Воспламеняющая - Стивен Кинг

Пусть воля Великого Духа и моих предков, беззвучно молился Рейнберд, так направят мои руки и мой глаз, что выстрел будет метким.

Девочка вышла вместе с отцом, то есть Джулсу тоже предстояло вступить в дело. В оптический прицел она казалась большой, как амбарные ворота. Ее синяя парка выделялась ярким пятном на фоне потускневшей от времени обшивки коттеджа. Рейнберд заметил чемоданы в руках Макги и понял, что они едва успели.

Капюшон девочки был откинут, бегунок молнии находился на высоте ключицы, и шея оказалась слегка приоткрыта. День выдался теплым, и это тоже пришлось на руку Рейнберду.

Он напряг указательный палец правой руки и поймал в перекрестье прицела шею девочки.

Пусть воля…

Рейнберд нажал спусковой крючок. Раздалось тихое пуф, и маленький клок дыма вырвался из казенной части винтовки.

5

Они подходили к лестнице, когда Чарли внезапно остановилась и едва слышно ахнула. Энди тут же бросил чемоданы. Он ничего не слышал, но знал: случилось что-то ужасное. Что-то в Чарли изменилось.

– Чарли? Чарли?

Он смотрел на дочь. Она стояла как статуя, невероятно прекрасная на фоне сверкающего под солнцем снежного поля. Невероятно маленькая. И внезапно Энди осознал, что изменилось. Изменение это было таким существенным, таким ужасным, что поначалу он не хотел его признавать.

Из шеи Чарли, чуть ниже кадыка, торчала длинная игла. Рука в варежке схватилась за иглу, приподняла, повернула под новым, гротескным углом. Тоненькая струйка крови потекла из раны. Кровавый цветок, небольшой и изящный, расцвел на воротнике рубашки и коснулся искусственного меха возле молнии куртки.

– Чарли! – крикнул Энди. Прыгнул вперед и подхватил дочь в тот момент, когда ее глаза закатились и она стала заваливаться назад. Уложил ее на крыльцо, выкрикивая снова и снова ее имя. Дротик, вонзившийся в шею, ярко блестел на солнце. Тело девочки словно лишилось костей и обмякло, как мертвое. Энди прижимал дочь к себе, покачивал и смотрел за залитый солнцем лес, который казался таким пустым… и в котором не пели птицы.

– Кто это сделал? – прокричал он. – Кто это сделал? Выйди, чтобы я увидел тебя!

Дон Джулс вышел из-за угла крыльца. На нем были теннисные туфли. В руке он держал пистолет двадцать второго калибра.

– Кто застрелил мою дочь? – крикнул Энди. Что-то в его горле болезненно задребезжало от этого крика. Он прижимал ее к себе, расслабленное бескостное тело в теплой синей парке. Пальцы Энди добрались до дротика и вытащили его. Кровь потекла сильнее.

Отнеси ее в дом, сказал он себе. Надо отнести ее в дом.

Джулс подошел к нему и выстрелил сзади, совсем как актер Бут однажды выстрелил в президента. Энди, стоявший на коленях, попытался подняться, еще крепче прижал Чарли к себе, а потом вместе с ней повалился на крыльцо.

Джулс пристально посмотрел на него, потом помахал прятавшимся в лесу агентам.

– Ничего особенного, – проворчал он, когда Рейнберд направился к коттеджу, проваливаясь во влажный, тяжелый мартовский снег. – Ничего особенного. И зачем суетились?

Аварийное отключение

1

Цепь событий, закончившаяся большими разрушениями и человеческими жертвами, началась с летней грозы и отключения двух генераторов.

Гроза случилась девятнадцатого августа, почти через пять месяцев после того, как Энди и Чарли схватили у коттеджа Грантера в Вермонте. Ей предшествовали десять дней жары, без единого дуновения ветерка. В тот августовский день грозовые облака начали собираться после полудня, но никто из работавших на территории с двумя красивыми, построенными еще до Гражданской войны особняками, разделенными широкой лужайкой и ухоженными клумбами, не верил, что будет дождь. Ни садовники, разъезжавшие верхом на мотоблоках; ни женщина, ответственная за компьютерные секции от А до Е (еще она варила кофе в компьютерном зале), которая взяла одну из лошадей на час, отведенный на ланч, и легким галопом скакала по дорожкам для верховой езды, проложенным по зеленым холмам; ни, конечно же, Кэп, который ел «богатырский сэндвич» в кондиционированной прохладе своего кабинета, не прекращая работу над бюджетом следующего года и не замечая жару и влажность за окнами.

Возможно, в тот день в штаб-квартире Конторы в Лонгмонте единственным, кто думал, что дождь все-таки пойдет, был человек, в фамилии которого этот дождь присутствовал. Здоровяк индеец прибыл в половине первого, за полчаса до начала смены. Кости и рваная дыра на месте левого глаза ныли, предсказывая перемену погоды.

Он приехал на очень старом, ржавом «тандерберде» с парковочной наклейкой «D» на лобовом стекле, в белой униформе уборщика. Прежде чем вылезти из автомобиля, прикрыл дыру на месте левого глаза расшитой повязкой. Он носил ее только на работе – ради девочки. Повязка ему мешала. И напоминала о потерянном глазе.

На территории штаб-квартиры Конторы находились четыре автостоянки. На лобовом стекле личного автомобиля Рейнберда, новенького желтого «кадиллака», работавшего на дизельном топливе, красовалась наклейка с буквой «А». Эта стоянка предназначалась для VIP-персон и располагалась под южным особняком. Система тоннелей и лифтов связывала стоянку «А» с компьютерным залом, операционными центрами, обширной библиотекой Конторы, читальным залом и, разумеется, с гостевыми апартаментами: так неопределенно назывался комплекс лабораторий и жилых помещений, в которых содержались Чарли Макги и ее отец.

Стоянка «B» служила для руководителей среднего звена и находилась в некотором отдалении от особняков. На стоянке «C» парковались секретари, механики, электрики и прочие специалисты: от особняков ее отделяло еще большее расстояние. На стоянке «D» оставляли автомобили неквалифицированные рабочие. Рейнберд называл их копьеносцами. До ближайшего особняка от этой стоянки приходилось топать полмили, и ее постоянно заполняла печальная пестрая коллекция детройтских железяк, которые мало отличались от участников гонок на выживание, еженедельно проводившихся на ближайшем автодроме в Джексон-Плейнс.

Бюрократическая вертикаль парковки, подумал Рейнберд, запирая свою развалюху, потом закинул голову и поглядел на облака. Гроза надвигалась. Часам к четырем доберется сюда.

Рейнберд направился к небольшому металлическому ангару, скрытому в роще сосен Ламберта, где отмечали время прибытия наемные работники низших разрядов, пятого и шестого. Белая униформа хлопала при ходьбе. Мимо проехал садовник на одном из десятка мотоблоков, принадлежавших отделу по благоустройству территории. Яркий солнцезащитный навес трепыхался над сиденьем. Садовник не обратил на Рейнберда никакого внимания: здесь действовала та же иерархическая вертикаль. Если ты принадлежал к четвертому разряду, пятый становился для тебя невидимым. Даже изуродованное лицо Рейнберда вызывало минимум комментариев: как и любое другое государственное ведомство, Контора нанимала достаточно ветеранов, чтобы не выглядеть белой вороной. Правительство США и без «Макс Фактора» знало, как сделать себе хороший макияж. И само собой, ветеран с бросавшейся в глаза инвалидностью – протезом руки, моторизованной инвалидной коляской, изуродованным лицом – стоил трех ветеранов, выглядевших «нормально». Рейнберд знал людей, у которых Вьетнам оставил на душе не меньше шрамов, чем на его лице; людей, которые с радостью согласились бы пойти продавцами в какой-нибудь магазин. Но не годились по внешним данным. Рейнберд им не сочувствовал. Его это скорее забавляло.

Не узнавали его и те люди, с которыми он работал, будучи агентом и наемным убийцей Конторы: Рейнберд мог в этом поклясться. Семнадцатью неделями раньше он был для них лишь силуэтом за тонированным ветровым стеклом желтого «кадиллака», как и любой другой человек, пользовавшийся автостоянкой «А».

– Может, ты немного перегибаешь палку? – как-то спросил Кэп. – Девочка не общается ни с садовниками, ни со стенографистками. Видит только тебя.

Рейнберд покачал головой.

– Для провала хватит одной маленькой оплошности. Одного человека, который мимоходом упомянет, что дружелюбный уборщик с изуродованным лицом паркуется на VIP-стоянке и надевает белую униформу в туалете для руководства. Я пытаюсь наладить доверительные отношения, которые основываются на том, что мы оба здесь чужаки, выродки, если хотите, похороненные в недрах американского филиала КГБ.

Кэпу это не понравилось, он терпеть не мог, когда кто-то проезжался по методам работы Конторы, особенно в данном случае, где методы действительно были экстремальные.

– Ладно, – кивнул Кэп. – Главное, что у тебя отлично получается.

На это у Рейнберда удовлетворительного ответа не нашлось, потому что насчет «отлично» Кэп явно преувеличивал. За все время пребывания здесь девочка не зажгла даже спички. И то же самое относилось к ее отцу, который не демонстрировал ни малейших признаков ментального доминирования, если такая способность вообще у него имелась. Они все больше и больше в этом сомневались.