Воспламеняющая - Стивен Кинг

К третьему взвешиванию миссис Герни похудела до двухсот пятидесяти фунтов, а когда закончился шестинедельный курс, весила двести двадцать пять. Она сказала, что ее муж поражен достигнутым результатом, учитывая, что все предыдущие попытки использования различных диет и методик похудания заканчивались полным провалом. Он хотел, чтобы она сходила к врачу, опасался, что у нее рак. Он не верил, что можно похудеть за шесть недель на семьдесят пять фунтов только благодаря диете и физкультуре. Она показала Энди загрубевшие красные пальцы: ей приходилось непрерывно перешивать одежду. А потом крепко обняла – едва не сломав ему спину – и заплакала, уткнувшись лицом в его шею.

Выпускники его курсов обычно возвращались, как и наиболее успешные студенты: одни – чтобы поблагодарить, вторые – чтобы похвастаться своими успехами: посмотрите, ученик превзошел учителя… Хотя вряд ли это был такой уж редкий случай, по мнению Энди.

Миссис Герни относилась к первым. Она пришла, чтобы повидаться и еще раз сказать спасибо дней за десять до того, как Энди занервничал, почувствовав, что в Порт-Сити за ним начали следить. И еще до конца месяца они с Чарли отправились в Нью-Йорк.

Миссис Герни по-прежнему оставалась женщиной крупной: удивительные изменения мог заметить только тот, кто видел ее раньше – как на рекламных фотографиях «до» и «после». Во время их последней встречи она весила сто девяносто пять фунтов. Но разумеется, первостепенное значение имел не вес. Самое главное – она продолжала худеть на шесть (плюс-минус два) фунтов в неделю, и худеть ей предстояло до тех пор, пока ее вес не составит сто тридцать (плюс-минус десять) фунтов. При этом она не испытывала никаких неприятных ощущений или отвращения к еде, которые обычно вели к анорексии. Энди стремился заработать немного денег, но при этом никого не собирался убивать.

– За то, что вы делаете, вас необходимо объявить национальным достоянием, – поделилась с ним миссис Герни, предварительно рассказав о значительном улучшении ее отношений с детьми и с мужем. Энди улыбнулся и поблагодарил ее. Теперь, лежа на кровати в темноте, чувствуя надвигающуюся сонливость, он подумал, что именно это по существу и произошло с ним и Чарли: их объявили национальным достоянием.

Но его дар оказался не таким уж плохим. Учитывая, как он помог миссис Герни.

Энди улыбнулся.

И, улыбаясь, заснул.

10

Потом он так и не смог вспомнить подробности этого сна. Он что-то искал в лабиринте коридоров, залитых тусклым красным светом аварийных фонарей. Открывал двери в пустые комнаты, закрывал их. В некоторых комнатах валялись комки смятой бумаги, в одной он увидел перевернутую настольную лампу и свалившуюся со стены картину в стиле Уайета. Он словно оказался в некой инсталляции, которую закрыли и разобрали в страшной спешке.

Но он все-таки нашел то, что искал. Это был… что? Ящик? Сундук? Очень тяжелый, чем бы он ни был, помеченный белым черепом со скрещенными костями, как банка с крысиным ядом, которую обычно хранят на верхней полке в подвале. Каким-то образом, несмотря на вес (а весил этот предмет никак не меньше миссис Герни), ему удалось его поднять. Он чувствовал, как напряглись мышцы и натянулись сухожилия, но не испытывал никакой боли.

И это естественно, подумал он. Боли нет, потому что это сон. Расплачиваться придется позже. Боль появится позже.

Он вынес ящик из комнаты, в которой его нашел. Его следовало оттащить в какое-то место, но Энди не знал, что это за место и где оно находится…

Узнаешь, когда придешь туда, прошептал рассудок.

Поэтому он нес ящик или сундук вверх и вниз по бесконечным коридорам, с безболезненно напряженными мышцами и онемевшим затылком. И хотя мышцы не болели, начала болеть голова.

Мозг – это мышца, сообщил рассудок, и внезапно лекция превратилась в детскую считалку: Мозг – это мышца, которая может сдвинуть мир. Мозг – это мышца, которая может сдвинуть мир…

Теперь все двери превратились в двери поездов подземки, чуть выгнутые наружу, с большими окнами. И у всех окон были закругленные углы. Сквозь эти двери (если они были дверьми) он видел удивительные вещи. В одной комнате доктор Уэнлесс играл на громадном аккордеоне, напоминая безумного Лоренса Уэлка. Перед ним стоял жестяной стаканчик с карандашами, а на груди висела табличка с надписью «У КОТОРОГО ЕСТЬ ГЛАЗА, А НЕ ВИДИТ»[20]. Через другое окно Энди увидел девушку в белом кафтане, которая летала по воздуху, крича и отскакивая от стен. Он поспешил пройти мимо.

Еще в одной комнате он увидел Чарли и снова решил, что это какой-то пиратский сон, с зарытым кладом, йо-хо-хо и тому подобным, потому что Чарли разговаривала с Долговязым Джоном Сильвером. Один глаз мужчины закрывала повязка, на плече у него сидел попугай. Мужчина приторно улыбался Чарли, изображая верного друга, отчего Энди занервничал. Словно в подтверждение его мыслей, одноглазый пират обнял Чарли за плечи и хрипло крикнул: «Мы им еще покажем, детка!»

Энди хотел остановиться и постучать в окно, чтобы привлечь внимание Чарли, которая смотрела на пирата как загипнотизированная. Он хотел убедиться, что она видит этого странного человека насквозь, понимает, что он совсем не тот, за кого пытается себя выдать.

Но остановиться он не мог, от него требовалось отнести этот чертов

(ящик? сундук?)

в

(???)

куда? Что именно он должен был с ним сделать?

Но он узнает об этом, когда придет время.

Энди миновал десятки других комнат – запомнив отнюдь не все, что в них видел, – а потом оказался в длинном коридоре без единой двери, который упирался в глухую стену. Но не совсем глухую: по самому центру располагался большой металлический прямоугольник, напоминавший щель для писем.

Потом он увидел над щелью слово, написанное рельефными буквами, и все понял: «ИЗБАВЛЕНИЕ».

Внезапно рядом с ним возникла миссис Герни, стройная и очаровательная миссис Герни, с красивой фигурой и точеными ногами, созданными, казалось, для того, чтобы танцевать ночь напролет, танцевать на веранде, пока не побледнеют звезды, а на востоке не заалеет заря. И представить себе нельзя, с улыбкой подумал Энди, что когда-то она покупала одежду самых больших размеров.

Энди попытался поднять ящик, но не смог. Внезапно тот стал слишком тяжелым. Головная боль усилилась. Она напоминала вороного коня, красноглазого коня без седока, и Энди с нарастающим ужасом осознал, что конь вырвался на свободу, что он где-то здесь, в этой заброшенной инсталляции, и приближается к нему, стуча копытами, стуча…

– Я вам помогу, – сказала миссис Герни. – Вы помогли мне, а теперь я помогу вам. В конце концов, вы национальное достояние, не я.

– Вы такая красивая. – Его голос доносился издалека, пробиваясь сквозь усиливающуюся головную боль.

– Я чувствую себя так, будто меня выпустили из тюрьмы, – ответила миссис Герни. – Позвольте вам помочь.

– Просто у меня так болит голова…

– Естественно, болит. В конце концов, мозг – это мышца.

Помогла ли она ему, или он все сделал сам? Энди не помнил. Но он помнил, как подумал, что понял значение этого сна: это импульс, он избавляется от импульса, избавляется раз и навсегда. Он помнил, как приставил ящик к щели с надписью «ИЗБАВЛЕНИЕ», как открыл крышку, гадая, на что будет похоже то, что вывалится оттуда, то, что сидело в его мозгу со времен учебы в колледже. Но из ящика вывалился не импульс. К его изумлению и страху, когда крышка открылась, в щель посыпались синие таблетки, его таблетки, и он испугался, можете не сомневаться, сдрейфил до такой степени, что был готов, выражаясь словами Грантера Макги, «срать пятаками».

– Нет! – крикнул он.

– Да, – твердо ответила миссис Герни. – Мозг – это мышца, которая может сдвинуть мир.

И он взглянул на все ее глазами.

Чем больше высыпалось таблеток, тем сильнее болела голова, а чем сильнее болела голова, тем темнее становилось вокруг. Наконец свет исчез, и воцарилась полная тьма. Тьма живая: кто-то где-то сжег пробки, и исчез свет, исчез ящик, исчез сон, остались только головная боль и красноглазый вороной конь без седока, который приближался и приближался…

Бух… Бух… Бух.

11

Должно быть, он проснулся задолго до того, как осознал, что бодрствует. При полном отсутствии света трудно провести четкую границу между сном и явью. Несколько лет назад он прочел об эксперименте с мартышками, которых поместили в среду обитания, затруднявшую поступление информации ко всем органам чувств. Те обезьяны сошли с ума. И Энди понимал почему. Он понятия не имел, сколько проспал, ничего не чувствовал, за исключением…

– О-о-х, Господи!

Едва он сел, два чудовищных сверкающих дротика боли вонзились в голову. Он вскинул руки к вискам, закачался взад-вперед, и мало-помалу боль утихла до более терпимого уровня.