Воспламеняющая - Стивен Кинг

Его голос звучал так по-доброму – а доброты, простой доброты здесь вообще не было, – что она с огромным трудом ответила ровно и спокойно, ничем не выдав подступивших слез: «Да… Все хорошо».

Она ждала, гадая, попытается ли он продолжить разговор, попытается ли подобраться поближе, как делали другие, но он просто отошел от двери и продолжил уборку. И она ощутила нечто вроде разочарования.

В другой раз она вышла из ванной, когда Джон мыл пол, и он предупредил, не поднимая головы: «Осторожнее, детка, пол мокрый, тебе не нужна сломанная рука». Вот и все его слова, но ее снова проняло почти до слез: забота, простая и безыскусная, идущая от чистого сердца.

Так что в последнее время она все чаще выходила из ванной, чтобы понаблюдать за ним. Понаблюдать… и послушать его. Иногда он задавал ей вопросы, но они не несли в себе угрозы. По большей части она на них не отвечала, исключительно из принципа. Джона это не останавливало. Он все равно говорил с ней. Рассказывал о достижениях в боулинге, о своей собаке, о том, как у него сломался телевизор, и прошла пара недель, прежде чем он смог его починить, потому что за эти маленькие лампы просили слишком много денег.

Чарли полагала, что он одинокий. С таким лицом у него, вероятно, не могло быть жены или кого-то еще. Ей нравилось его слушать, потому что его слова казались тайным тоннелем в окружающий мир. Ей нравился его низкий, мелодичный, иногда мечтательный голос. Никаких резких и вопросительных ноток, как у Хокстеттера. И ответы Джону, похоже, не требовались.

Чарли поднялась с сиденья, подошла к двери, и в этот момент погас свет. Она застыла в недоумении, взявшись за ручку двери, склонив голову набок. Тут же решила, что это какой-то трюк. Но услышала замирающее гудение пылесоса и голос Джона: «Иисусе, что это?»

Потом свет зажегся. Однако Чарли осталась в ванной. Пылесос вновь загудел. Послышались приближающиеся шаги.

– В ванной свет тоже погас? – спросил Джон.

– Да.

– Думаю, причина в грозе.

– Грозе?

– Когда я шел на работу, выглядело так, будто собирается гроза. Большие тучи.

Выглядело так, будто собирается гроза. На земле. Как ей хотелось подняться на поверхность и увидеть большие грозовые облака. Вдохнуть необычный запах, который разливается в воздухе перед летней грозой. Дождливый, влажный запах. Все словно засты…

Свет вновь погас.

Пылесос смолк. Чарли окружала кромешная тьма. Единственной связью с миром оставалась рука на хромированной ручке. Чарли принялась задумчиво постукивать языком по верхней губе.

– Детка?

Она не ответила. Трюк? Гроза, он сказал. И она поверила. Она поверила Джону. Это удивляло и пугало, сам факт, что она поверила чьим-то словам после всего случившегося с ней.

– Детка? – Опять он. И на этот раз его голос звучал… испуганно.

Ее собственный страх темноты, который только начал прокрадываться в разум, отступил.

– Джон, что такое? – Она открыла дверь, выставила руки перед собой. Не стала выходить. Пока. Боялась споткнуться о пылесос.

– Что случилось? – Теперь в его голосе звучала паника. Чарли это испугало. – Где свет?

– Он отключился, – ответила она. – Вы сами сказали… гроза…

– Я не выношу темноты. – В его голосе сквозил ужас, но слышались извиняющиеся нотки. – Ты не понимаешь… Я не могу… Мне надо выбраться отсюда… – Она услышала, как он слепо рванул через гостиную, упал, наткнувшись на что-то – скорее всего кофейный столик. Раздался громкий, ужасающий грохот. Уборщик жалобно вскрикнул, и это напугало ее еще сильнее.

– Джон? Джон? Вы в порядке?

– Я должен выбраться отсюда! – крикнул он. – Заставь их выпустить меня, детка!

– Что не так?

Ответа она дожидалась долго. Наконец услышала тихий, прерывистый звук и поняла, что Джон плачет.

– Помоги мне, – донеслось до нее. Чарли стояла в дверях ванной, пытаясь решить, что же ей делать. Отчасти страх сменился сочувствием, но все же никуда не делся и Чарли спрашивала себя, надо ли покидать ванную? – Помогите мне… Кто-нибудь, помогите мне, – простонал он тихим голосом, таким тихим, словно и не ожидал, что кто-то его услышит. Этот призыв о помощи решил дело. Чарли медленно двинулась к Джону через гостиную, выставив руки перед собой.

8

Рейнберд услышал ее шаги и в темноте не смог сдержать улыбки – жесткой, яростной улыбки, которую прикрыл ладонью на случай, если свет включится в этот самый момент.

– Джон?

Он напряг голос, словно в агонии, продолжая улыбаться.

– Извини, детка. Я просто… Это темнота. Не выношу темноты. Как в том месте, куда меня посадили после того, как взяли в плен.

– Кто посадил?

– Конги.

Чарли приближалась. Рейнберд перестал улыбаться и принялся входить в роль. Тебе страшно. Страшно, потому что конги посадили тебя в яму в земле после того, как их мина взорвалась перед твоим лицом… и они держали тебя там… и теперь тебе необходим друг.

Ему требовалось вести себя естественно. Заставить ее поверить, что его крайнее волнение в этой неожиданной ситуации вызвано паническим страхом. И разумеется, он боялся: боялся упустить представившийся шанс. Да, это тебе не выстрел с дерева ампулой орасина. Интуицией она обладала очень острой. Нервный пот уже лился с него ручьями.

– Кто такие конги? – Она подошла совсем близко. Рука скользнула мимо его лица, и он поймал ее. Чарли нервно ахнула.

– Эй, не бойся, – сказал он. – Это просто…

– Вы… мне больно. Вы причиняете мне боль.

Ее голос был каким надо. Она тоже боялась, боялась темноты и боялась его… И волновалась за него. Он хотел, чтобы она почувствовала, будто за ее руку схватился утопающий.

– Извини, детка. – Он ослабил хватку, но руку Чарли не выпустил. – Просто… Ты можешь посидеть рядом?

– Конечно. – Чарли села, и он подпрыгнул от легкого удара, с которым ее тело коснулось пола. В коридоре, где-то далеко, кто-то орал на кого-то.

– Выпустите нас! – тут же завопил Рейнберд. – Выпустите нас! Эй, выпустите нас! Здесь люди!

– Перестаньте. – Чарли встревожилась. – У нас все в порядке… Ведь так?

Его разум, форсированный двигатель, работал на максимальных оборотах, писал сценарий, всегда опережая события на три-четыре строки: достаточно, чтобы вести разговор в нужном направлении, сохраняя спонтанность. Больше всего его волновал вопрос, сколько у него времени. Когда включат свет? Он предупреждал себя, что не следует надеяться на многое. Он уже загнал зубило под угол задней стенки сейфа. С остальным проблем не возникнет.

– Да, наверное, – согласился Рейнберд. – Дело в темноте, вот и все. У меня даже нет гребаной спички или… Ой, извини, детка. Просто сорвалось с языка.

– Все нормально, – заверила его Чарли. – Иногда мой папа говорит это слово. Однажды он чинил мою коляску в гараже, ударил себя молотком по пальцу и повторил его пять или шесть раз. Другие слова он тоже говорит. – Впервые в присутствии Рейнберда она произнесла столь длинную речь. – Скоро они придут и выпустят нас?

– Они не смогут, пока не включат электричество, – ответил он дрожащим от страха голосом, ликуя изнутри. – Эти двери, детка, в них замки электрические. Они запираются намертво, если отключается электричество. Они держат тебя в гре… Они держат тебя в камере, детка. Она выглядит как уютная маленькая квартира, но сидишь ты здесь как в камере.

– Я знаю, – ровным голосом сказала Чарли. Он все еще крепко сжимал ее руку, но она, похоже, не возражала. – Вам, наверное, не следовало этого говорить. Я думаю, они слушают.

Они! – подумал Рейнберд, переполненный ликующим восторгом. Он смутно отдавал себе отчет, что не испытывал столь ярких эмоций уже лет десять. Они! Она говорит о них!

Он чувствовал, как его зубило проникает все глубже, вскрывая сейф, именуемый Чарли Макги, и непроизвольно с силой сжал ее руку.

– Ой!

– Извини, детка. – Он ослабил хватку. – Я прекрасно знаю, что они слушают. Но не сейчас, без электричества-то. Ох, детка, мне это не нравится. Я должен выбраться отсюда! – Его затрясло.

– Кто такие конги?

– Ты не знаешь?.. Да, ты, наверное, слишком юная. Была война, детка. Война во Вьетнаме. Конги – плохие парни. Носили черные пижамы. В джунглях. Ты слышала о вьетнамской войне?

Она слышала… но мало что помнила.

– Мы ушли на патрулирование и попали в засаду, – начал Рейнберд. Сказал чистую правду – но дальше пути правды и Джона Рейнберда разошлись. Он не стал запутывать Чарли, упоминая, что все они обкурились «камбоджийской красной», а их лейтенант, выпускник Вест-Пойнта, колебался на границе между здравомыслием и безумием, спасибо пейотным «пуговицам», которые он жевал на патрулировании. Рейнберд однажды видел, как этот полоумный расстрелял из автоматической винтовки беременную женщину, видел, как из ее разорванного пулями живота вылетали ошметки шестимесячного плода, а полоумный потом сказал им, что это называется «вест-пойнтским абортом». Они возвращались на базу и действительно попали в засаду, только устроили ее свои, обкурившиеся еще сильнее, и четверо отправились к праотцам. Не видел Рейнберд необходимости рассказывать Чарли и о том, что пол-лица ему снес взрыв противопехотной мины, изготовленной на одном из военных заводов Мэриленда.