Птицелов - Юлия Остапенко

Он только одного не понимал теперь, никак не мог понять: почему? Зачем? Зачем Лукас из Джейдри это делает?

Что ему с того?

— Что вы хотите? — хрипло спросил он. Этот вопрос можно было понять по-разному, но Лукас понял его верно.

— Погоди, ты забегаешь вперёд. Но что я хочу от тебя сейчас , ты, конечно, имеешь право знать. Я лишился выкупа за тебя — так вот теперь плати за свою девчонку. Я хочу, чтобы ты остался вместо неё. И если ты останешься, я тебя убью. Медленно и со вкусом, получая все твои долги.

И как же спокойно, как небрежно он это говорил, барабаня пальцами по рукоятке ножа…

— Вы не можете говорить это всерьёз, — сказал Марвин.

— Почему? Что тебя смущает? Ах да, я обещал тебя прилюдно выпороть? Я помню, не волнуйся. Всё успеется. А если откажешься, всё то же самое успеется с ней. — На сей раз он не стал смотреть на Гвеннет — только легко махнул в её сторону рукой. — Ну что, останешься или нет? Я бы не остался. Мало ли, сколько по миру девчонок. Другую найдёшь.

Уже не улыбались ни губы, ни глаза — теперь Лукас из Джейдри, кажется, немного скучал. Он выложил всё, что хотел, полюбовался на реакцию — оставалось ждать решения. И он ни капли не сомневался в том, каким оно будет.

И впрямь, мало ли по миру девчонок.

Ведь он в самом деле говорил всерьёз. Ему не требовались деньги — он в них не нуждался. Он не хотел получить удовлетворение по законам чести — у него её не было. И хуже всего то, что Марвина он не ненавидел. Но всё равно сделал бы то, что сказал. И Марвин знал, что, если Гвеннет выйдет отсюда живой и невредимой, то сам он не выйдет никогда.

Но всё равно не понимал… не понимал, за что .

— Вот тебе ещё один урок, малыш, — почти мягко проговорил Лукас. — Когда держишь врага за горло, убивай его.

— Вы же не убили меня, — сухими губами сказал Марвин.

— А зачем? Ты мне не враг. Не дорос ещё, — в его голосе снова повеяло холодом. — Ну, что ты решил?

Марвин деревянно кивнул. В голове у него не было ни единой мысли, только уши разрывало скрипом верёвки о камень, а перед глазами мелькали ноги повешенного Робина Дальвонта, медленно, медленно… «Я умру, — подумал Марвин, — он убьёт меня, и не из мести, не из-за этого глупого турнира и моей ребяческой выходки, нет, за это он меня сразу простил. Но я всё равно умру, и тогда он тронет мои холодные пальцы и скажет: «Мне очень жаль».

— Вот и славно. А то месстрес совсем замёрзла. Не правда ли, месстрес?

— Правда, мессер, — сказала Гвеннет.

Позже Марвин думал, что должен был знать — и проклинал себя за это, хотя проклятия были незаслуженными, ведь он верил, искренне верил, что она всего лишь захотела прикрыть окно, потому что дуло и впрямь невыносимо. Поэтому он просто стоял и смотрел, как она встала, подошла к окну, взялась обеими руками за ставни, легко ступила на подоконник и прыгнула вниз. Марвин даже не сразу понял, что произошло — только что Гвеннет была здесь, сидела в кресле, сложив руки на талии, и недопитое вино в её кубке ещё не успело остыть… а теперь кресло опустело. И снаружи, далеко-далеко внизу, раздался глухой звук удара — это её тело разбилось о каменные плиты двора.

На несколько мгновений время словно застыло. Потом Лукас поднялся, подошёл к окну и перегнулся через подоконник. Марвин подумал, что сейчас вполне можно толкнуть его (…в спину…) и сбросить вниз, но он не мог сдвинуться с места. Только думал: что же он разглядывает там так долго, ведь туман, ничего не разобрать…

Паралич, охвативший его тело и разум, отпустил в тот самый миг, когда Лукас обернулся. Как ни странно, удовлетворённым он не выглядел, напротив, слегка помрачнел.

— Скажите теперь, что вам жаль, — хрипло проговорил Марвин.

— Мне? Ничуть. Но я удивлён. Сядь, поговорим по-человечески.

Он бросился в кресло и вытянул ноги, мрачнея всё больше, прямо на глазах. Какое-то время Марвин стоял, пошатываясь, испытывая мучительное желание кинуться к окну и посмотреть вниз, а может, бросить туда этого ублюдка, а может, броситься самому… Но вместо этого он сделал несколько шагов на негнущихся ногах и опустился в кресло, ещё помнящее тепло тела Гвеннет. Можно было даже допить её вино. На мгновение ему почти нестерпимо захотелось сделать это.

— С чего бы вам удивляться? — спросил он. — Вы знали, что она это сделает. Вы нарочно оставили окно открытым.

Лукас взглянул на него с одобрением.

— А ты явно воспрял духом. Минуту назад на тебя просто смотреть страшно было. Оно и понятно. Только что тебя заставляли сделать чудовищный, по твоему мнению, выбор — а тут, н а тебе, никаких мук, всё решили за тебя. Причём именно так, как ты и хотел.

— Что вы… Нет! — в горле стоял ком, и слова казались глупыми, но молчать он не мог. — Я выбрал бы её жизнь… а не свою.

— Теперь это так легко говорить, да? — кивнул Лукас — и, Единый, снова эта проклятая улыбка! — И говорить, и верить. Да только за мгновение до того, как эта дура сиганула из окна, ты понял, что своя шкура дороже. Не отпирайся, сделай милость. По глазам-то всё было видно.

— Да нет же, Ледоруб вас раздери! — закричал Марвин, взбешённый его уверенностью. — Я как раз собирался сказать вам, чтобы вы оставили её в покое и…

— Можно вопрос? — перебил Лукас, с любопытством глядя на него. — Ты вот сейчас чувствуешь себя идиотом? Мне просто интересно, всегда ли ты себя чувствуешь так, как выглядишь. Нет?

«Почему я не убил его в лесу?» — это была единственная мысль, бившаяся в мозгу Марвина огромным кровавым сгустком. Почему я не убил его там, когда хотел, когда мог?!

— Жалеешь, что не убил меня, когда мог? Ну, я тебе скажу, отчего так. Ты опять вспомнил про свою честь и прочую хренотень, которой тебе забивали голову с пелёнок. И хорошо постарались, а ведь парень-то ты не без потенциала. Я только потому с тобой и вожусь, хотя, надо сказать, не думал, что всё так запущено.

— Возитесь? — с трудом переспросил Марвин.

— А что, нет? Ты хорош… Сейчас ты только волчонок, но из тебя может вырасти настоящий волк. Сильный, умный и опасный. И вот тогда я тебя убью. Или ты меня, — сказал Лукас и засмеялся.

Марвин ощутил, как в нём вновь поднимается волна ярости — дикой, тёмной и непреодолимой, как когда он молотил кулаком по вдавленной переносице кулачного бойца Уриса, когда сливался с жарким лоном королевы Ольвен в её пропахшей благовониями спальне, когда бросал обломок копья в спину Лукаса из Джейдри. И следующая мысль была огромной, как весь мир, и оттого страшной: «ОН ПРАВ. Я могу стать волком. Я могу, я… я хочу . Это моё, эта натура моя, это я — глубокие следы в свежем снегу и вереница кровавых пятен вдоль них…»