
У ржаной земли.
Что ж вы, гости имениты,
Мало по – были?
‹…›
Мало ль, много ли –
Дроги поданы!
Проходи со мной
Муку огненну
(П.: 112).
Анализируя поэму «Переулочки», Е. Фарыно показывает семиотическую эквивалентность образов котлы смоляны и льны зелены, интерпретируя «царицу» как владычицу подземного мира (Фарыно 1985: 299–300).
В поэме «Автобус» зеленое противопоставлено белому как молодое и радостное – немолодому и равнодушному.
(Как топорщился и как покоился
В юной зелени – твой белый холст!)
Спутник в белом был – и тонок в поясе,
Тонок в поясе, а сердцем – толст!
(III: 755).
Зеленый цвет глаз обычно создает в поэзии Цветаевой образ сильного и жизнелюбивого человека:
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос
(I: 191);
Из Индии пришлите камни.
Когда увидимся? – Во сне.
– Как ветрено! – Привет жене,
И той – зеленоглазой – даме
(I: 366);
Позеленевшим, прозревшим глазом
Вижу, что счастье, а не напасть,
И не безумье, а высший разум:
С трона сшед – на четвереньки пасть…
(III: 754).
Для цветообозначения зеленого в произведениях Цветаевой характерно помещение их в парадигму нецветовую на основе общеязыковых переносно-символических значений слова – при полном сохранении номинативного цветового значения совмещением прямого и переносного смысла Цветаева выводит переносное употребление из автоматизма, возвращая метафоре свежесть:
Вечней водомелен,
Вечней мукомолен,
Как лавр вечно-зелен,
Как Понт вечно-волен –
Так вечна в нашем сердце глиняном
Артемида высоковыйная
(III: 636);
На князьке вороные голуби
В ползобочка воркуют до-люби:
Про белые плечи,
Которых не смети,
Про сладкие смеси –
Потом не жалети…
Про неги, про лести,
Зеленые листья,
Про яства – не ести,
Орешки – не грызти
(П.: 107);
А на што нам лен,
Зелена башка?
Твой земной поклон –
В широки шелка
(П.: 110).
В приведенных контекстах помимо номинативного реализуются следующие переносные значения, психологические и оценочные: в первом – значение свежести, во втором – принадлежности к живой природе, в третьем – недосягаемости (ср. зелен виноград), в четвертом – умственной или нравственной незрелости (ср. молодо-зелено).
Не случайно поэтому в «Ариадне» переносные употребления прилагательных начинаются с утверждения «зелен ‹…› свеж»: слово зеленый, наиболее активно развившее мотивированную полисемию в русском языке, становится сигналом к метафорическому восприятию остальных цветовых прилагательных.
Вместе с тем существенно, что зеленое в произведениях Цветаевой является и признаком демонической сущности. Об этом пишет Т. Суни. Он, обращая внимание на зеленую одежду Крысолова (В город медленно входил Человек в зеленом – с дудочкой), цитирует фрагмент из эссе Цветаевой «Мать и музыка»: «“Кто такой зеленый? – спросила мать, – ну, кто всегда ходит в зеленом, в охотничьем?” ‹…› “Мама! – в отчаянии прохрипела я, видя, что она уже закрывает книгу с самым непреклонным из своих лиц. – Я – знаю!” – “Ну?” – уже без всякой страсти спросила мать, однако закладывая правой рукой захлопывание книги. “Зеленый, это – der Teufel!”» (Суни 1990: 144).
г) Желтое в системе цветообозначений
Если черное, белое, красное, синее и зеленое связываются у Цветаевой с образами и понятиями земного мира или небесного, т. е. «человеческого» или «божественного», то всем этим цветообозначениям резко противостоит символика желтого как знак мира потустороннего, мифологического мира нечистой силы. Желтого (янтарного) цвета кровь у змея, побежденного Георгием. В русских былинах кровь чудища, побежденного Егорием Храбрым, отождествляемым в народном сознании с Георгием Победоносцем, называется бусурманской, окаянной, проклятой (Буслаев 1887: 32, 54). Янтарная кровь в цикле «Георгий» тоже скорее эмоционально-оценочная, чем собственно цветовая номинация крови, так как в сцене боя большое значение имеет красный цвет прежде всего как отражение крови того же змея.
Желтые глаза – признак оборотня в поэме-сказке «Царь-Девица»:
Охорашивается, чистит клюв.
Глаза желтые – янтарь шаровой!
Красе на ухо шепочет, прильнув:
«За булавочкой к тебе я второй!»
‹…›
Покорность с бабой родилась!
Льни, тонкоствольная лоза!
Чтоб не увидеть желтых глаз –
Закройтесь, черные глаза!
(П.: 49–50).
В следующем контексте желтый цвет оказывается связанным и с обманом, и с мифологизированной лихорадкой (вихрь заразный):
Стрясается – в дом забредешь желтоглазой
Цыганкой, – разлука! – молдаванкой, – разлука!
Без стука, – разлука! – Как вихрь заразный
К нам в жилы врываешься – лихорадкой, – разлука!
