Холодная ярость - Дмитрий Петров

- Потому что дети в фильмах - глухонемые, - пояснила Марина, решив, что и это скрывать глупо. - Вот почему. Так вы действительно ничего не можете сказать?

Она испытующе посмотрела в глаза Кире Владимировне, и несколько секунд две женщины не отводили глаз, словно, сговорившись, играли в "гляделки".

- Я работаю здесь уже двадцать четыре года, - медленно и с расстановкой, как будто прислушиваясь к собственным словам, сказала учительница и нервно дернула худым плечом под темно-серой блузкой. Двадцать четыре года, - повторила она. - Это ведь целая жизнь. Как пришла сюда девчонкой после института, так никуда и не уходила. Знаете, сколько ребят я выпустила отсюда?

Двадцать четыре выпуска - это сотни человек. Они иногда приходят, мы подолгу болтаем, как старые друзья или родственники. Хотя "болтаем" - это сильно сказано, - тут же добавила она, заметив недоумение Ма-ны. - Мы не можем болтать - они же глухонемые... пу да все равно, ты очень олизки со всеми нашими выпускниками. Они знают, что могут всегда прийти сюда и посоветоваться. Здесь ведь почти все дети брошенные, одинокие, и ближе нас, педагогов, воспитателей, у них никого нет. И часто на всю жизнь так и остается.

Она выкурила сигарету за четыре глубокие затяжки и тут же нервно полезла в сумку за новой.

- Три урока дала подряд и ни разу не курила, - заметила Кира Владимировна.

- Вы знаете, я страшная курильщица. Знаю, что плохо, но ничего не могу с собой поделать. Работа нервная. У меня восемнадцать часов в неделю, да еще все по воспитательной части - голова кругом идет.

- Вы программирование преподаете? - поинтересовалась Марина.

- Да, - подтвердила учительница. - Уже десять лет. Знаете, это перспективное дело для глухонемых. Сами понимаете, для них с самого детства закрыто многое, они ощущают свою неполноценность. Не каждая работа им подходит, а программирование и вообще компьютеры - это просто идеально для них. Ведь все происходит на экране и у ребят в голове - не нужно ничего слышать или говорить.

Она обвела взглядом класс и добавила немного растерянно:

- Хотя вы сейчас скажете, что мои старания уходят впустую. Да? Я и сама понимаю... У нас ведь компьютеры "Корвет", еще советские. Представляете, насколько они устарели? Спонсоры обещали купить новые, но потом грянул кризис, и больше уже никто ничего не обещает.

Кира Владимировна загасила вторую сигарету, буквально раздавив ее пальцем в стеклянной банке, приспособленной под пепельницу, и взгляд ее снова метнулся к лицу Марины.

- Я потому так твердо вам ответила сразу, - заявила она, - что я тут работаю двадцать четыре года и знаю, что в нашем интернате такого быть не может. Теперь вы меня поняли?

- Но я ведь и не сказала, что видеосъемка проводилась в вашем интернате, - осторожно сказала Марина. - При чем здесь это? Я имела в виду, что Кто-то из ваших детей мог попасть под дурное влияние кого-то из взрослых...

- У нас не может быть таких взрослых, - еще тверже парировала учительница.

- Те, кто работают здесь, никогда не пойдут на такое. Никогда, слышите вы? А посторонних у нас не бывает, - закончила женщина и посмотрела на Марину так, как, вероятно, глядела на врага старая императорская гвардия под Аустерлицем...

"Merde", - заявила гвардия в ответ на предложение сдаться. Усатые гвардейцы смотрели в жерла английских пушек, и ответ их был именно таков.

"Merde", - мысленно произнесла худенькая пятидесятилетняя женщина в старой блузке и черной юбке, и Марина услышала ее.

- Да, - сказала она в некотором замешательстве, не зная точно, как следует поступать дальше. С подобным противодействием ей еще не приходилось сталкиваться. В школах педагоги неохотно шли навстречу, но все же не так явно.

А это, да еще вкупе с дрожанием рук Киры Владимировны, наводило Марину на подозрения...

- Знаете, - проговорила нерешительно Марина. - мне бы все-таки хотелось посмотреть на ваших детей.

- Зачем? - резко спросила Кира Владимировна, и красные пятна на ее скулах выделились еще ярче.

- Вы утверждаете, что среди ваших детей нет тех, которые нас интересуют, - неторопливо, тщательно подбирая слова, говорила Марина, переминаясь с ноги на ногу у окна, из которого нещадно дуло ледяным ветром. - Пусть так, но я хотела бы в этом убедиться. Вы ведь не имеете оснований запретить мне это? В конце концов, я показала вам удостоверение и объяснила причину моего визита.

- Завтра, - вдруг сказала Кира Владимировна, будто приняв какое-то важное решение. - Приходите завтра, если уж вам так нужно. Сегодня я не могу, нет времени. И у детей нет времени на то, чтобы вы их разглядывали. Учебный план и так очень насыщен.

Марине не осталось ничего иного, как недоуменно пожать плечами.

- А что, завтра учебный план будет менее насыщен? - иронично поинтересовалась она. И добави-' ла, пристально посмотрев в глаза собеседнице:

- Хорошо, пусть будет завтра. Хотя от этого ведь ничего не изменится, не так ли? Вы и сами должны это понимать.

Она вздохнула и, укладывая выложенные на стол фотографии в сумку, сказала напоследок тихим проникновенным голосом:

- Если вы настаиваете, чтобы развязка наступила именно завтра, - пусть так и будет. До свидания, Кира Владимировна.

Уже у самой двери она остановилась и, обернувшись, почти шепотом произнесла:

- Только я прошу вас... Завтра я приду сюда не одна, и мы будем внимательно разглядывать ваших детей. Всех до единого. И пусть они все будут на месте, фокусы тут не пройдут. Договорились?

Выйдя из интерната, Марина глубоко вдохнула и, набрав в легкие воздуха, резко выдохнула. Это называется успокоение нервной системы. Говорят, что йоги так поступают. Интересно, как поступают йоги, когда сталкиваются с очевидной ложью? И как поступают йоги, когда чувствуют, что подошли очень близко, почти вплотную к цели?

- Что ж, завтрашний день все расставит по своим местам, - сказала себе Марина. - Но, кажется, след я взяла верный. Тут что-то очень нечисто, в этом интернате. Странная особа эта Кира Владимировна. Она явно лжет и выкручивается, но почему? Все-таки она очень уж не похожа на преступницу, занимающуюся съемкой порнофильмов. Или я плохая физиономистка и ошибаюсь? Впрочем, завтра и поглядим.

Марина еще не знала, что развязка действительно наступит завтра, однако предвидеть развитие событий она не могла. Наверное, йоги смогли бы, но она ведь всего лишь старший лейтенант милиции...

На обыск Марину не взяли.

- Там могут быть эксцессы, - заметил Вербин. - Ни к чему тебе туда соваться. И вообще: посиди вечером хоть раз дома, а то сын у тебя все один да один. Порадуй ребенка, а пока без тебя разберемся.

Он взял с собой Виталика и Иннокентия, а еще по пути прихватили участкового лейтенанта, очень недовольного тем, что придется работать полночи.

- Сегодня матч по телевизору, - бурчал он, усаживаясь в машину. - Раз в кои-то веки соберешься отдохнуть, а тут опять... Да и не найдете вы в той квартире ничего, нормальные "азеры" там живут. Дети у них в школу ходят, я проверял. Они на гражданство подали, справку показывали. Дело их рассматривают.

- Пускай не торопятся, - жестко усмехнулся Вербин. - В тюрьму их и без гражданства посадят.

Он подозревал, что недовольство участкового связано с тем, что этих людей тот лично опекает за деньги. Они ему платят, и он молчит, прикрывает все их "художества". А сейчас, конечно, боится, что кавказцев поймают на чем-то действительно серьезном, и тогда уж заодно выяснится, что он брал с них деньги...

Машину оставили через дорогу от дома, на автозаправочной станции, сбоку.

Часы показывали десять вечера. К этому времени, особенно осенью, все восточные люди уже собираются дома.

- Пошли, - скомандовал майор, и вчетвером они перебежали через дорогу.

Тихо поднялись на третий этаж, постояли у двери.

- Давайте уж скорее, - вздохнул участковый нетерпеливо. - Что тут топтаться?

- Молчать, - негромко сказал Иннокентий, который в такие минуты весь подбирался и, вспомнив свое "убойное" прошлое, становился очень серьезен. Не тявкай. Развел у себя на участке черт знает что, так теперь не выступай.

За дверью была тишина. Затем послышался телефонный звонок и громкий разговор на горском наречии.

Вербин решительно нажал на звонок. Потом еще раз и еще. Звонил нетерпеливо, коротко и резко, чтобы с самого начала настроить обитателей квартиры на серьезный лад. Чтобы не думали, что с ними пришли шутки шутить.

- Открывай, милиция! - рявкнул Иннокентий, как только за дверью послышались аккуратные шаги.

- Какой милиция? - спросил кавказец из-за двери, но голос его заметно дрогнул.

- Русская милиция, какая еще! - взревел Иннокентий, поддав дверь плечом. - Открывай, кому сказано!

Дверь распахнулась, и уже знакомый Вербину волосатый человек в майке возник на пороге. На этот раз он был куда любезнее, чем тогда, когда видел перед собой не четверых сильных представителей власти, а одного скромного "журналиста".