Суфлер - Анна Малышева

Гаева она упомянула, не собираясь делать намеков, просто потому, что ей вспомнился разговор в ресторане, во время которого антиквар туманно пытался предостеречь ее от неведомой опасности, а перед этим осторожно прощупывал почву, пытаясь догадаться об ее осведомленности. Александра помнила, как переменился в лице Валерий, когда она упомянула при нем это имя, как упорно он отмалчивался, не желая отвечать на вопрос о знакомстве с рижским антикваром.

А Петр как будто не услышал произнесенной фамилии. Он пожал плечами:

– Почему я должен верить на слово? Интересно, вы часто вслепую доверяете незнакомым людям? Тем более явились вы к нам от имени двух типов, которые погубили нашу мать… Явились с непонятной целью… Мать вас ждала до последнего, чтобы что-то передать. Что?

Александра остановила на собеседнике долгий вопросительный взгляд, ничуть его не смутивший. Он упорно повторил:

– Что она должна была вам передать в случае смерти Эрделя, и никак не раньше? Об этом-то вы знаете?

– Узнала недавно, – вымолвила женщина, когда молчание сделалось тягостным.

– Насколько недавно?

– Только что. Час назад, по телефону.

Показалось ли ей, или Петр, умевший сохранять непроницаемое выражение лица в сложные моменты, заметно содрогнулся?

– Кто вам позвонил?

Она хранила молчание, видя, что мужчина находится на пределе нервных сил. Его внезапно загоревшийся взгляд блуждал, лихорадочно ощупывая ее лицо. Но смотреть глаза в глаза Петр избегал.

– Кто вам звонил? – повторил он. – Гаев? Ведь Гаев?

– Я скажу кто, – спокойно ответила женщина. – Но не раньше, чем вы сообщите факты, которые мне необходимо знать. Кто написал для вас месяц назад картину Болдини? Кем доводится вам Гаев? И какова была моя роль во всей этой афере?

– Начну с простого. Гаев – мой дядя со стороны матери, – вымолвил Петр, после минутного колебания. – Вас наше сходство впечатлило? Нет, он мне не отец, к счастью. Сохрани бог от такого папеньки!

– Ваша мама и он – брат и сестра?

– Двоюродные. Когда он бывает проездом в Москве, то иногда видится с нею. Останавливается дядя обычно в гостинице, встречались они в городе. Но, в общем, не часто. У него своя жизнь, у мамы своя. И лучше бы им и дальше видеть друг друга пореже… Но месяц назад он ей позвонил, назначил встречу… С этого и началось.

Мать никогда не имела тайн от младшего сына, своего любимчика. Возможно, такое предпочтение родилось из-за внешнего сходства Петра с ее любимым кузеном, мужчина сам это признавал. Быть может, тут играла роль материнская тревога, всегда обращенная к слабому, неудачливому, ничего не добившемуся в жизни ребенку. Так или иначе, Петр знал как все подробности встречи матери с Гаевым, так и все детали старой истории о смерти двух подруг, которые только что передал Александре. Валерий, живя у матери под боком, зачастую оставался в неведении о том, что происходило рядом.

– Мать и дядя встретились, против обыкновения, здесь, на квартире. Мать сразу поняла, что-то неладно. Дядя пытался острить, как всегда разыгрывал денди, которому на все наплевать, блестел бы цилиндр. А потом признался, что дела его плохи. Он потерял деньги на счету в банке, в Латвии, совершил несколько неудачных сделок, проиграл судебный иск против человека, который был ему должен. Мать ничем не могла ему помочь. Она даже квартиру эту успела подарить нам с братом в равных долях, боялась, что возникнут споры по наследству. Со стороны Валеры, разумеется! – На его лице обозначилось едкое выражение. – Ведь братишка всегда думал о том, как бы я его не обокрал, а сам тем временем пытался обчистить меня. Вытеснял отсюда, локтями, тычками, пинками, пока я не оказался на улице. Если вы жили так, по-собачьи, без семьи, так знаете, что это. А нет – и рассказывать вам нечего. Ну, я наделал глупостей, назанимал в одно время денег не у тех людей… Настала пора отдавать. Нечем… У матери тоже голо. И тут еще любезный дядя из Риги падает, как ветка сирени на грудь. Словом, беда. И занять негде. Мать всю жизнь тянула нас одна, отец умер давным-давно, я еще был маленьким. Все было на ней, за все она отвечала. Мать стала искать выход… И кое-что вспомнила. Сейчас я дам вам ответ на остальные ваши вопросы.

Почти все вещи, которые остались когда-то после смерти подруг, были распроданы их практичными наследниками. После смерти Галины уцелела лишь картина «Тьеполо», так и провисевшая долгие годы на одном месте… Продавать ее отец не собирался. Когда он, один-единственный раз спросил, откуда в доме взялась эта копия, Елена ответила, что ее написал для покойницы в подарок приятель-художник. Опровергать ее слова было некому, так как поклонник Галины больше в их доме не появлялся. Вторую картину, безнадежно испорченную голубоватой пленкой, покрывшей красочную поверхность, Софья забрала к себе перед тем, как окончательно слегла, у нее она и осталась.

– Софья жила у сестры, замужней женщины, очень крутого характера, до того скупой, что ей приходилось вносить плату за проживание, – рассказывал Петр. – Софья утаивала от нее деньги, чтобы пустить их на книги. После ее смерти сестра все распродала подчистую, и книги, и немногие принадлежавшие покойной вещи. В том числе была продана и эта несчастная картина.

– Ее купил Воронов? – вырвалось у Александры.

Петр удивленно поднял брови:

– А вы, гляжу, твердо решили меня удивлять! Именно. Тогда мать и познакомилась с ним, а также и с Эрделем. Семнадцатилетняя девчонка, они были постарше… Она случайно присутствовала при том, как парни пришли осматривать вещи. После смерти Софьи мать часто заходила к ней в дом, по старой памяти играла с ее племянницами. Те были совсем маленькие девчонки и очень тосковали по тетке. Воронову она приглянулась, парень он был нахрапистый, ловко выманил у нее телефон. А там и Эрдель на горизонте появился. Стали дружить втроем… Ничего серьезного, впрочем, насколько я от матери слышал, у них не намечалось, Воронова она держала на расстоянии, а Эрделя воспринимала только как друга. Тем более тогда же она и отца встретила, а вскоре вышла замуж.

…Ломая голову над тем, как выручить любимого кузена, а заодно оплатить старые долги сына, Тихонова внезапно вспомнила о недавнем разговоре, который произошел у нее со старшей племянницей покойной Софьи. Они продолжали еще созваниваться изредка.

– Мать привыкла всех опекать, сколько бы лет опекаемым не исполнилось, – с горечью признался Петр. – Вера этим ловко пользовалась. Если ей что-то было нужно, она всегда…

– Вера? – Александра переспросила, на удивление для себя самой, спокойно. Просто ей хотелось снова услышать имя, упоминания которого она ждала.

– Да, мать дружила с Верой Маякиной, та по-прежнему жила тут, рядом, даже салон открыла. Надежда уехала куда-то на окраину. – Петр внимательно смотрел на художницу. – Вы ведь должны быть знакомы? Маякиных вся Москва знает.

– Я не вся Москва. Но с ними знакома, конечно.

– Тогда вас не удивит комбинация, которую придумала эта гениальная женщина. Она ведь в средствах не слишком разборчива, а уж когда обстоятельства складываются не в ее пользу, и подавно…

Вера Маякина, уже долгое время на пару с сестрой промышлявшая скупкой антиквариата и живописи, тем не менее занималась этим неофициально и своего салона или магазина никогда не имела. Однако с недавнего времени ее планы изменились, она возмечтала стать настоящей хозяйкой собственного дела. Получив все соответствующие разрешения, провела небольшую перепланировку в квартире, превратив ее в салон. Потратилась на обустройство, рекламу и очень надеялась на успех, который позволил бы вернуть затраты. Но ее ожидания не оправдались. Дела шли даже хуже, чем прежде, и женщина признала свое поражение.

– Это не удивительно, – не удержалась от грустной улыбки Александра. – Мне даже странно слышать, что такой опытный маклер, как Маякина, решила осесть на одном месте. Всякому известно, что волка ноги кормят, а в нашем волчьем деле и подавно. Посредник, не имеющий своего салона, часто зарабатывает куда больше… И перед государством отчитываться не приходится!

– Именно, – с понимающей ответной усмешкой кивнул Петр. – Но – честолюбие, самомнение, а может, и возраст, жажда покоя… Все это сыграло с Верой плохую шутку!

Маякина, внезапно простившаяся с былым благополучием, начавшая уже запутываться в долгах, вдруг припомнила давнюю историю гибели своей тетки, которую детально знала со слов Тихоновой. Она стала расспрашивать о судьбе полотна, купленного когда-то Вороновым. Не знает ли старшая подруга, куда оно делось впоследствии? Этого Тихонова не знала, ей помнилось смутно, что Воронов почти сразу сбыл его куда-то на сторону. Затем Вере захотелось узнать, как поживает знаменитый «Тьеполо»? Узнав, что состояние полотна изрядно ухудшилось за последние годы, Вера очень впечатлилась. Она бралась устроить реставрацию и все расходы была готова нести одна. Тихонова удивилась, потом насторожилась. Копия, да еще испорченная разрушительной работой грибка, уж точно не стоила возни. Но Вера горячо желала взглянуть на картину.