Фрагменты - Дэн Уэллс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сэмм несколько мгновений ехал молча, потом покачал головой – удивительно человеческим жестом, подхваченным, должно быть, у Киры или Герои.
– Я не знаю, как это описать, потому что не могу представить себе – каково это, жить без Связи. Это все равно, что жить без глаз. Мы используем глаза для всего – зрение так важно для функционирования людей и партиалов, что окрашивает каждую грань нашей жизни. Смотри: даже слово «окрашивает» мы употребляем как синоним слова «влияет». Зрительная метафора для описания чего-то невидимого. Представь, что кто-то пытается функционировать без зрения, – вот так я представляю себе, как кто-то пытается обходиться без Связи.
– Но зрение часто отказывает, – возразила Кира. – Слепые люди все равно живут в обществе, и, готова поспорить, прекрасно понимают метафоры типа «окрашивает».
– И все же слепота считается увечьем, – заметил Сэмм, – по крайней мере, среди партиалов.
– Среди людей тоже.
– Окей, – согласился Сэмм. – Однако никто не станет спорить с тем, что слепота – это не стилистическое отличие, а буквально снижение возможностей человека.
– Смотри, – Кира выпучила глаза, придав лицу преувеличенно «удивленное» выражение, но ответа Сэмма не получила. – Ты видел?
– Что?
– Я только что очень широко раскрыла глаза.
– Но ты все время так делаешь, – пожаловался Сэмм. – Когда ты говоришь, разные части твоего лица и тела постоянно двигаются. Герои тоже так делает. Я одно время думал, у нее лицевой тремор.
Кира засмеялась.
– Это называется язык тела. Большую часть социальных сигналов, которые вы передаете феромонами, мы передаем мелкими движениями лицевых мышц и жестами рук. Этот сигнал означает «Я удивлена», – девушка снова раскрыла глаза. – Этот – «Настроена скептически», – она подняла бровь. – Этот – «Не знаю», – она пожала плечами, одновременно разводя руками с повернутыми кверху ладонями.
– Как вы… – Сэмм запнулся на том месте, где человек бы нахмурил брови или поджал губы, так или иначе показывая растерянность, и Кира поняла, что он посылает данные «Озадачен». – Как вы учите этому друг друга? Новый член вашей культуры или новорожденный ребенок – сколько времени у них уходит на то, чтобы выучить все эти странные мелкие телодвижения? – Он попытался повторить Кирин жест, получилось напряженно и механически.
– Ты бы еще спросил испаноговорящего, чего они мучаются со всеми этими странными словами, когда гораздо легче просто говорить по-английски, – усмехнулась Кира. – Вам приходится учить Связи новых партиалов?
– У нас не было пополнения уже многие годы, – ответил Сэмм. – Но нет, конечно, не приходится, и, кажется, я понял, к чему ты клонишь. Хочешь сказать, этот ваш «язык тела» – неотъемлемая характеристика человека, как Связь – партиалов?
– Именно.
– Но тогда, как… – он запнулся, и Кире оставалось лишь гадать, какие данные Связи он сейчас посылает. – Я хотел спросить, «как вы понимаете друг друга по радио, если половина общения идет по зрительным каналам?», но понял, что Связь тоже не передается по радио, так что в этом мы равны. Но, с другой стороны, партиалы прекрасно понимают друг друга и в темноте.
– Признаю это преимущество, но и у нас есть масса вербальных сигналов, которых нет у вас. Вот, послушай: «Ты собираешься это есть?» А теперь: «Ты собираешься это есть?»
Сэмм тупо уставился на нее, и Кира едва не расхохоталась над его, как она догадалась, растерянностью.
– Я так понимаю, ты хочешь мне сказать, что разница в громкости отдельных слов меняет смысл предложения? У нас для большей части подобных смысловых выделений есть Связь.
– Полагаю, это дает нам огромную фору в части радиосвязи, – сказала Кира, лукаво вскидывая брови. – И это станет решающим фактором нашей победы в войне.
Сэмм рассмеялся, и Кира осознала, что, по крайней мере, смеялись партиалы так же, как люди. Возможно, смех не был им нужен, коль скоро они могли выражать радость или шутку Связью, но они все равно умели смеяться. Может, это осталось в человеческой части их искусственного генома? Как рудимент?
– Довольно о языке тела, – заявила Кира. – Я хочу попрактиковаться в Связи, давай, жахни меня.
– Если я тебя «жахну», это не поможет уловить данные.
– Да это просто такое выражение, – объяснила Кира. – Пошли мне какие-нибудь данные – начни их выделять. Мне нужно практиковаться, пытаться воспринимать их.
Они практиковались следующие несколько дней: Сэмм посылал простые феромонные сообщения, а Кира как могла пыталась «прочесть» их и распознать, о каких эмоциях они сообщали. Пару раз, как казалось девушке, ей удавалось что-то почувствовать, но по большей части она блуждала в потемках.
Отряд пересек Аппалачи по широкому шоссе, обозначенному номером 80, заброшенному и местами покрытому трещинами, но в целом сохранившемуся. Переправившись через реку, они двинулись быстрее, оставив позади стаю собак и, как им хотелось надеяться, всех остальных возможных свидетелей их похода. Не столь опасаясь нападения, они теперь шли более открыто, но широкие просторы заброшенных полей только обострили, как поняла Кира, агорафобию Афы – он пытался останавливаться в каждом городке, забиваясь в норку книжного магазина или библиотеки и маниакально перебирая корешки книг. Значительную часть местности покрывали вытянутые невысокие холмы, среди них ему становилось лучше: хоть и не так, как стены зданий, склоны все же ограничивали горизонт, давая несчастному успокоение. Кира надеялась, что такой ландшафт продлится до самого Чикаго, но по мере продвижения на запад местность делалась все более ровной. Когда они пересекли реку Аллегейни и перед ними раскинулись равнины Среднего Запада, бормотание Афы стало еще бессвязней и беспорядочней. К тому времени, как их группа пересекла границу Пенсильвании и Огайо, Кира осознала, что он не просто беседовал сам с собой, а спорил, яростно бормоча, с многочисленными голосами в своей голове.
Единственной отрадой Афы на Среднем Западе оказались города: они были больше и попадались чаще; Герои же, напротив, в городе становилась еще настороженней, постоянно ожидая нападения из-за угла. Они придерживались 80-го шоссе как можно дольше, пройдя Янгстаун и далее на север к Кливленду. Оба города внушали жуткий страх своей пустотой, в которой не было даже кудзу, придававшей руинам сходство с джунглями на родном для Киры Восточном побережье. Нью-Йорк выглядел застывшим и безмолвным, но его оживляла хотя бы растительность. Здесь же города были мертвыми, голыми – осыпающимися останцами среди бескрайней голой равнины, сокрушаемыми ветром и водой. На Киру они наводили тоску одним своим видом, и она была просто счастлива, как и Герои, оставить их позади. Дорога вела их вдоль южного берега серого от шторма моря, бывшего, как настаивал Сэмм, всего лишь озером. Даже рассматривая карту, Кира не могла поверить, что эта масса воды не была частью океана, оставшегося дома. Никогда раньше она не любила океана, чувствуя себя крошечной и беззащитной на его берегах, но теперь тосковала по нему. Тосковала по друзьям – по Маркусу. Бобо заржал и тряхнул гривой, она благодарно похлопала его по шее. Как мог Старый мир обходиться без лошадей – ее разум понимать отказывался. Не машины же они хлопали по шее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});