Бегущая в зеркалах - Л. Бояджиева

Когда Алиса впервые увидела на витрине Дома Ланвен новые духи в своем авторском дизайне, в ее душе шевельнулось забытое чувство торжества: молочно-матовое ядро флакона в эллипсе орехово-полированной кожуры упаковки привлекало взгляды прохожих. Это были «Гавайи».

В общем-то, спокойная, элегантная женщина с гладко зачесанными назад волосами, была вполне благополучна. Банковского счета, открытого отцом в день ее рождения, хватило бы как на основание собственного дела, так и на бездумное сибаристское прозябание с развлекательными путешествиями в каютах люкс, приключениями на золотых пляжах Антил и посещение горных курортов в самый разгар лыжного сезона. Другое дело, что все эти атрибуты сытой, здоровой молодости ее не привлекали.

2

Дом в Шемони, где жила в одиночестве Александра Сергеевна, был всегда открыт для Алисы, заботливые родители только и ждали момента, чтобы протянуть руку помощи своей единственной дочери. Но Алиса выбрала нечто среднее, отдаленное как от родительского дома на рю Коперник, так и от «российской» усадьбы в Шемони. Она не таила обиду былого раздора, в ее душе просто не было тепла, которым неизбежно приходится делиться с близкими. А наигрывать благодушие ей было слишком трудно.

Комфортабельная трехкомнатная квартира в старинном «доме со львами» на набережной Сены, работа у «Ланвен» и редкие вылазки в деловые поездки составляли привычный жизненный круг Алисы, который она не намеревалась расширять дополнительными впечатлениями. Просто удивительно, как мало значили теперь для нее вещи, составлявшие ранее если и не смысл, то основную «плоть» существования: красивые вещи, общение с искусством, друзьями, вечеринки и путешествия.

Задушевных подруг у Алисы не было. Коллега Анни, работавшая на фирме вместе с Алисой, правда, считала себя таковой, регулярно посвящая подругу во все свои жизненные перипетии, но, по существу, эта дружба была односторонней. Алисе нечем было ответить приятельнице – ни личной жизни, ни желания по-женски излить душу у нее не было.

Со временем Алиса вполне вписалась в свой небольшой коллектив. Ее считали тихой и доброжелательной, никому уже не мерещилась траурная косынка на монашески склоненной голове. Временами она казалась даже весьма жизнерадостной, но только тем, кто не знал ее раньше.

Алиса, конечно же, осталась красавицей, и это определение с восторженным восклицанием вырывалось при первой встрече у каждого. Однако через какое-то время ее красоту переставали замечать, теряя к ней интерес как к какой-нибудь редкой вещице, полученной после тяжелой борьбы на аукционе и после недели почтительных аханий – забытой. Мужчины считали Алису холодной, женщины – несколько высокомерной и скрытной. На самом же деле она была просто неживой. Юный победный азарт, переизбыток радостных сил, освещавший восемнадцатилетнюю Алису в пору ее короткого романа, иссякли, краски щенячьего обожания всего и вся поблекли.

Она вычеркнула из своей памяти пережитую трагедию, больше не боялась оставаться одна в закрытой комнате, не прислушивалась к саркастическому смеху предавших ее Покровителей, не сводила счеты с Высшими инстанциями. Алиса просто-напросто была теперь такой, какой не смогла стать прежде, – обыкновенной. Иногда, пытаясь мысленно вернуться за запретную черту прошлого, Алиса обнаруживала, что ощущает в нем себя гостьей, с любопытством рассматривающей чужие вещи. Да и было ли все это? Был ли Филипп? Краем уха она подхватила информацию в прессе о загадочной пропаже тела убитого араба и заключении под стражу некоего безвестного гражданина, признавшегося в совершении теракта – взрыва иранского самолета с официальными представителями. Лицо худенького старика-убийцы на телевизионном экране, транслирующем криминальные новости, показалось Алисе знакомым. Она не вспомнила, что мельком видела его при опознании в морге, и, конечно же, не могла и помыслить, что маленький тщедушный араб в каком-то смехотворном, явно чужом, чарли-чаплинском черном костюме, этот загадочный террорист-мститель, и есть Учитель. Он сделал все, чтобы отомстить убийцам Асхара.

Все происшедшее тогда казалось Алисе нереальным. Однажды, правда, она чуть не упала в обморок при виде майского жука, залетевшего в окно, и убежала от плотной, румяной крестьянки, протягивающей ей корзину с крупными зелеными яблоками…

В мае Алисе исполнилось тридцать – жизнь прошла, впереди маячило одинокое старение в однообразной веренице домашних юбилеев. Она стояла у зеркала, рассматривая не себя – свое безрадостное будущее. Вот сорокалетняя Алиса с легкой сединой и мелкими морщинками, вот уже появилась сияющая искусственная челюсть и двойной подбородок, а вот – в крахмальном жабо высокого воротничка, скрывающего отвисшие кожные складки, строгая старушка, совсем одинокая, потому что смутные тени близких, маячившие вокруг, постепенно покинули пространство, бесшумно, на цыпочках, удалившись в неведомое.

Алиса вздрогнула, прогнав наваждение, и подняла телефонную трубку. Бабушка всегда ждала ее звонка, предполагая, в затянувшиеся паузы, самое невероятное: она теперь всегда боялась потерять внучку из виду.

3

В конце ноября Алиса отправилась в Рим, где предстоял большой показ мод «Зимний сезон», сопровождавшийся выставкой ювелирных изделий, различных аксессуаров, одежды и парфюмерии. Фирма Ланвен отправила в Италию свою новую коллекцию и высоких представителей, а мадемуазель Грави предстояло проследить за дизайном демонстрационных стендов, содействовать установлению деловых контактов.

Алиса машинально собрала необходимые в таких случаях строгие костюмы и, поколебавшись, бросила в чемодан черное вечернее платье: обычно официальные приемы она избегала, но могли возникнуть обязательства.

Лишь на ночном банкете в ресторане «Плаза», устроенном для участников «Зимнего сезона», Алиса подумала, что прихватила платье не зря. В затемненном зале, среди столов, накрытых «а-ля фуршет» толпилась самая изысканная публика, так что допущенные репортеры престижных газет ежеминутно щелкали блицами. Здесь были кутюрье ведущих домов моделей мира, элитарные манекенщицы, работающие по самым высоким ставкам, богемные знаменитости, наглядно свидетельствующие, что большая мода – это большое искусство, и солидные господа – представители бизнеса, не оставляющие сомнения, что искусство моды – весьма высокооплачиваемое.

Сверкали улыбки, драгоценности – подлинные и фальшивые, радовали эстетствующий глаз великолепные фигуры, декорированные вещами, кажущимися рядовому обывателю крайне нелепыми и издевательски дорогими.