Воспламеняющая - Стивен Кинг

– Боюсь, я вам не верю, – покачал головой Пиншо и улыбнулся. – Подумайте об этом, Энди. Мы не просим вас заставить кого-то прыгнуть с обрыва или выстрелить себе в голову. Очевидно, прогулка нужна вам не так сильно, как вы думали.

Он встал, чтобы уйти.

– Послушайте, – заговорил Энди, не в силах изгнать отчаяние из голоса, – я бы хотел получить одну из этих таблеток.

– Правда? – осведомился Пиншо. – Наверное, вам будет интересно узнать, что я снизил дозу… на случай, если торазин подавляет вашу способность. – Вновь улыбка. – Разумеется, если ваша способность неожиданно вернется…

– Вот что вам, похоже, следует знать, – прервал его Энди. – Во-первых, этот парень нервничал, чего-то ожидал. Во-вторых, он далеко не умен. Гораздо сложнее «толкать» стариков и людей с низким ай-кью. Умные поддаются легче.

– Неужели? – удивился Пиншо.

– Да.

– Тогда почему бы вам не убедить меня дать вам таблетку? Мой ай-кью – сто пятьдесят пять.

Энди попробовал… безрезультатно.

Со временем его начали выводить на прогулку. И вновь увеличили дозу лекарства. После того как осознали, что он не дурит им голову – напротив, изо всех сил старается использовать свой дар, но не получается. Независимо друг от друга Энди и доктор Пиншо начали задаваться вопросом, а не надорвался ли он, добираясь из Нью-Йорка до Олбани, а потом до Гастингс-Глена, не лишился ли своего дара? И оба гадали, а может, причина в каком-то психологическом блоке? Энди уже верил: то ли его дар действительно ушел, то ли включился защитный механизм. Разум отказывался использовать свою способность, зная, что это может привести к смерти Энди. Он не забыл онемевшие участки на щеке и шее, налившийся кровью глаз.

В любом случае, все свелось к одному – большому нулю. Пиншо, мечты которого покрыть себя неувядаемой славой первоисследователя, представившего фактические, экспериментальные доказательства ментального доминирования, таяли как дым, приходил все реже и реже.

Тесты продолжались в мае и июне: сначала с добровольцами, потом с людьми, которые вообще ничего не подозревали. Последнее было не совсем этичным, как признавал сам Пиншо, но об этичности первых экспериментов с ЛСД тоже говорить не приходилось. Энди поражало, что Пиншо, сравнивая два этих нарушения, приходил к выводу, что все нормально. Но значения это не имело, потому что Энди не мог оказать никакого воздействия и на ничего не подозревающих людей.

Месяц тому назад, вскоре после Четвертого июля, начались эксперименты с животными. Энди протестовал, говоря, что воздействовать на животное еще труднее, чем на глупца, но Пиншо и его научная команда, которые теперь, по существу, только создавали видимость исследований, эти протесты отмели. И раз в неделю Энди оказывался в одной комнате с собакой, кошкой или обезьяной, ощущая себя персонажем абсурдистского романа. Он помнил таксиста, который смотрел на долларовую купюру и видел пятьсот долларов. Он помнил застенчивых сотрудников различных компаний, которым мягкими импульсами внушал напористость и уверенность в себе. А до того, в Порт-Сити, были курсы похудания, которые посещали главным образом толстые домохозяйки, страдавшие зависимостью от кексов, пепси-колы и чего-нибудь между двумя ломтями хлеба. Именно этим до какой-то степени заполнялась пустота их жизней. С домохозяйками удавалось справляться слабейшими импульсами, потому что большинство и впрямь хотело похудеть. Он им в этом помогал. И он помнил, что произошло с двумя солдафонами Конторы, забравшими Чарли.

Раньше он мог это сделать, но не теперь. Было трудно даже вспомнить, что он тогда чувствовал. Поэтому он сидел в одной комнате с собаками, которые лизали его руку, с мурлычущими кошками, с обезьянами, задумчиво почесывавшими зад и иногда скалившими зубы в апокалипсической звериной ухмылке, странным образом напоминавшей улыбки Пиншо, и, разумеется, ни одно животное не делало ничего необычного. Потом его отводили в квартиру без ручек на дверях, и там его ждала синяя таблетка на белом блюдце, которое стояло на столешнице в маленькой кухне, и через какое-то время он переставал нервничать, а депрессия уходила. Возвращалось ощущение, что все более-менее в порядке. Он смотрел какой-нибудь фильм по каналу «Хоум бокс офис» – с Клинтом Иствудом, если повезет, – или программу «Клуб ВГ». И его не слишком волновало, что он утратил свой дар и растолстел.

5

Когда разразилась большая буря, Энди смотрел «Клуб ВГ». Женщина с пышным начесом рассказывала ведущему, как могущество Господа излечило ее от хронического нефрита. Энди просто не мог оторвать от нее глаз. Ее волосы сверкали под яркими студийными огнями, словно лакированный столик. Она выглядела путешественницей во времени, прибывшей из 1963 года. Именно по этой причине программа «Клуб ВГ» зачаровывала его, наряду с бесстыдными, навязчивыми призывами жертвовать деньги во имя Господа. Энди слушал эти призывы, слетавшие с губ каменнолицых молодых людей, одетых в дорогие костюмы, и потрясенно думал о том, как Христос изгнал торговцев из храма. Все люди в «Клубе» напоминали путешественников во времени, прибывших из 1963 года.

Женщина закончила рассказ о том, как Господь своей милостью излечил дрожь, от которой она чуть не развалилась на куски. Раньше в программе выступил актер, прославившийся в начале 1950-х годов, и рассказал, как Господь уберег его от бутылки. Теперь женщина с пышным начесом расплакалась, а бывшая знаменитость обнял ее. Запел хор «Клуба ВГ». Энди поерзал. Подходило время таблетки.

Пусть смутно, но он отдавал себе отчет, что лекарственные препараты лишь отчасти ответственны за изменения, произошедшие с ним за последние пять месяцев, и набранный вес – только внешнее проявление этих изменений. Забрав Чарли, Контора вышибла единственную оставшуюся опору, на которой покоилась его жизнь. Без Чарли – да, она была где-то рядом, но с тем же успехом могла находиться и на Луне – не имело никакого смысла держать себя в руках.

Сказались и последствия столь длительного пребывания в бегах. Он слишком долго шел по натянутой струне, а когда свалился с нее, впал в летаргию. Он думал, что пережил очень тихий нервный срыв. И если они с Чарли встретятся, она вряд ли узнает в нем прежнего человека. Эта мысль вызывала у него грусть.

Он не пытался обмануть Пиншо или мухлевать с тестами. Энди не думал, что подобные действия рикошетом ударят по Чарли, но не хотел рисковать. И было намного проще идти им навстречу. Он стал пассивным. Последние запасы ярости вырвались криком на крыльце коттеджа Грантера, когда он качал на руках дочь, из шеи которой торчал дротик. Больше ярости в нем не осталось. Фитиль догорел.

В таком душевном состоянии пребывал Энди Макги, когда девятнадцатого августа смотрел телевизор, не зная о бушующей на поверхности буре. Ведущий «Клуба» обратился с очередным призывом о пожертвованиях, а потом представил исполняющее госпелы трио. И только они запели, как погас свет.

Телевизор тоже выключился, картинка сжалась в яркую точку. Энди сидел в кресле, не шевелясь, не понимая, как толковать случившееся. Его разум успел зафиксировать пугающую полноту тьмы, и тут свет вспыхнул вновь. Появилось трио, поющее: «Мне позвонили с Небес, на проводе был Иисус». Энди облегченно выдохнул, и свет снова погас.

Энди вцепился руками в подлокотники, словно боялся, что улетит, если разожмет пальцы. Он не отрывал взгляд от яркой точки на экране даже после того, как понял, что ее уже нет, и он видит только остаточное изображение… или воображает, что видит.

Свет вернется через секунду или две, сказал он себе. Должны быть аварийные генераторы. В таком месте не могут рассчитывать только на внешние источники электроэнергии.

Но он все равно испугался. Внезапно обнаружил, что вспоминает приключенческие истории, которые читал в детстве. В них дети частенько оказывались в пещере, свеча гасла, а спичек не было. Авторы всегда долго и подробно описывали темноту: «осязаемую», «кромешную», «полную». И разумеется, не обходились без давно известной «живой темноты»: «Живая темнота поглотила Тома и его друзей». Если авторы хотели произвести впечатление на девятилетнего Энди Макги, им это не удалось. Если он хотел, чтобы его поглотила тьма, то мог залезть в стенной шкаф и одеялом заложить щель под дверью. Темнота была всего лишь темнотой.

Теперь Энди осознал, до какой степени ошибался. Собственно, ребенком он ошибался и во многом другом, но эта ошибка, возможно, стала последней, которую он обнаружил. И сейчас ему предстояло убедиться в этом на собственном опыте, потому что окутавшая его темнота была не просто темнотой. С такой темнотой он не сталкивался никогда в жизни. Если бы не кресло под задом и подлокотники, в которые он вцепился руками, он мог бы с тем же успехом плавать в лишенной света лавкрафтовской межзвездной бездне. Он поднял руку, поводил ею перед глазами. И хотя почувствовал, как ладонь легко касается носа, ничего не увидел.