Птицелов - Юлия Остапенко

— Пейте же. Вы ведь видели — я сам это пил, здесь ничего не подмешано. Ну, не бойтесь.

Поняв, что из его рук она ничего не возьмёт, Лукас поставил чашку на столик и отошёл к камину. Отвернулся, чтобы лишний раз её не смущать, и только слышал, как она пробирается к столику — тихо, словно мышка. Попытается на него напасть или нет? Да нет. И не в том дело, что умна, — духу не хватит.

Когда он обернулся, она сидела на постели и пила, жадно, большими глотками, не морщась, будто он налил ей студёной воды, а не крепкого пойла. Потом поставила чашку обратно на столик и, взглянув на Лукаса, спросила:

— Кто вы?

«Это не так должно было произойти, — думал он, глядя в её детское, очень серьёзное и оттого невероятно милое лицо. — Ты не так должна была увидеть меня впервые. Нет, я должен был подвернуть ногу в землях твоей семьи, когда ты возвращалась бы с конной прогулки. Ты пригласила бы меня в ваш замок, и там я рассказывал бы тебе страшные сказки о той, которая умерла , прикидываясь человеком, не подозревающим, что у женщин между ног. Я бы пудрил тебе мозги, очаровывал и отталкивал, я читал бы тебе нотации о чести и верности, потом бы напился с твоим отцом и, может быть, пустил слезу — да, это непременно, таким, как ты, это очень нравится. А наутро ты бы не могла понять, не сон ли всё это. Это заняло бы у нас три дня, а потом приехал бы Марвин из Фостейна, твой Марвин, за которого ты собралась замуж. Он вошёл бы в гостиный зал и увидел меня в кресле у камина, с кубком вина в руке, с перебинтованной ногой на бархатной скамеечке, и тебя напротив меня, с книгой, которую ты бы мне читала вслух, чтобы больше не слушать, как я тебе сладко вру… И он не смог бы убить меня, потому что я гость в твоём доме, а потом бы я быстро собрался и уехал, и ты бы не понимала, почему, зачем… ты бы тосковала, а я бы тебя не звал. И поэтому ты пришла бы сюда. Ты бы всё равно оказалась здесь.

Ты должна была прийти сюда сама, а тебя привезли, перекинув через луку седла. Это гнусно и… и неправильно. Наверное, это дурной знак», — подумал Лукас, но тут же отогнал эту мысль. В знаки, что дурные, что счастливые, он не верил. Так или иначе, ему была нужна Гвеннет из Стойнби, невеста Марвина, и вот она здесь. Неважно, почему. Но раз уж всё вышло так гнусно, будем гнусными до конца и скажем правду, коль уж не вышло начать с вранья.

— Месстрес Гвеннет, я сэйр Лукас из Джейдри, — сказал он. — И у меня дело к вашему жениху сэйру Марвину. Увы, у меня есть основания полагать, что он не согласится уладить их по доброй воле. Поэтому мне пришлось впутать в это вас. Мне очень жаль, и я приношу вам свои нижайшие извинения. Скажите, если я могу загладить свою вину.

И, конечно, она посмотрела на него полными страха глазами и сказала:

— Отпустите меня.

Было трудно не рассмеяться — так трудно, что он не сдержался бы, если бы она не была такой чистой. Проклятье, он подозревал, что Марвину достался лакомый кусочек, но такого сокровища мальчишка явно не заслуживает. Теперь Лукасу было обидно вдвойне: он не сомневался, что, будь у него хотя бы три дня, она пришла бы к нему сама. Проклятье, всего три дня.

— Месстрес, попытайтесь меня понять. Я должен стребовать с вашего жениха причитающиеся мне долги.

— Я уверена, будь он что-то должен вам, он бы отдал, — сказала Гвеннет, кажется, искренне веря в это. Она казалась такой маленькой и беззащитной на краю огромной кровати. Лукасу захотелось сесть рядом с ней, обнять за плечи, утешить — но он знал, что она шарахнется от него, если он сделает к ней хоть шаг.

— Сэйр Марвин больше любит делать долги, чем отдавать их, — сказал он. — Но я обещаю, что с вами всё будет хорошо, вне зависимости от того, отдаст ли он долг на этот раз.

— Вы убьёте его?

Его поразило то, как спокойно она это спросила. И ведь не потому, что не любит его, что ей всё равно — ей вовсе не всё равно… Но она как будто поняла и приняла, что от неё ничего не зависит. Всё равно будет спрашивать — но даже не попытается повлиять на его решение. Не заложница, а просто мечта.

— Надеюсь, что нет, — сказал Лукас. — Лишь в случае крайней необходимости. Долг, который причитается за сэйром Марвином, не имеет отношения к жизни и смерти…

— Вы тот человек из Балендора, — сказала она, и Лукас застыл.

Нет, его изумило не то, что ей известно про Балендор, а снова абсолютное спокойствие, с которым она это произнесла. Не спросила — заявила, будто знала, как загнать его в угол. Лукас не выдержал и всё-таки спросил:

— Как вы догадались?

— Марвин всегда отдаёт долги. Но этот… не отдаст. Он не сможет.

— Почему? — заинтересовался Лукас.

— Он не знает, как, — тихо сказала Гвеннет и потупилась, будто засмущавшись, что слишком много сказала. Занятно… неужели Марвин говорил с ней про Балендор? Лукас в этом очень сомневался. Так она всё поняла сама?.. В таком случае и в самом деле лучшей пары ему не найти. Женщина, которая всё понимает без вопросов и лишних слов, но которая никогда не скажет об этом тебе самому, чтобы не бередить твои раны лишний раз — да, воистину мечта.

— Что ж, если он не знает, я ему подскажу, — успокоил её Лукас. — Но это будет не сегодня и не завтра, так что пока отдыхайте.

— Что вы собираетесь делать?

— Напишу ему, что вы здесь. И что он должен приехать, если хочет ещё увидеть вас.

Она тихо засмеялась, и именно в этот миг Лукас понял, до чего же она несчастна.

— Почему вы так уверены, что он хочет?

Эх, Марвин из Фостейна, погубить такую девушку… Зря я тебя не высек, зря. Впрочем, всё впереди.

— Допейте вино и попытайтесь уснуть. Вас никто не потревожит, — сказал Лукас и добавил, зная, что лжёт: — Всё будет хорошо, месстрес Гвеннет. Я обещаю.

Она не взглянула на него, и Лукас снова подумал, что всё должно было произойти совсем не так. Отчасти это было голосом уязвлённой гордости, но кто сказал, что он должен всегда выигрывать? Подобное заблуждение свойственно лишь щенкам вроде Марвина.

Лукас вышел, больше ничего не сказав, запер дверь и какое-то время стоял подле неё, прислушиваясь. Он ждал довольно долго, но так ничего и не услышал. Может быть, Гвеннет из Стойнби плакала потом, когда он ушёл. Лукасу хотелось так думать, но он вспоминал её огромные глаза и понимал, что не может быть в этом уверен.

Хиртон стоял посреди долины, а в долине клубился туман. Странно для этого времени года, впрочем, от этого не менее гадостно. Туман был густой, вязкий, кажется, будь он только самую чуточку плотнее, и его пришлось бы разрывать руками. Замок тонул в нём, как сапог тонет в болоте: вроде и жаль, но не видно издали, что сапог дрянной и дырявый… Это видно только вблизи.